Эрнст Юнгер. Уход в Лес / Пер. с нем. А. Климентова. М.: Ад Маргинем Пресс, 2020. 144 с.

Осмелиться по сути быть самим собой, осмелиться реализовать индивида
— не того или другого, но именно этого, одинокого перед Богом,
одинокого в огромности своего усилия и своей ответственности…
С.Кьеркегор. Бытие к смерти.

Новый том в русскоязычной юнгериане — уже весьма и весьма обширной, если сравнить, например, с переводами на английский — пришелся как нельзя кстати. И блестящий стоицизм Юнгера, и независимость его суждений, и уникальные пророчества — добавить к этому его упоительный стиль, так лучшего чтения в наши пандемические времена виртуальных чумных костров и не придумать.

И вышедшее в 1951 году эссе не должно смущать своим невеликим объемом. Программное для Юнгера, оно задает целый букет смыслов. Главное, пожалуй, то, что в ту тяжелую эпоху послевоенного раздела мира и новой, холодной войны (письмо и личная позиция Юнгера, кстати, была столь независимой, что он единственный, пожалуй, умудрился подвергнуться цензурному преследованию как от фашистов, так и от антифашистов), — которую «никто не волен её избежать, но всё же и в ней можно обрести свободу. Будем считать её испытанием» — Юнгер предлагает индивиду способ выстоять. К своим более чем известным концептам Рабочего и Неизвестного Солдата Юнгер прибавляет третью, необходимую для противостояния молоху современности фигуру:

«В Рабочем деятельное начало раскрывает себя через попытку новым способом освоить Вселенную, овладеть ею, достигнуть как близкого, так и далекого, чего не видел еще ни один глаз, покорить силы, которых никто еще не высвобождал. Неизвестный Солдат принадлежит к темной стороне деятельности, как идущий на жертву, несущий бремя в великих огненных пустынях, он призывается как добрый дух, объединяющий не только отдельные народы изнутри, но и разные народы между собой. Он — подлинный сын Земли. Ушедшим в Лес мы называем того, кто в ходе великих перемен оказался одиноким и бесприютным и в конечном счете увидел себя преданным уничтожению. Такой могла бы стать участь многих, если даже не всех — но еще одна возможность должна была представиться. Она заключается в том, что Ушедший в Лес решается оказать сопротивление, намереваясь вступить в борьбу, скорее всего, безнадежную. Таким образом, Ушедший в Лес — это тот, кто сохранил изначальную связь со свободой, которая с точки зрения времени выражается в том, что он, сопротивляясь автоматизму, отказывается».

Речь, разумеется, не о банальном эскапизме и не о, в каком-то смысле, если вспомнить судьбу большинства незавидную послевоенных протестных движений, столь же банальном протесте. Это вообще особенность Юнгера, — где другие мыслители создадут герметически темную или же полную внутренних противоречий систему, там он, говоря ясным языком , предлагает радикальные по своей новизне вещи. Вроде бы довольно простые, но — он видит их под тем углом, под которым никто до сих пор посмотреть не удосужился. Уход в Лес, по Юнгеру, это точно не банальное бегство от пресса времени хотя бы потому, что этот уход сродни походу в тот последний бой, из которого не возвращаются. Юнгер подчеркивает, что Лес, возможно, не менее опасен, чем окружающий мир, в нем будет даже тяжелее. Это тот случай, когда человек должен потерять свою жизнь, чтобы спастись (надо помнить тут, что Юнгер не развивал безусловно христианские идеи, но, к слову, каждый день начинал с чтения какого-либо отрывка из Библии). Александр Михайловский в густом, как текст самого Юнгера, послесловии анализирует и другие коннотации леса — как по Юнгеру (в его книге «В мраморных утесах»), так по Хайдеггреу и в германской традиции (отдельно отметим весьма яркие параллели с мыслью Эрнста Никиша). Буколическо-философические прогулки любителей природы Юнгера и Хайдеггера около шварцвальдского домика также не забыты.

Уход, вполне возможно, дело обреченное, но при этом не бесцельное. Он предполагает, чает, как воскресения мертвых, формирование новой элиты за счет нового понимания самого сопротивления и свободы. Когда система отточила механизмы контроля и подавления до совершенства, а, что еще хуже, прошлые способы духовной герильи оказалась малопродуктивны и даже скомпрометированы, нужно что-то действительно кардинально новое. «Есть еще узкие проходы, горные тропы, открытые только тем, кто поднялся высоко. Перед нами новая концепция власти в ее самой сильной и беспримесной концентрации. Чтобы выстоять перед ней, нужна новая концепция свободы, которая не может иметь ничего общего с теми поблекшими представлениями, что до сих пор были связаны с этим словом».

Формирование новой элиты — мною слишком громко сказано, конечно. Скорее — некоторого количества индивидуумов, тех, кто готов принять неравный бой и сгинуть в нем. Не уверен, что «левые» Майкл Хардт и Антонио Негри опирались в своей концепции дискретных и резистентных «множеств» как локальных, даже разобщенных точек сопротивления системе, но они могли бы многому поучиться у Юнгера.

