НАЧАЛО — ЗДЕСЬ

Досточтимая Робина Куртин

Робина Куртин: «Я захотела стать счастливой – и стала»
Skype, Москва – Санта-Фе – Сан-Франциско – Флорида, 2021

Вела беседу и подготовила материал Наталья Рубанова
Синхронный перевод с английского – Мария Асадова, модератор встречи – Оля Левис

Наталья Рубанова Мария Асадова Оля Левис
Наталья Рубанова, Мария Асадова и Оля Левис

Наталья Рубанова: Вы прошли уникальный путь, вместив в свою жизнь массу воплощённых ролей. В итоге стали буддийской монахиней, оставив католицизм, уготованный местом рождения. Вас увлекала музыка: классический вокал, «чёрный» джаз… Потом юную Робину всё так утомило, что она сказала: «Пока, бог! Привет, ребята!» Захлестнула волна интереса к политике, радикальному феминизму, каратэ, и лишь несчастный случай положил конец занятиям боевыми искусствами. Буддизм во всё это как будто б не очень вписывался… Вы сыграли немалое количество главных ролей в Театре Сансары: как получилось, что такой человек как вы – хорошо образованный, крайне свободолюбивый, ценящий искусство, – кладёт всё на алтарь Будды? Или это «не вдруг» – буддизм возник не на пустом месте? Католическое прошлое стало катализатором перевёртыша?

Робина Куртин: Оглядываясь назад, я вижу, что это был очень логичный, постепенный процесс. На протяжении всей жизни я искала счастье. И всегда стремилась понять общую картину происходящего. Когда я в четыре года впервые попала на мессу, сразу же поняла: «это» будет моей работой. Я хотела стать священником. Я чувствовала, что нашла свою цель в жизни.

Конечно, все смеялись надо мной, потому что я не мальчик, понимаете? Моя семья сказала мне: конечно, ты должна быть монахиней, а не священником. Ты не можешь быть священником, ты же не мальчик! Я была очень мала тогда, поэтому всего не понимала. Я просто знала: это моя работа.

Я была второй в семье из семи детей: один ребёнок умер. Моя мама10 была классическим музыкантом. Мой отец был поэтом и журналистом, бывшим маминым студентом. У меня были религиозные устремления, но я никому о них не рассказывала… Знаете, они просто жили в моём сердце, но, с другой стороны, я была действительно бунтаркой, самым большим нарушителем спокойствия. Чем-то вроде хулигана для своих бедных сестёр…

Жизнь была очень динамичной: когда я оглядываюсь назад, то вспоминаю, что всегда пыталась понять мир. Я была влюблена в Бога. Была влюблена во всех святых и Богоматерь. Эти две части – бунтарство и религиозность – жили вместе… Я воспитывалась в творческой семье, была очень креативной. Моя мама признала, что у меня есть талант и обучила меня классическому вокалу. Мама была строгой – дома нельзя слушать рок-н-ролл, читать комиксы…

А мне очень нравился чёрный джаз! Эта музыка произвела сдвиг в моём сознании, я занялась изучением истории чёрных – это сподвигло и к изменению политических взглядов, мой мир взорвался: я думала, как же остановить страдание во всём мире. До этого я видела только белых католиков! В общем, я хотела того, чего хотела, и у меня были очень жёсткие принципы. Я была очень упрямой и гордой, хотела делать только то, что хотела делать. Да, я всегда ходила на мессу, но когда мне было 12 или 13 лет, моя мама отправила меня из-за непослушания в интернат. Я жила с монахинями, ну а когда мне исполнилось 15, впервые услышала музыку чернокожих, и это действительно открыло мой разум всему миру.

В Мельбурне в 1950-е мы жили среди белых, были белыми христианами, белыми католиками. А когда я узнала о музыке чёрных, о страданиях других людей в других странах, это открыло для меня иной мир. Это был очень мощный опыт. В 16 лет я ушла из школы, мне было там вообще неинтересно, в университете – тоже… я хотела свободы, я всегда чувствовала внутри, что хочу делать. Когда мне было около 19-ти, стало совершенно ясно: да, это именно так. Я не бунтовала против моего католического воспитания, но сказала: “До свидания, бог! Привет, парни!” Для меня это просто казалось естественным прогрессом. Да, мне было 19, середина шестидесятых… Я искала истину.

Я не хочу казаться излишне «благородной», нет. Я просто искала способ увидеть мир. Я хотела понять мир. Мне было всё равно, что думают другие люди. Меня не волновало, что они думают. Я не волновалась, что меня будут судить. Я следовала тому, чему хотела следовать, читала много книг и всё время узнавала что-то новое о мире: меня это очень воодушевило.

