ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ.

СПЯЩАЯ КРАСАВИЦА

Существуют два плана, в которых развивается сюжет «Зимнего утра». План первый. Возлюбленная поэта с вечера долго не могла уснуть из-за плохой погоды, к утру ей удалось это сделать. Но, несмотря на её ночные мучения, с восходом солнца поэт, не испытывая никакой жалости, пытается разбудить любимую. Мы узнаем также, что спящая может стать звездой, но для этого ей обязательно нужно проснуться. Все идет в ход для того, чтобы разбудить подругу: поэт рассказывает ей – спящей – и о замечательном пейзаже за окном, и о янтарном солнечном свете, заливающем комнату, и о треске затопленной печи, но главное – он соблазняет её поездкой в санках, запряженных бурой кобылой. Эта поездка к пустым полям и голым лесам, грозящим навеять еще большую грусть на возлюбленную, должна стать кардинальным средством для излечения красавицы от печали. Несмотря на то, что и интерьер комнаты, и происходящее за окном вполне реально, есть у произведения и иная реальность. Поэту не пишется, он в творческом кризисе: несмотря на все моления, разбудить Музу он не в силах. Но сон вреден Красавице, только бодрствование позволит ей стать звездою севера (вероятно, «звездою русской поэзии»)²⁶. Поэт надеется и на то, что ее пробудит захватывающая дух санная поездка на милый для поэта – не реальный, а, конечно же, поэтический – берег, где Красавица, судя по черновикам стихотворения, прежде бывала: «И навещать места пустые, / Где мы гуляли»²⁷. Надеется Поэт и на то, что бурая невзрачная кобылка, всё более и более ускоряя бег, превратиться, в конце концов, в нетерпеливого Пегаса²⁸. Это превращение, наверняка, кто-то отнесёт к ошибкам простака Пушкина. Но находя у поэта подобные «ошибки», мы должны быть особенно внимательны и аккуратны, ибо ошибок у Александра Сергеевича, скорее всего, вообще нет. За ошибки мы принимаем зазоры между явным и тайным сюжетом, и именно эти зазоры дают представление о двойственности пушкинских произведений. Создаются зазоры при помощи противоречивой информации, которая, как и неполная информация, заставляет работать наше воображение.

Вернёмся на 13 лет назад – в 1816-й. В «Осеннем утре» в свои 17 лет Пушкин прощается с блаженством и душою в связи с тем, что Муза покинула его, хоть и надеется на её возвращение:

Поднялся шум; свирелью полевой
Оглашено мое уединенье,
И с милою любви моей мечтой
Последнее исчезло сновиденье.
С небес уже скатилась ночи тень,
Взошла заря, сияет бледный день –
А вкруг меня глухое запустенье…
Уж нет ее… я был у берегов,
Где милая ходила в вечер ясный.
Уже нигде не встретил я прекрасной,
Я не нашел нигде ее следов.
Задумчиво бродя в глуши лесов,
Произносил я имя незабвенной;
Я звал ее – лишь глас уединенный
Пустых долин откликнулся вдали.
К ручью пришел, мечтами привлеченный,
Его струи медлительно текли,
Не трепетал в них образ несравненной.
Уж нет ее… до сладостной весны
Простился я с блаженством и с душою.
Уж осени холодною рукою
Главы берез и лип обнажены,
Она шумит в дубравах опустелых,
Там день и ночь кружится мертвый лист,
Стоит туман на нивах пожелтелых,
И слышится мгновенный ветра свист.
Поля, холмы, знакомые дубравы!
Хранители священной тишины!
Свидетели минувших дней забавы!
Забыты вы… до сладостной весны!²⁹

Это возвращение, пробуждающее душу, описано и в стихотворении «К ней», и в стихотворении «Я помню чудное мгновенье», не имеющем никакого отношения к А. П. Керн. Обратите внимание, Пушкин в «Осеннем утре» вспоминает всё тот же дальний берег, а в произведении с уже знакомым нам названием «К***» пишет о разлуке и одиночестве среди пустых полей:

К ***
Зачем безвремянную скуку
Зловещей думою питать,
И неизбежную разлуку
В уныньи робком ожидать?

Тогда изгнаньем и могилой,
Несчастный! Будешь ты готов
Купить хоть слово девы милой,
Хоть легкий шум ее шагов.

Стихи о любви? Конечно. Да ещё о какой! Но почему никто не обратил внимания на странности этой любви. Я говорю о готовности поэта изгнанием купить хоть одно слово возлюбленной. Может быть, ссылки были тем местом, где никто не мешал уединению – и единению – Поэта и Музы, и он готов был платить за них одиночеством. И не ради ли этого единения совершал Александр Сергеевич свои поездки в Болдино?

И кажется, предчувствие разлуки начинает превращаться в реальную разлуку – день страдания наступает осенью 1830 года – когда накануне женитьбы Поэт в стихотворении «Заклинание» умоляет Музу, по его мнению, уже умершую, вернуться.

О, если правда, что в ночи,
Когда покоятся живые,
И с неба лунные лучи
Скользят на камни гробовые,
О, если правда, что тогда
Пустеют тихие могилы, —
Я тень зову, я жду Леилы:
Ко мне, мой друг, сюда, сюда!

Зову тебя не для того,
Чтоб укорять людей, чья злоба
Убила друга моего,
Иль чтоб изведать тайны гроба,
Не для того, что иногда
Сомненьем мучусь… но, тоскуя,
Хочу сказать, что все люблю я,
Что все я твой: сюда, сюда!

Существует четверостишие, которое комментаторы считают не пушкинским, а только приписываемым ему.

