Содержание:

Часть 1. Кто Гомер?
Часть 2. Будет некогда день и погибнет священная Троя
Часть 3. Краткая история греков

Часть 1. Кто Гомер?

Священное Предание Генриха Шлимана

Официальное историческое знание (или традиционная история) очень похоже на религию. Оно, как и религия, основано на Священном Писании и Священном Предании. Его Священное Писание — это т.н. первоисточники: «История» Геродота, «Анналы» Тацита, Повесть Временных Лет и т.д.

Ситуацию с этим Писанием хорошо иллюстрирует ироническое определение: «История — наука, в которой факт совпадает с его литературным описанием». Дозволено сомневаться в абсурдных деталях, списывая их на античную\средневековую темноту. Но основное содержание канонизированного Исторического Писания подвергать сомнению запрещено, ибо рассыплется в прах вся историческая религия.

Другая основа официального исторического знания — Священное Предание, то есть канонизированные теории всевозможных толкователей Священного Исторического Писания — Скалигера, Гиббона, Карамзина etc.

К этим Учителям Исторической Церкви, без сомнения, относится Генрих Шлиман (1822—1890). Соответствующее Предание гласит: никто не верил, что описанная Гомером Троя существовала на самом деле, а Шлиман с «Илиадой» в руках начал раскопки на холме Гиссарлык неподалеку от южного входа в пролив Дарданеллы и обнаружил остатки троянской цитадели.

При ближайшем рассмотрении, однако, предание сие превращается в анекдот.

Вот что пишет Элли Г. Криша в книге «Сокровища Трои и их история» (М., «Радуга», 1996). Он с большим пиететом относится к Шлиману, но сообщает следующее.

Внимание к холму Гиссарлык привлек посетивший Анатолию в 1785 француз Шуазель-Гуфье. Он посчитал, что Троя — это селение Пынарбаши, находящееся от Гиссарлыка на расстоянии примерно в 10 км вглубь полуострова. Шуазель-Гуфье нарисовал карту, где на холме Гиссарлык были изображены руины. После этого с утверждением, что Гиссарлык — Троя, в 1822 году выступил газетчик Макларен.

Первым же раскапывать Гиссарлык в поисках Трои стал в 1865 году Фрэнк Калверт — американский консул в Османской империи. В 1868 году к Гиссарлыку прибыл Шлиман и написал следующее: «Прозорливый Фрэнк Калверт… обнаружил, что холм преимущественно искусственного происхождения и образовался из руин и обломков храмов и дворцов, которые долгие столетия, одни сменяя другие, строились и стояли на этом месте… я полностью согласился с Калвертом, что плоскогорье, венчающее холм Гиссарлык, и есть место, на котором была расположена древняя Троя» (Э.Г. Криш, с. 20, 21, 27).

Собственно, было очевидно, в каком примерно месте следовало искать гомеровскую Трою. Ведь в третьей песне «Одиссеи» Нестор рассказывает Телемаху об отплытии после взятия Трои: «Мы (…) отплыли. Помчалися быстро… Скоро пришли в Тенедос». Тенедос — остров в Эгейском море при выходе из пролива Дарданеллы. Найти руины в окрестностях пролива не представляло никакого труда. Скорее наоборот — руин было слишком много, то же Пынарбаши. Сами по себе руины ничего не доказывали. Это прекрасно понимал ушлый Шлиман, сколотивший состояние в результате не вполне безупречных коммерческих операций. В голову Шлимана пришла блестящая идея: эпоха была повернута на сокровищах, значит, надо найти сокровище, оно все докажет.

И вот, как сообщает сам Шлиман, одним счастливым днем при полном отсутствии свидетелей, за исключением собственной жены, он и нашел на раскопе золото Приама и тайком вынес его в свое жилище, завернув в шаль супруги.

Тут уж все было сразу и навсегда доказано.

(Шлиман, вообще, был большим мастером по находке золотых сокровищ. И человеком с тонким чувством юмора. Найденная им в Микенах т.н. погребальная маска Агемемнона удивительно напоминает физиономию… самого Шлимана.)

Я видел это так называемое золото Приама в Пушкинском музее в Москве. Это украшения из тонких золотых проволочек. Выглядят они относительно скромно. Достаточно сравнить их с роскошным описанием рельефов на щите Ахилла из восемнадцатой песни «Илиады».