А потом, знаете, я не хотела, я никогда не хотела иметь мужей и детей. Я не хотела брака. Я не хотела ничего этого! Просто никогда этого не хотела… С 19-ти почти до 30 лет я жила в Лондоне и очень активно занималась политической деятельностью, пытаясь найти способ увидеть мир сначала с левыми радикалами, а затем с чернокожими феминистками. Итак, политика. Я была феминисткой все эти годы, а в 29 лет занялась боевыми искусствами и снова захотела чего-то духовного. И тогда-то встретила тибетских лам…

В каждом моём шаге есть своя логика. Я хотела счастья, без вопросов. Все хотят этого. К тому моменту мне было ясно, что секс, мужья, дети и дома, в общем, все эти вещи меня не интересуют. И ещё мне стало ясно: тут счастья нет. Естественно, ненужные вещи отпали… И вот встреча с тибетскими ламами. Мне 31 год, и это следующий логический шаг.

Не хочу показаться высокомерной, но мне хотелось узнать то, как устроен мир, я хотела ясно смотреть на мир. И всё, что я могу вам сказать: раз я услышала буддийские учения – и вот почему я здесь 45 лет спустя, – то это был последовательный набор действий, который соответствовал моей природе. И только когда я узнала о буддийском взгляде на карму, о кармических семенах, я смогла правильно проанализировать свои действия.

Наталья Рубанова: Расскажите подробнее о лондонском периоде и о том, когда вы впервые побывали в Москве: какие впечатления подарила столица страны «развитого социализма»?

Робина Куртин: Я уехала в Лондон учиться музыке с одной из моих сестёр. Мне было 23, ей 19. Тогда мне не была ясна цель моей жизни. Я пробовала стать и писательницей, и музыкантом… А выбрала политику. До этого меня заинтересовала философия хиппи – она о том, чтобы откинуть определённые ограничения ума. А в 1969 году маму пригласили на конференцию в Москву, и мы поехали с ней на поезде через всю Европу.

Для дикой хиппи Москва оказалась, конечно, очень скучной. А я советских людей шокировала: длинные красные ногти, яркие волосы… я носила белые одежды, в общем, сильно выделялась. Люди думали, наверное, что я дегенератка. Как-то я попыталась перейти в Москве дорогу на красный свет и меня даже арестовали!..

Потом я вернулась в Лондон и занялась леворадикальной политикой: не хочу называться коммунисткой, но именно тогда я заинтересовалась политикой чёрных. Американская чёрная политика 1971 года – это [леворадикальная организация] «Чёрные пантеры». Джордж Джексон, один из чёрных активистов, писал о жизни чёрных в тюрьме Soledad, и я познакомилась с женщиной-редактором этой книги. В то время стала актуальна тема феминизма. Анджела Дэвис – активистка из Калифорнии тех времен… Да, я наблюдала за всей политической деятельностью и направила внимание в сторону феминизма: а природа моего ума такова, что я на сто процентов погружаюсь в то, что делаю.

Итак, самая большая трансформация на тот момент – это леворадикальная политическая деятельность и феминизм, освобождение женщин. Я читала Маркса, я пыталась быть серьёзной, пыталась понять, как функционирует этот мир и почему существуют страдания. Богатые жадные капиталисты и бедные простые люди… философия коммунизма казалась мне тогда очень логичной!

Я провела очень мощный анализ. Почему-то мужчины контролировали мир и устанавливали правила – я думала: по-че-му… Я увидела страдания бедных – но я не была бедна. Я видела страдания чёрных – но я не была чёрной. Я видела страдания женщин – и да, я была женщиной, и именно поэтому стала радикальной феминисткой. Это было очень серьёзно. Потом я стала радикальной лесби-феминисткой, активисткой-сепаратисткой. Мой ум очень радикален. Я всегда иду на крайности. А потом в какой-то момент у меня закончились опции «кого обвинять в этом страдании». Мир был поделен на католиков и не католиков, чёрных и белых, бедных и богатых, мужчин и женщин.

Наталья Рубанова: Многих волнует вопрос пресловутой привязанности к кому-то или чему-то – люди нередко страдают от почти первобытного эмоционального голода, от недостачи, некой нехватки: тепла, финансов, изумрудов, оргазмов, путешествий, урожая моркови и репы, разумных политиков и прочая. Или: некто по инерции думает, что любит другого – а у него банальная «привязка», которую давно пора отрубить. Человек – примат с извращённым умом, всегда желающим «чего-то большего», никогда не удовлетворённым. Как очистить энергию любви от суррогатных форм и зависимостей?