Разумеется, все вышеизложенное — крайняя степень обобщения. Юнгер же, как всегда, тонок, даже утончен — кто еще звал на баррикады стилем и максимами французских афористов? Неудивительно, поэтому, что попутно можно встретить очень много важных наблюдений.

«Рациональное мышление жестко»;
«Растущий автоматизм и страх друг с другом тесно переплетены, причем именно в той степени, в какой человек ради технического облегчения жизни отдает способность принимать решения на откуп внешним силам»;
«Миф отнюдь не доисторичен; он есть вневременная реальность, возвращающаяся в истории. То, что в наше столетие мифы вновь обретают смысл, можно отнести к добрым предзнаменованиям. Так и сегодня еще могущественные силы уводят человека в открытое море, все дальше в пустыню, в свой мир масок».

Кстати, про маски. Хорошо известно, что в одном только «Гелиополе» в 1949 году Юнгер писал о прообразе МКС, лучевом оружии, возобновляемой энергетике, видеонаблюдении и мобильном телефоне с функцией навигатора и геолокации. В «Уходе в Лес» же уровень его интуиции зашкаливает просто до провидческих высот — и прямых аналогий с буквально нашими днями коронавируса и самоизоляции. «Это также вопрос, стоящий за каждым страхом сегодняшнего времени. Человек вопрошает о том, как он может избежать уничтожения. Если в эти годы в любой точке Европы вы разговоритесь вдруг со знакомыми или незнакомыми людьми, то беседа вскоре обратится к общему, и обнаружится весь масштаб бедствия. Вы обнаружите, что почти все эти мужчины и женщины охвачены той паникой, которая была неизвестна у нас со времен раннего Средневековья».

Юнгер за 70 лет до нынешних дней писал не только о возможности всемирной болезни («мир стал ареной сражения микробных армий»), но даже угадал такие частности, например, что «золотой миллиард» окажется перед ней более уязвимым, чем «менее цивилизованные народы» (все мы читали и обсуждали феномен, что в мумбайских трущобах с зашкаливающей плотностью миллионного населения и сантехникой в количестве пальцев одной руки всего несколько случаев заражения): «Многократно привитая, чистоплотная, приученная к лекарствам команда с высоким средним возрастом жизни имеет меньшие шансы, чем та, которая всего этого лишена. Минимальная смертность в мирные времена не является критерием подлинного здоровья; она может внезапно, в одну ночь, обернуться своей полной противоположностью. Вполне возможно, она сама еще породит неизвестные доселе эпидемии. Тело народов стало уязвимым для болезней».

Иногда, право, кажется, что Юнгер не только предвидел мобильный телефон, но и общался по нему с кем-то из будущего. Или вот про сопутствующие каждому стихийному бедствию и трагическому происшествию волны пропаганды, инсинуаций и всяческих хайпов того или иного толка: «Как в подобном бедственном положении сможет обрести он нечто третье, что никогда не погибает полностью во всех этих переменах? Пожалуй, только в своем качестве одиночки, в своем человеческом бытии, остающемся непоколебленным. В подобных положениях нужно ценить как великую заслугу то, что знание о правильных путях не утрачивается полностью. Кто избегал катастроф, тот знает, что он, в сущности, обязан этим помощи простых людей, над которыми не имели власти ни ненависть, ни ужас, ни автоматизм расхожих мнений. Они сопротивлялись пропаганде с ее поистине демоническими нашептываниями».

Что уж говорить о таких «небольших», почти мимоходом, предсказаниях, как то, что «быть может, самой сильной будут считать ту часть нашей литературы, которая менее всего исходила из чисто литературных намерений: все эти записки, письма, дневники…» (действительно, не только нон-фикшн становится все интереснее, но и обычная проза мигрирует в сторону некоего среднего жанра, в спектре от последних книг Улицкой до Лимонова). Или что русские будут продолжать находиться в роли отверженных, а церковь утратит свою первоначальную роль, мигрируя все более к статусу безжизненного музея.

Но не все еще так плохо. Стоик Юнгер, — а ему ли не знать, прошедшему все войны, пережившему смерть любимого сына, пострадавшего как от гитлеровцев, так и победителей — указывает на полезность уроков. «В любом случае, полезно иметь перед глазами как саму катастрофу, так и тот способ, каким можно в ней оказаться. Это упражнение для духа. Если мы правильно этим упражнением займемся, страха станет меньше, и это будет первый значительный шаг к безопасности. Воздействие этого будет благотворным не только для отдельной личности, но и для общей профилактики, поскольку, по мере того как в одиночках уменьшается страх, сокращается и сама вероятность катастрофы».

Выдержат испытание, не поддадутся панике (с тем или иным взглядом), прежде всего, те, кто готовы на уход в Лес — то есть на трудное и независимое следование своей воле, непростой в наши дни правде, скидывание диктата массового давления.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>