Роман «Царица иудейская» американской писательницы, поэта, драматурга, переводчика российского происхождения Нины Косман был написан по-английски, и издан в Великобритании под псевдонимом. И вот теперь в издательстве РИПОЛ классик отдельной книгой вышел его русский перевод.

«Царица иудейская» — тонкая и глубокая интеллектуальная проза высокого художественного уровня. Это становится понятно, буквально с первых страниц:

«Единственная разница между стенами и палачом в том, что стены имеют глаза и уши, а палачи нет. В палачах нет ничего человеческого. В стенах есть. В худшем смысле этого понятия. Тем не менее я учусь любить стены моей камеры… Меня пока не известили о дате депортации, но мой адвокат говорит, что ждать осталось недолго. Я говорю ему, что мне всё равно, в какую страну меня вышлют, главное, чтобы там было небо».

Признание героя — альфа и омега романа, вход и выход, точка, в которой Пролог сходится с Эпилогом. Тема человека разлучённого с небом, находящегося во внутренней тюрьме (относительно которой любая внешняя тюрьма является только метафорой), ситуация вынужденного разговора со стенами, в бесконечном ожидании перемещения, высылки, депортации – это лейтмотив самого романа, и глубинный авторский месседж, выходящий за границы личного мироощущения.

Замысел и структура романа свидетельствуют о том, что он не просто ладно скроен и крепко сшит, но, что он написан с поистине «нобелевским» размахом.

В романе две сюжетные линии. Действие первой происходит в наши дни.

Он – палестинец, нелегально прибывший в США из Мексики, делающий ремонт в её доме. Она – еврейка, эмигрировавшая из России, Галя Козьмин (альтерэго самой Нины Косман), работающая учительницей в школе, и пишущая книгу о династии древних иудейских царей «Хасмонейские хроники», фрагменты которой, играют роль второй сюжетной линии романа, уводящей читателя во времена глубокой древности, более чем на две тысячи лет назад. (Этот приём хорошо известен, например, по «Мастеру и Маргарите» Булгакова).

Главная интрига романа заключается в том, что Алехандро оказывается в доме Гали Козьмин неслучайно. Он там для того, чтобы её убить. Благодаря этой детали роман приобретает напряжение триллера. Но данный ход не только для придания дополнительной сюжетной остроты, такова фундаментальная логика любви и смерти, Эроса и Танатоса. Женщина влюбляется в того, кто хочет её убить, принимая предчувствие смерти за любовь, замечает главный герой (похоже, это психоаналитическое наблюдение — авторское).

Действие романа, драма отношений его героев задаётся многолетним неутихающим конфликтом между Палестиной и Израилем. И, если в первой линии арабо-израильское противостояние рассматривается и исследуется автором на микроуровне личных человеческих взаимоотношений, то во второй, исторической линии, уже наоборот, личные и семейные отношения приобретают масштаб символов отражающих проблему взаимоотношения исторической еврейской цивилизации со всем остальным миром. В частности, с греками и римлянами.

Если, например, у Льва Шестова это отношение представлено непримиримой мировоззренческой оппозицией Афин и Иерусалима, то у Нины Косман всё не так однозначно. Внешне агрессивное столкновение цивилизаций оказывается важнейшим условием их внутренней жизнеспособности, залогом их плодотворного развития в будущем.

Кроме того, в романе получают осмысление и другие актуальные оппозиции: феминности и маскулинности, традиций и современности, национального и глобального.

Ещё одним важным предметом исследования романа становится мышление, заражённое маниакальной страстью к герменевтике, или паранойей толкований. Профессор, подсылающий убийцу в дом Гали Козьмин, пытается доказать, что буквально в каждой строчке её «Хасмонейской хроники» скрываются зловещие смыслы, в которых зашифрованы истинные намерения евреев относительно палестинского народа (Сама Галя, якобы, ни больше, ни меньше, метит в иудейские царицы). Но и она признаётся, что в разговоре с Алехандро постоянно читает между строк, и когда он говорит «сентябрь», она мучительно соображает, что за этим стоит. То есть, язык для людей, заражённых герменевтической паранойей, становится не средством общения, а препятствием на пути к сближению и пониманию.

Композиция первой, современной линии построена методом наложения мужской и женской оптики на одну и ту же ситуацию, увиденную и озвученную с двух противоположных ракурсов. (И, в этом смысле, роман подчёркнуто, классически традиционен). Монтаж этого заочного диалога, а иногда и острой полемики выполнен с большим искусством. Всё склеено очень ровно, и, что называется, без швов. Герои смотрятся естественными и непридуманными, а когда читаешь монологические откровения мужчины, то забываешь, что они написаны женской рукой. Приятно удивляет глубокое и верное знание противоположного пола, что называется, изнутри. Ровный хороший темп, прекрасный язык дают ощущение движения по тексту как по качественному американскому хайвэю.

«Минуту спустя я уже в подвале, с тою с протянутой рукой перед двумя мужиками. Кен берёт из моей руки стакан бережно, как крупным мужчинам и положено общаться с женщинами. Он пьёт, я гляжу на новый стаканчик и размышляю, что бы мне спросить Тома по поводу этого счётчика, чувствую, как Томова рука мягко потрепывает меня по затылку, как крупному мужчине и положено потрепывать женский затылок после стакана сладкого армянского вина марки «Кагор»».

Если первая линия – это качественное реалити, почти нон-фикшн, то вторая линия по языку, энергетике, художественным приёмам выдержана в парадигме магических миров Маркеса.

В ней много занимательной мифологии и весёлой мистики. Греческие боги совокупляются с еврейскими принцессами, которые на пике эротического вдохновения, начинают пророчествовать, бесследно и загадочно исчезают предметы, жёны превращаются в овец, а отрезанный большой палец ноги Иехуды Маккавея сам указывает на своего Хранителя и преемника царской власти. В конце концов, палец, для которого путешествия во времени между разными историческими эпохами — нечто совершенно естественное, сыграет свою роль и в современной линии романа. Наших героев ждут серьёзные перемены в сфере самоидентификации, и это тоже характерная черта современного мира.

Но за всем этим сказочным мифологическим карнавалом скрывается глубокая и оригинальная попытка осмысления особенности еврейского существования в истории. (Здесь, не раскрывая подробностей, обращу лишь внимание на тот факт, что главная героиня романа принимает ислам). Предоставляю возможность, читателю самому поразмышлять, и ответить на вопрос, что означает этот авторский ход, в сумме с эротическими приключениями иудейских венценосных жён, осеменяемых греческими богами.

Попытка художественного осмысления предания, апокрифа, предпринятая Ниной Косман, представляется свежей, интересной и в целом, безусловно, удачной. (В качестве чего-то подобного, вышедшего в последние годы, можно указать на «Автобиографию Иисуса Христа» Олега Зоберна).

Автору удаётся выявить тонкие особенности двусторонней коммуникации единичного и общего, документального и мифологического, исторического и личного, и продемонстрировать ту связь, которая делает судьбу конкретного человека неотделимой от судьбы его народа.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>