Робина Куртин: Если мы хотим понять, что такое привязанность, мы должны понять анализ Будды по этому поводу, так как это основа его понимания Вселенной и того, почему мы страдаем. Получить общее представление о буддийской модели ума. Для Будды решающим моментом является то, что он делит содержимое нашего ума на две основные категории: есть невротические, ограничивающие, тревожные, несчастные состояния ума – и есть положительные, добродетельные, разумные состояния. Примерами первой категории являются гнев, привязанность, тревога, депрессия, высокомерие. Примеры второй категории – любовь, сострадание, прощение, щедрость, терпение. Это слова… Они очень простые… Даже упрощённые. Я думаю, в современной психологии и современной психиатрии даже не стали бы использовать их. Они звучат слишком мило

Граница между двумя категориями заключается в том, что мы действительно понимаем наши состояния ума, глубоко и точно. Есть много буддийской литературы, обширной с точки зрения понимания данной эмоциональной составляющей. Но чтобы на самом деле понять эпистемологическую модель ума, то есть то, как функционируют эти состояния ума… в общем, это довольно сложное знание, [оно освещено] в буддийской литературе и нам нужно глубоко погрузиться в неё. Итак, мы действительно можем начать заглядывать в наш ум и дифференцировать свои различные состояния. Это долгосрочный результат работы Будды.

И это тоже важно понять, чтобы ответить на вопрос: Будда обнаружил на собственном опыте, что мы можем полностью избавиться от всех невротических состояний ума. Они не лежат в основе нашего существа. Это то, что означает слово «освобождение» или «нирвана». Исходя из собственного опыта Будды, данные состояния ума являются источником наших личных страданий сейчас, источником того, что мы делаем, чтобы испортить свою жизнь и причинить вред другим – и, следовательно, становятся причиной нашего будущего страдания. Существуют тысячи состояний ума, являющихся невротическими, нелепыми.

Как мы знаем, Будда говорит о трёх яда ума. Называя их современным языком, можно сказать, что это три токсичные эмоции. Корни этого всего называют неведением. Когда это относится к нашему «я», то является инстинктивной, основанной на страхе и глубоко укоренившейся верой в некое плотное, основательное, прочное разграничение нашего «я». Этот главный голос звучит ежедневно.

Жизнь – это привязанность. И все мы рождены с глубоким чувством неудовлетворённости: «Сколько бы мой парень ни говорил мне, что любит меня, этого никогда не бывает достаточно». Мы не можем быстро отсоединиться от привязанности, это очень древняя привычка, из прошлых жизней. Это для нас практически инстинкт – и это очень аддиктивно. Мы зависимы от зависимостей!

Итак, следующий уровень привязанности – вы просто не удовлетворены. Вы, естественно, должны искать что-то, что вас наполнит. И функция привязанности в уме как сверх’инстинктивной состоит в том, чтобы преувеличивать «восхитительность этого парня», этого шоколадного торта, этой работы, этого дома, всего того, к чему бы мы ни были привязаны – это настоящее страдание привязанности. Фантазия. Преувеличенная ценность чего-либо.

Тогда вы начинаете манипулировать и контролировать, чтобы получить [желаемое]. И тогда вы постоянно ожидаете этого [получения]. Что касается «того парня», то он является проекцией объекта привязанности. И если говорить, что человек, в которого вы влюблены, мальчик, – это объект, который вам нужен. Фантазия на всю оставшуюся жизнь. «Теперь она у меня, я получу дом. Детей. У меня есть работа. И вот я нашёл счастье». Все так думают. Во всём этом есть некоторая обоснованность.

Да, хорошо иметь друзей. Хорошо иметь мужа. Иметь детей – это хорошо, но привязанность рождает фантазии. И в этом причина проблемы: вы верите, что «это моё»… В настоящее время… Теперь вы обладаете всеми ними как привязанностью [друзьями, детьми, мужем, домом]. Вместе с этой привязанностью. Конечно, наравне с привязанностью, у меня тоже есть любовь. У меня тоже есть сострадание. У меня тоже есть сочувствие. Они – наша спасительная благодать. Это чудесно, но привязанность загрязняет всё это и больше ничего не делает! Это её глубинный уровень. Это ожидание «я должна получать то, что хочу», каждую секунду.

Повторю, вы не можете быстро отключиться от привязанности, так как это древняя привычка. И буддист говорит: конечно, мы приносим это с собой из прошлых жизней, потому так трудно отказаться от привязанности, мы очень зависимы! Это мощная привычка. И мы в большинстве своём даже не замечаем, что это проблема. Самая первая проблема!

Как я сказала ранее, когда мы понимаем, что буддийская модель ума различает две основные категории: одну – заблуждений, другую – добродетелей, то это ответ на вопрос. Очевидно, привязанность относится к первой категории. Любовь – ко второй, но наша проблема в том, что мы не делаем различий между ними. Насколько людям известно, они означают почти то же самое. Вы спрашиваете, как вы можете отличить сорняк от цветка в саду?.. Ответ очень прост: изучайте ботанику. А для того чтобы отличить любовь и привязанность, изучайте буддийскую ботанику, которая является буддийской моделью ума. Это ваш первый шаг. Вы никогда не отличите сорняк от цветка, потому что не знаете характеристик сорняка. Вы не знаете характеристик цветка. Это логично. То же самое и с умом. Это буддийское объяснение. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ
_______________________________

ПРИМЕЧАНИЕ

10. Её имя Агнес Блисс (Agnes Bliss).

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>

ОСТАВИТЬ КОММЕНТАРИЙ: