«Токката и Фуга», Роман Богословский

Произведения Романа Богословского всегда отличались от всего корпуса современной литературы и едва ли могут быть отнесены к конкретному литературному направлению — социальному, магическому реализму, сюрреализму. Это вызывало у читателей чувство растерянности, и ощущение, что ты — подопытный кролик, над которым ставят эксперимент.

А эксперимент этот начался прямо с первой повести писателя, что увидела свет — «Мешанина». Малевич в свое время «Черным квадратом» показал конец искусства — так и Богословский «Мешаниной» продемонстрировал нам крах русского литературного постмодернизма.

Не каждому это пришлось по вкусу — слишком сложно, слишком «не для читателей, а для писателей». В свой второй роман «Трубач у врат зари» — автобиографическое повествование о студенте-трубаче, неформале-романтике, обучающемся на музыкальном факультете в поздние 90-е, — Роман добавил магического реализма, но переборщил с «социалкой», получилось чуть мрачновато. Роман-повесть «Зачем ты пришла?» — любовная драма, заваренная на сюрреалистической основе, оказалась таким коктейлем, который предпочитают роскошные женщины, нарочито просиживая жизнь в ресторанах, равно как и сексоголики обоих полов и разного достатка.

И вот, после долгих экспериментов, как алхимик, сваривший эликсир бессмертия, писатель создал роман, который понравится большинству: небольшой по объему, но гигантский по содержанию, и он уже точно рецепт бессмертия — только на сей раз литературного.

Роман «Токката и Фуга» — философский триллер, детективная история, притом не в классическом духе, как у Агаты Кристи, «убийца среди нас» или «убийца следователь» и т.д, а построенная совсем по другой схеме — вот он убийца, вот они жертвы, вопрос в следующем: «Насколько далеко зайдет маниакально-кровожадная истерия?» История больше напоминает лучшие труды Жан-Кристофа Гранже, у которого, если убийца — так убийца — не скромно подливающий в стакан яд или исподтишка пользующийся удавкой, а философски-помешанный, до ужаса умный, сильный, готовый на любую расчлененку.

Один из главных героев в «Токката и Фуге» — Михаил Ромин — мужик мужиком, строитель с бандитскими замашками 90-х, любитель охоты, мяса и алкоголя, убийца больше в переносном смысле, скорее в моральном, чем физическом (хотя и физическое тоже присутствует, да еще как). И причина его озлобленности вовсе не месть и не детская травма, а… любовь к сыну, который у него не родился. А родилась дочь.

Но как любить дочь, женское начало, когда его любовь горит только к «дочке-сыну»? На этом и основывается драматургия романа, и мы видим, как светлое чувство любви может деформироваться в жесточайшее насилие, давая читателю понять, что любовь — это не всегда всеобщее благо, а чувство многогранное, сложное, которое, попадая в нездоровые мозги, обращается тотальным злом, не переставая оставаться любовью. И важный социально-политический момент — образ отца, который мечтал о сыне, и вопреки обстоятельствам хочет сделать из дочери мужика, есть жуткая метафора. Силовая философия нашей страны, как строгий отец — тоже пытается воспитать в обществе мужское начало — патриотизм, милитаризацию, а общество разнеженное, пугливое, осторожное, словно женщина, все это отвергает — одни вяло не хотят, другие активно сопротивляются. И от этого развивается всесторонний кризис, нарастает обреченность. Все мы понимаем, что из дочери невозможно сделать сына. В лучшем случае только пародию на него.

Стоит напомнить о герое, к которому испытывает чувства главная героиня Кира Ромина — это тренер по каратэ Владимир Иванович.

Он хочет ее научить не просто боевому искусству, а небесному каратэ:

«…небесное каратэ — это уже не удары руками и ногами, это управление всей мировой машиной. Это защита от ударов судьбы, сколь бы техничными и хитрыми они не были… Он медленно укладывает меня на мат, стягивает с меня и с себя джинсы, снимает свитер».

До конца романа мистическая фигура Владимира Ивановича, несмотря на авторский намек, что он хитрит и пользуется невинной девушкой, остается спорной. Не покидает ощущение, что в развращении юной Киры он и правда видит сакральный смысл. Чем-то ситуация напоминает историю фильма Райли Стернса «Искусство самообороны», когда обычное каратэ оборачивается магической махинацией тренера над своими учениками.

Апогеем романа, его кульминацией, можно назвать событие, когда в элитной гостинице в Турции устраивается либеральное веселье свободных людей, на которое взирает портрет советско-российского философа и социолога Александра Дугина:

«Все целовались со всеми, похотливо извиваясь.
— А теперь самое главное, вносите! — истерично завопила Кончита-Томас.
Под общее улюлюканье, под чавканье поцелуев, под сладкие стоны из отеля вынесли портрет Александра Дугина и водрузили его на барную стойку.
Томас-Кончита визгливо заорал:
— Наполните бокалы ваши мочой!
Гости стали мочиться в стаканы, бокалы из-под вина, в фужеры, в пивные бокалы…».

Роману Богословскому удалось наложить один парадокс на другой, создав картину полнейшего абсурда — на берегу мусульманской страны происходит торжество свободных нравов и аморальности, и главный заводила этого — Томас-Кончита, поп-звезда, наполовину мужчина, наполовину женщина — образ либерализма, но не в глубоко философском смысле, а такого либерализма, который нам хочет навязать свингующая пропаганда.

Михаил Ромин, как один из главных героев действа, предстает в центре великой картины разврата, напоминающей полотна Босха, только с особым нажимом на психику читателя. Автором остроумно замечено, что люди подобного патриотического толка, не понимая того, сами есть лишь неотъемлемая часть выдуманного либерализма, а по факту они — часть русского культурного позора.

«Кончита-Томас обворожительно глянула на Дмитрия, пропев красиво:
— Дмитрий, поможешь мне завершить ритуал?
Дмитрий широко улыбнулся, стал расстегивать свои джинсовые шорты.
Томас-Кончита, виляя бедрами, стянул джинсы и трусики-бикини, улегся на стол, на котором только что стоял, привычным движением развел ягодицы…».

В целом роман «Токката и Фуга» — произведение, которое доказываем нам, что дикие крайности — всегда есть зло, будь это политика, любовь, философия; а человечество на нынешнем этапе, в чем и проблема, не всегда способно к срединному, объективному пониманию происходящего.

И — да, да, да. Без Тарантино в романе не обойтись. Конечно, это больше собирательный образ кинотворца, больше напоминающий постановщика из старого советского мультика «Пиф-паф, ой-ой-ой!». Но это не столь важно.

Появление на страницах всем известного мэтра придает роману особое кинематографичное послевкусие, как бы намекая, что все увиденное в будущем для нас обернется сенсационным фильмом. И, в принципе, чем Бог не шутит. И это еще один из поводов прочитать роман, чтоб было потом о чем спорить: что лучше, фильм или книга?

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>