Она тогда ко мне придет,
Когда весь мир угомонится,
Когда всё доброе ложится
И всё недоброе встает.

Видимо смущает комментаторов откровенный эротизм этих строк. Но эротизма как не бывало, если мы вспомним, что сочинять Пушкин любил по ночам³⁰, сравните данные строки с теми, что выделены мной в «Заклинании». В обоих случаях речь идёт о Музе, являющейся поэту именно в то время суток, когда всё доброе засыпает, а недоброе встаёт из могил. Можно добавить, что Александр Сергеевич прощается с Музой не только в «Заклинании», созданном в Болдино в 1830 году, но и в восьмой главе «Онегина», законченной там же и тогда же³¹.

В 1830-м возлюбленная Поэта выжила, и они не расставались ещё шесть – пусть и не долгих – лет.

ВОЗРАСТ МУЗЫ

Размышления о двойственности пушкинских произведений и героев не могут не привести нас к одной из главных героинь – Татьяне Лариной.

В самом начале статьи было сказано о том, что Муза у Пушкина примирительница Разума и Чувства. Вот и имя героини «Онегина» переводится с греческого как «устроительница», «мироупорядочивающая». Но Пушкину этого мало, и он ещё раз подчёркивает её примиряющий, мироупорядочивающий характер, дав ей фамилию «Ларина», имеющую один корень с ларами, которые, как считалось у древних, следят за соблюдением традиционных норм во взаимоотношениях членов фамилии. Как о примирительнице о Татьяне поэт говорит следующее:

Когда бы ведала Татьяна,
Когда бы знать она могла,
Что завтра Ленский и Евгений
Заспорят о могильной сени;
Ах, может быть, её любовь
Друзей соединила б вновь!

Возникает вопрос, почему Музе по силам упорядочить взаимоотношения Ленского и Онегина? Скорее всего, потому, что эти герои олицетворяют у Александра Сергеевича Чувство и Разум, примирение которых по силам только Музе.

Вот ещё два фрагмента, убеждающих в том, что Татьяна есть Муза: первый – посвящённый Музе – из 8 главы «Онегина», второй – из черновиков к роману.

А я гордился меж друзей
Подругой ветренной моей.
………………………………
Не осуждайте безусловно
Татьяны ветреной моей

Можно говорить о двойственности Татьяны и на примере 4 строфы 5 главы.

Татьяна (русская душою,
Сама не зная, почему)
С ее холодною красою
Любила русскую зиму

Поначалу в черновике этот отрывок выглядел следующим образом:

Татьяна русская душою
Любила русскую зиму
С ее холодною красою
Сама не зная почему

Как видим, речь в нём шла о холодной красоте зимы, которую любила Татьяна. Но поэт меняет местами 2 и 4 строки, при этом отбивает последнюю строку знаком «тире».

Татьяна (русская душою
Сама не зная почему)
С ее холодною красою –
Любила русскую зиму³²

Скорее всего, это не общепринятое употребление знака, а сугубо авторское: возможно, цель такого применения – указать на отделение группы сказуемого от группы подлежащего. Это тире даёт Пушкину возможность заявить о холодной красоте не зимы, а Татьяны. Но в 1828 году в первом издании 5 главы Александр Сергеевич идёт ещё дальше: он убирает тире.

Татьяна (Руская душою,
Сама не зная, почему)
Съ ея холодною красою
Любила рускую зиму

При отсутствии тире мы должны самостоятельно определить, речь в четырёх приведённых строчках идёт, о холодности зимы, или о холодности Музы-Татьяны. Эта двойственность – организованное поэтом уподобление, подробности которого складываются в систему намеков; причем прямой смысл изображения не теряется, но дополняется возможностью его переносного истолкования – есть не что иное, как иносказание, аллегория. Невозможно отрицать, что Татьяна любила русскую зиму, но также невозможно отрицать, что ещё сильнее любила русскую зиму Муза Пушкина.

Несколько слов о тексте, заключённом в скобки. Русскую Татьяну, не знающую, почему у неё русская душа, мы сочтём неадекватной, а вот Муза вполне может этого не понимать. То, что русская Муза Пушкина взращена на французской литературе подтверждают следующие посвященные ей строки:

И вот она в саду моем
Явилась барышней уездной,
С печальной думою в очах,
С французской книжкою в руках.

О единстве-двойственности Татьяны и Музы говорит и следующий факт. В ноябре 1824 года Александр Сергеевич пишет князю Вяземскому: «Онегин нелюдим для деревенских соседей; Таня полагает причиной тому то, что в глуши, в деревне всё ему скучно и что блеск один может привлечь его… если, впрочем, смысл (взаимоотношений Татьяны и Евгения – В. К.) и не совсем точен, то тем более истина в письме; письмо женщины, к тому же семнадцатилетней, к тому же влюбленной!». На первый взгляд это упоминание о семнадцатилетней Татьяне противоречит VIII строфе четвертой главы:

Кому не скучно лицемерить,
Различно повторять одно,
Стараться важно в том уверить
В чём все уверены давно,
Все те же слышать возраженья
Уничтожать предрассужденья,
Которых не было и нет
У девочки в тринадцать лет!

Неужели Александр Сергеевич запутался: в 1824 году Татьяне 17 лет, а в 1825 году – 13? Да ничего подобного – Татьяне как персонажу действительно семнадцать лет, девочке же по имени Муза, которую Татьяна олицетворяет, тринадцать: сочинять Пушкин начал в 1812 году, а четвертая глава «Онегина» закончена в конце 1825 года. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ
_____________________________________________

ПРИМЕЧАНИЯ

32. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений в 19 т, 23 книгах. Моква. 1995. Изд. «Воскресение». Т.6. С. 380

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>