Даже если эти «украшения Приама» не изготовили по заказу Шлимана анатолийские или афинские ювелиры, то что они, лишенные надписей и изображений, доказывают? Что у жителей селения Гиссарлык могли быть украшения из золота? Более того, современные археологи считают, что найдены эти украшения совсем не в том слое, который они теперь относят ко временам Троянской войны.

Однако сомневаться, что Шлиман открыл Трою, уже не приходится. Со Священным Историческим Преданием не поспоришь.

Между тем, если бы Шлиман, глядя на холм Гиссарлык, действительно держал в руках «Илиаду», у него могли бы возникнуть некоторые сомнения.

К примеру, известный российский археолог Лев Клейн писал так: «Мне бросилось в глаза, что материалы раскопок разительно не совпадают с тем, как описывает город «Илиада» (С. Клейн, Расшифрованная «Илиада», СПб, Амфора, 2014, с. 27).

И действительно, Шлиман раскопал поселение размером примерно 120 на 120 м. То есть по площади всего раза в два больше, чем футбольное поле. Размеры же «широкоуличной Трои» из «Илиады» можно оценить следующим образом. Вот армия троянцев и их союзников вышла из Трои:

«Столько в пространстве меж Ксанфом рекой и судами ахейцев
Виделось ярких троянских огней впереди Илиона.
Тысяча в поле пылала костров, и пред каждым сидело
По пятьдесят человек». (8, 560—563. Здесь и далее перевод В. Вересаева)

То есть это армия из 50 тысяч человек. Спустя же некоторое время

«троянцы, ушедши из битвы,
От колесниц отпрягли своих лошадей быстроногих
И на собранье сошлись…
В город уйти мы должны…
Сами мы ночь проведем на площади».
(18, 244—247, 255, 274)

Тут явно имеется в виду все войско — и сами троянцы, и их союзники. Таким образом, на городской площади Трои на ночлег могут разместиться 50 000 человек.

(Эту цифру приводит, к примеру, Карл Блеген в книге «Троя и троянцы. Боги и герои города-призрака», Центрполиграф, 2004. Подобное нашему рассуждение содержится в эссе А. Сальникова «Гомер. Илиада. Великий город Троя».)

Холм Гиссарлык для этого явно не годится.

Вероятно, сознавая эту проблему, немецкий археолог М.Корфман (1942—2005) заявил, что раскопал у холма Нижний город, в котором могли жить от 5 до 10 тысяч человек. (При этом, однако, коллега Корфмана по Тюбингенскому университету, Франк Колб, оспорил его выводы относительно величины древней Трои и обвинил Корфмана в искусственном раздувании значения данного поселения.)

Однако проблема остается. Город, в котором живет 10 000 человек, может выставить не более 1 500 воинов. Во второй же песне «Илиады» вслед за т.н. списком кораблей греков есть перечень отрядов троянского войска. Наряду с двумя отрядами собственно троянцев присутствуют 12 отрядов союзников. Предположим, что все отряды примерно равны. (Тогда войско Трои превосходит каждый из отрядов союзников в два раза, что логично, поскольку Троя — «великий город».) Из этого следует, что при 1 500 тысячах собственно троянцев, общее число войска должно составлять примерно 12 000 человек, что в четыре раза меньше называемых Гомером 50 000. Таким образом, даже если Нижний город Гиссарлыка и существовал, размеры его все равно не позволяют отождествить Гиссарлык с гомеровской Троей.

Но более важным, чем эти арифметические подсчеты, представляется нам следующее соображение. Троя, повторим, это великий город, доминирующий в своем регионе. Что могло сделать таким городом поселение на холме Гиссарлык? Разве что удобная для стоянки флота гавань. (Мы не будем серьезно рассматривать вариант с вытаскиванием кораблей на берег.) Но такой гавани в окрестностях Гиссарлыка нет. В этом регионе есть только одна чрезвычайно удобная, уникальная для региона гавань.

Это константинопольский залив Золотой Рог. Поэтому и великий город в этом регионе мог быть только один — тот, который стоит на мысу между Золотым Рогом и Мраморным морем. То есть Константинополь. Но ни о каком другом великом городе в окрестностях Трои автор «Илиады» не упоминает. Поэтому, если Троя — это Гиссарлык, то троянцы отличались чрезвычайной простоватостью, не переселившись к Золотому Рогу и оставив безлюдной эту замечательную гавань. В реальной жизни подобная простоватость не встречается.

Отчего же историки и археологи не делают логичный шаг и не отождествляют Трою с Константинополем? Ведь на одной из его площадей, ныне называемой Ипподромом, неподалеку от храма Святой Софии (то есть Святой Девы — сравни с троянским храмом девы Афины из «Иллиады»), действительно, могли бы разместиться на ночлег 50 тысяч воинов. Оттого, что Историческое Святое Предание гласит — Троянская война была «очень давно», веке этак 12—13 до н.э., а греческий Византий, ставший впоследствии Константинополем, возник лишь в 7 веке до н.э.

Но поэмы Гомера никаких дат не содержат. (Технологические детали, о которых пишет Гомер, мы обсудим ниже.)

Кому по зубам «Илиада»?

Зададим вопрос: на какую аудиторию рассчитана «Илиада»? Очевидный ответ: на аудиторию, которая твердо знает полную историю Троянской войны. Напомним, «Илиада» описывает один из эпизодов (41 день последнего десятого года) этой войны, начинается с конфликта Ахилла и Агемемнона и заканчивается похоронами Гектора. (Троя на протяжении всей «Илиады» стоит, как стояла.)

Читатель, не знакомый заранее с полной историей войны, легко запутается в ворохе имен и намеков на прошлые события. Так для кого писал Гомер? Откуда могла взяться подобная аудитория?

— Тоже мне бином Ньютона! — отвечает официальная история. — Песни о Троянской войне складывали певцы-аэды, исполнявшие их при дворах греческих царей. Эти песни были известны всем.

Во-первых, это было бы великое чудо, если бы единая версия войны была бы принята всеми (или большинством) греческих царей (допустим, что они существовали). Певец не прославлял до небес подвиги предка царя в Троянской войне, а резал монарху в глаза правду матку! Как говорится, блажен, кто верует.

А во-вторых, и это главное: «Илиада» вообще не могла исполняться при дворе греческого царя, уж больно неприглядно в ней выглядит греческая рать в сравнении с троянцами.

(Заметим, что в «Иллиаде» никаких греков нет. Осаждающие Трою носят у Гомера имя ахейцев. Там мы их и будем далее называть.)

Вот в начале поэмы главный ахейский герой Ахиллес обращается к предводителю ахейцев Агемемнону (он же Атреид): «образина собачья! (I, 159), «пьяница жалкий с глазами собаки и сердцем оленя!» (I, 225) (Олень — символ трусости, как у нас заяц.)
И далее: «Царь, пожиратель народных богатств, — над презренными царь ты!» (I, 231).

И все это не одни слова:

«И яростный гнев охватил Ахиллеса.
Сердце в груди волосатой меж двух колебалось решений:
Или, острый свой меч обнажив, у бедра его бывший,
В разные стороны всех разбросать и убить Атреида,
Или же гнев прекратить, смирив возмущенное сердце». (I, 188—192)

Подобным образом общаются с Агемемноном и другие ахейцы: «Ложь, Агемемнон, оставь!» (IV, 404)

В ахейском войске крайне грубые нравы: под одобрительный смех воинов Одиссей избивает упрекавшего Агемемнона в алчности Ферсита (II, 265).

Решив начать битву, Агемемнон собирает свое войско и, чтобы испытать его, предлагает окончить войну и отплыть восвояси.

Следует комическая сцена:

«С неистовым криком
Кинулись все к кораблям. Под ногами бегущих вздымалась
Тучами пыль». (II, 149—151)

Только окриками, угрозами и тумаками предводителям удается вернуть ахейскую рать.

Описания ахейского воинства, вообще, часто ироничны. Вот воины собрались послушать Агемемнона:

«Стоял несмолкающий шум. Надрывались
Девять глашатаев криком неистовым, всех убеждая
Шум прекратить и послушать царей, воскормлённых Зевесом.
Только с трудом, наконец, по местам все народы уселись
И перестали кричать». (II, 96—100)

Вот ахейцы выходят сражаться:

«Словно как мухи без счета, которые тучей густою
В воздухе носятся жарком, слетаясь к пастушьей стоянке
В вешнюю пору, когда молоко наливают в сосуды, —
Столько же длинноволосых ахейцев стояло на поле
Против троянцев, пылая желанием всех уничтожить.
Так же, как разные козьи стада пастухи-козопасы
Очень легко отделяют, когда те смешаются в поле, —
Так, для сражения строя ахейцев, вожди по местам их
Распределяли». (II, 470—478)

Сравним с описанием войска троянцев:

«С шумом и криком вперед устремились троянцы, как птицы:
С криком таким журавли пролетают под небом высоким». (III, 2-3)

То есть мухи и козы с одной стороны и журавлиная стая — с другой.

В целом, в «Илиаде» Троя — это великий город благородных героев, а осаждающие — сборище кровожадных, сварливых дикарей.

У ахейцкв вроде бы уважительная причина напасть на Трою: у греческого царя Менелая сманили жену, прекрасную Елену, и не хотят отдавать. Но ахейцы относятся к женщинам как к имуществу. «Илиада» начинается с того, что Агемемнон вынужден вернуть захваченную силой наложницу Хрисеиду ее отцу. Взамен он отбирает у Ахилла наложницу Брисеиду, мужа и братьев которой Ахилл убил, а город разрушил. Поединок между Парисом и Менелаем — это «бой за Елену и взятые с нею богатства» (III, 91). Одно от другого тут не отделяется.

Более того, вот что говорит сама Елена:

«Александр боговидный, привезший
В Трою меня…
Нынче двадцатый уж год для меня с той поры протекает,
Как прибыла я сюда и покинула край мой родимый». (XXIV, 763—766)

Выходит, греки прибыли под Трою через десять лет после похищения Елены? Тогда похищение было лишь предлогом.

Настоящая цель осаждающих — не восстановление справедливости, а разорение городов, убийство противников и превращение их женщин в наложниц:

«Будут их нежное тело расклевывать коршуны в поле,
Их же цветущих супруг молодых и детей малолетних
В плен увезем мы в судах, как возьмем крепкостенную Трою».(IV, 237—239)

Вот Ферсит упрекает Агемемнона, попутно сообщая о нравах в его войске:

«Множество в ставке прекрасных
Женщин, — отборнейших пленниц, которых тебе мы, ахейцы,
Первому выбрать даем, когда города разоряем». (I, 224—226)

В разорениях и убийствах особенно преуспел Ахилл:

«На кораблях я двенадцать забрал городов многолюдных,
Пеший одиннадцать их разорил в многоплодной Троаде.
В каждом из тех городов драгоценнейших много сокровищ
Я добывал». (IX, 329—331)

Троянцы же защищают свой город, своих родителей, жен и детей.

Предводитель троянцев Гектор не только благородный воин, но и нежный муж и отец. В отличие от Ахилла и прочих ахейских героев, наложниц у него нет.

Обиженный на Агемемнона Ахилл просит богов нанести поражение и урон всему ахейскому войску и не вступает в бой, пока положение ахейцев не становится критическим.

Гектор же погибает, сознательно жертвуя собой с целью исправить допущенную им накануне ошибку:

«И обратился, смутясь, к своему он отважному сердцу:
«Горе мне! Если отсюда в ворота и в стены я скроюсь,
Первый же Пулидамант мне поставит в упрек, что троянцев
Он мне совет подавал назад отвести к Илиону
В ту злополучную ночь, как Пелид поднялся богоравный.
Я не послушал его. А на много б то было полезней!
Нынче ж, когда мой народ безрассудством своим погубил я,
Я и троянцев стыжусь, и длинноодеждных троянок,
Чтоб не сказал кто-нибудь, и родом, и доблестью худший:
«Гектор народ погубил, на свою понадеявшись силу!»
Так говорить они будут. Гораздо мне лучше тогда бы,
В схватке один на один умертвив Ахиллеса, вернуться
Иль под рукою его перед городом славно погибнуть». (XXII, 99—110)

Да ведь «Илиада» — это и есть история о гибели Гектора! Она начинается с подготовки битвы, в которую сразу же вступает Гектор, и кончается его гибелью и похоронами. (Недаром одна из самых трогательных и известных сцен «Илиады» — это прощание Гектора с Андромахой). Все остальные сюжетные линии Троянской войны остаются незамкнутыми. И сразу становится понятно, отчего поэма называется по имени Трои (Илион — другое название Трои) — потому что это поэма не об ахейцах, а о троянцах.

Поэтому «Илиада» никоим образом не могла быть предназначена для чтения при дворах греческих царей, даже если б эти цари и реально существовали.

Ее могли написать только троянцы. Кто конкретно и кто такие эти троянцы, мы постараемся определить ниже. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>