Будда, черный человек и сезонная поэзия

Красная птица: Детская литература Японии. СПб.: Издательство книжного магазина «Желтый двор», 2020. 224 с.

Выход этой книги — радость даже трижды. Во-первых, ее публикацией книжный магазин «Желтый двор» сигнализирует о появлении нового востоковедного издательства. Во-вторых, в «Птице» обилие оригинальных иллюстраций — и эта целая выставка потрясающе своеобычных и просто «каваий» рисунков первой половины прошлого века. В-третьих же, очень давно пора издавать не только буквально всего Мураками и искать срочно второго Мураками, а обратиться к истории японской литературы, освоенной у нас далеко не полностью.

История же «Птицы» любопытна тоже во многих планах. Это не только был практически первый детский журнал в Японии, но и каноны новой литературы для детей задавал он же. Создатели альманаха (1918—1936) даже поставили себе задачей отчасти изменить отношение к воспитанию, к самому отношению к детям. От традиционных «кандзэн-тёаку» (поощрение добра и порицание зла) и «риссин-сюссэ» (преуспевание и достижение жизненного успеха) акцент смещался на то, чтобы воспринимать ребенка как равную, полноценную личность, с собственным миром, на языке которого и пытался говорить журнал. Отсюда и появление новых жанров, тоже имеющих непосредственное отношение к журналу — «дова» — детский рассказ и «доё» — детское стихотворение.

Журнал был знаменательным во всем — от новаторской полиграфии и до цены. Конечно, «пул авторов», как сейчас говорят, не мог не быть выдающимся. Кроме большого количество переводов, от Андерсена до современных авторов (и русских — а в послесловии «Красная птица» очень метко сравнивается с отечественными детскими изданиями Маршака), отметились многие классики — и с написанными специально для журнала произведениями в том числе. Только в этом нашем издании — Акутагава Рюносукэ и Кикути Кан, Симадзаки Тосон и Идзуми Кёка (фамилии предшествуют именам, как то принято в Японии). А вот действительно дивный мастер притч для взрослых и детей Миядзава Кэндзи неоднократно подавал рукописи — редакция его отвергала, но русские издатели восстановили справедливость и опубликовали одну из его вещей.

Здесь, кстати, важно сказать о самом маркере «детская литература» — и что давать эту книгу стоит всем нашим взрослым, а уж детям — по их усмотрению. Потому что в книге много такого, что и нынешних впечатлительных взрослых крякнуть заставит. Мальчик олицетворяет собой буддийское смирение перед разгулом стихий и оказывается в итоге на погребальном костре, два мальчугана издеваются над мышами и убивают их, собака съедает мимишных котят, а мифологический китайский повар, чтобы угодить пресыщенному всем повелителю, приготовил для него собственного сына!

Жанров, как уже понятно, в книге представлено великое множество. Детские стихи — и традиционная сезонная поэзия. Миниатюры — и полноценные рассказы, в духе русского критического реализма, о том, как после электрификации всей Японии, разорился продавец ламп. Японский ремейк андерсоновской «Русалочки» — и аналог толстовских притч. Абсурдистский рассказ о девочке-бабочке в духе фильмов Миядзаки — и жуткости про черную машину с бледным стариком, ворующим детей для продажи в рабы в Китай в полном соответствии канону дворовых страшилок про «черного-черного человека». Легенды о «тайнах истинного искусства» величайшего в Китае лучника — и тоже очень напоминающие нашу страну мемуары о дефиците (японский школьник так завидовал ярким краскам американца, что даже украл их).

Но несколько жанров стоит отметить особенно — в силу той их национальной специфики, которая, кстати, и позволяет писать для детей «ужасы» про убитых котят и замученных мышей (отношение к смерти в Японии изначально другое — можно вспомнить череду перерождений или вполне ходовое когда-то харакири, да и к жестокости — посмотрите любой японский фильм ужасов, он даст ту еще фору западным «хоррорам»). Это сказки, прямо построенные на восточной морали. Дочь болеющего отца во что бы то ни стало стремится попасть в очень далекий храм, чтобы помолиться за здравие отца, — это проповедь той конфуцианской морали, которая выше всех добродетелей ставит почитание родителей, вообще старших. Будда даровал разбойнику возможность спастись из ада, тот бросился бежать сам, но оттолкнул других грешников, не подумал об их спасении — и он наказан уже на веки вечные (вывод о буддийском сострадании ко всему живому очевиден). Уже знакомый нам школьник украл краски, одноклассники его изобличают перед учительницей (в Японии, живущей по законам коллектива, а не индивида, доносительство отнюдь не считается грехом), чуть не кончает с собой от стыда и раскаяния, но учительница в свою очередь проявляет чудеса такта (зачеркнуто) милосердия и никак не корит его дальше, видя, что тот все понял… Так, если продолжать аналогию с нашей страной, писал у нас Толстой в своих рассказах для детей и Солженицын в своих «Крохотках».

Последуем заветам традиционной японской культуры с ее культом воздаяния за добродетель и этикой предельной вежливости — низкий поклон редактору сборника Екатерине Рябовой, автору послесловия Елене Байбиковой и всему коллективу переводчиков за эту книгу. Ждем, чем Будда не шутит, продолжения!

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>