Последнее десятилетие в мировой науке, а особенно в философии отмечено повышенным интересом к специфической, если не ключевой, роли растений и растительного мира в жизни и культуре человека. Публикуем текст научного доклада, прочитанного в сентябре 2020 на трансдисциплинарной конференции «Одушевлённый ландшафт» и посвящённого осмыслению усилий по постижению этой роли.

…Говорили эти холмы и камни, но они не видели
ни меня, ни проходивших здесь в течение тысяч лет
кочевников и воинов, чьи движущиеся тени были
такими же призрачными и случайными
в гаснущем вечернем свете, как и я.
Стоический монолог адресовался ни к кому, как вой
ветра, как шорох радиопомех, как песня-мычание
человека, закопанного по шею в песках…

Jacaranda
Help me out tomorrow²

1.

В одной из работ Василия Налимова³ [Налимов 1993] вкратце описывается тысячелетняя жизнь типичной морской бухты. Ландшафт этой бухты под воздействием стихий – ветровой эрозии, постоянного притока волн, приливов и отливов – постоянно меняется. Меняются в течение сотен и тысяч лет, в каком-то непонятном нам, таинственном ритме, очертания этой бухты. За всем этим можно усмотреть какие-то простые, примитивные элементы субъектности, рефлексии, волеизъявления. Как выстроить себя? – вопрос, который непрестанно решает эта бухта – нечто несводимое ни к части океана, ни к части прибрежного ландшафта.

«Такова уж биожизнь», как писал поэт Виктор Коваль⁴.

2.

Геопоэтическому тексту, фрагмент которого оказался здесь чем-то вроде эпиграфа, недавно исполнилось двадцать лет [Сид 2002]⁵. Задолго до каких-либо возможных догадок и попыток научного анализа, на уровне базовых, почти зоологических эмоций когда-то пришла уверенность: пейзаж может быть посланием. Фрагмент начинался так:

Маленькой компанией мы шли на закате холмистой степью к северному побережью Керченского полуострова, к заливу у села Мама Русская. Простор был тёплым и ласковым, о дневном зное как бы не помнилось, море ещё не показалось вдалеке. И мною постепенно овладело почти мистическое – нет, не чувство, а ощущение, физиологическое ощущение единства с геологическим пространством вокруг. Во мне всё отчётливее звучал некий древний голос, зов – не зов, какая-то длинная, ВЕЧНАЯ монотонная фраза не из слов, а, может быть, из биотоков…

Таким образом, автор недвусмысленно утверждает, что получил некий месседж от ландшафта. Сам месседж и его содержание остались как бы за скобками, была просто проба вербализации ощущений, которые посетили автора при путешествии через определённый ландшафт. Говоря современным языком, автора отчего-то заинтересовали в первую очередь не данные месседжа, а его метаданные.

К особой роли метаданных в сигналах от ландшафта мы ещё вернёмся.

3.

Итак, биографический факт гласит, что ландшафт, воспринимаемый в повседневной жизни как скромное обстоятельство места, способен в каких-то иных контекстах – например в путешествии – превращаться в подлежащее, или даже в сказуемое. Нам остаётся это предложение, эту фразу не из слов услышать и разобрать.

4.

С той нехитрой мыслью, что, исследуя мир (или любой объект в нём), исследователь исследует в конечном счёте, если не исключительно, самого себя, спорить – дело неблагодарное. Если мысль эта хотя бы отчасти справедлива, то даже пытаясь её опровергнуть, мы максимально приблизимся к идеалу самопознания. Если она неверна, то дуга саморефлексии полуавтоматически разгибается вовне, и то, что ты считал тобой, на самом деле оказывается «остальным миром». В итоге этот окружающий тебя (или включающий тебя, при необходимости) мир опять же упрямо и неизбежно познаёт самоё себя.

В лингвистическом плане сие означает, что рождающиеся в языке новые термины и понятия, говорящие о любом новом явлении в любой сфере и на любом уровне реальности, сообщают нам нечто новое прежде всего о нас самих. Поэтому в процессе работы над Словарём культуры XXI века⁶, включающем в себя лексемы из самых разных (и зачастую очевидно далёких от антропологии) сфер жизни, дуга рефлексии полуавтоматически согнулась на самоё себя, и инициаторами проекта была основана при философском факультете МГУ Лаборатория по изучению человека и культуры XXI века.

Таким образом, изучаем ли мы окружающий мир, или самих себя, так или иначе первым подспорьем в работе могут стать для нас наиболее значимые неологизмы.

5.

Продуктивный случай «вопроса, содержащего в себе ответ». Сформулированная в виде артистически-легкомысленного, казалось бы, оксюморона (Одушевлённый ландшафт), концепция диалогического проекта, в который автор был приглашён, оказалась ключом сразу к нескольким разрозненным наблюдениям и вопросам, подспудно тревожившим его последние годы.

В числе этих проблемных пунктов и были некоторые из неологизмов, собранных в ходе коллективной работы над Словарём культуры XXI века, такие как польдермодель, синрин-ёку, фитософия и др. И до этого момента не хватало именно подобной «точки зрения», некоего belvedere, откуда можно было бы увидеть одновременно все пункты, и усмотреть в них некую общность.

«Одушевлённость ландшафта», даже если это чистая метафора, – в любом случае метафора его субъектности. И в любом случае метафора подразумевает возможность, в том или ином формате, коммуникации с этим субъектом.

6.

Среди неологизмов, предложенных для Словаря-21 из Нидерландов, серьёзным глобальным потенциалом, по мнению редакции, обладает понятие poldermodel [Энт 2020]. Лексема, возникшая около 1990 года, обозначает алгоритм достижения консенсуса между разными группами или слоями общества не путём конфликта, – то есть революционного по сути разрыва социальной ткани и сшивания её по новой схеме, – а путём регулярных переговоров. То есть – максимального доверия к эластичности этой ткани.

Морфема «польдер» – старинный термин. Он обозначает особый фрагмент ландшафта: земли, которые человек для своего обитания и хозяйствования отвоевал у водной стихии. Отвоевал путём постройки дамб или иных гидротехнических сооружений, и ценой огромных усилий. (Значительная часть территории Нидерландов, как мы помним – бывшая акватория океана.) Польдер, с одной стороны, создание человеческого гения, но с другой и в итоге – это всё такая же, хотя и по-новому, неотъемлемая часть ландшафта.

Практика создания польдеров существует сотни лет, и неизменно требует консолидации общества, поиска консенсуса между всеми его частями, между разными этнокультурными и, тем более, социальными группами. Море одновременно справедливо, коварно и жестоко. И, самоопределяясь по Налимову, наступая на сушу, чтобы отвоевать у людей обратно своё, оно вечно учит людей согласию, обучает поиску компромиссных и максимально плавных решений. Мир между людьми поддерживается за счёт того, что идёт постоянная война с морем.

Однако, как известно, война – это прежде всего коммуникация, примитивный способ общения. Значит, воинственно коммуницируя с людьми, море, то есть ландшафт, тем самым шлёт им постоянный месседж: «Миритесь!»

Значит, польдермодель – это запись послания, полученного нами от ландшафта, но уже без указания, как бы за ненадобностью, его источника?

7.

«Одушевлённый ландшафт» в прямом смысле – это, конечно же, флора. Здесь можно бы говорить о способности флоры формировать ландшафт (а особенно – пейзаж, т.е. наше художественное видение ландшафта), но на этом поприще у неё слишком много конкурентов: вулканизм, тектоника, гидро- и ветровая эрозия; наконец, в последние тысячелетия – человек. Гораздо важнее тот факт, что растительность является самой изменчивой и, судя по её адаптивности, наиболее рефлектирующей частью любого ландшафта.

Другими словами, растения – это душа ландшафта. Близкий по смыслу тезис, в вопросительном наклонении – «Обладают ли растения сознанием?» – является предметом давнего научного спора. Ещё Дарвин в своей работе 1880 года «Сила движения в растениях» [Darwin 1880] высказывал предположение, что кончики корней растений по своим функциям аналогичны мозгу низших животных. Кульминацией в полуторастолетней дискуссии, пожалуй, стала заострённо-полемическая книга Питера Томпкинса и Кристофера Берда «Тайная жизнь растений» [Tompkins 1973]. В книге, в частности, обсуждались опыты криминалиста ЦРУ Клива Бакстера с полиграфом, приведшие его к созданию «теории первичной перцепции» о способности растений к болевому и экстрасенсорному восприятию, и критиковался консерватизм ботаников, отринувших эту теорию и вообще упорно игнорирующих духовную сторону жизни флоры.

Детектор лжи, применённый цээрушником к растительным организмам – сюжет, уже сам по себе заставляющий задуматься…

В конечном счёте, исследования в этих направлениях привели к созданию новой естественнонаучной дисциплины – нейробиологии растений [Brenner 2006], утверждающей, что растения всё же являются автономными, чувствующими существами, способными к сложному адаптивному поведению. Австралийская профессор эволюционной экологии Моника Гальяно [Gagliano 2017] на примере мимозы стыдливой и посевного гороха доказала, что растения способны к обучению (физиологический механизм которого, однако, пока неизвестен).

В течение последних десятилетий был моден спор о влиянии музыки различных жанров, особенно классической, на рост деревьев и овощей. Хотя труды моих прагматичных знакомых на приусадебных участках триумфально таковое влияние подтвердили, большинство учёных, основываясь на собственных опытах, его упорно отрицают. Впрочем, та же Гальяно недавно подтвердила наличие у растений по меньшей мере слуха: журчание воды и жужжание насекомых некоторые представители флоры однозначно слышат. При звуках чавкания жрущих гусениц, например, кресс-салат вырабатывает в себе больше токсинов, нежели при звуках вибрации ветра [Zaraska 2017].

Такова реальность, какой бы фантастической она ни выглядела, – и как бы ни взрывала изнутри набор стереотипов о ботанике. (Помимо «науки о чём-то живом, но косном, лишённом собственного смысла», подразумевается и международное понятие «растительный образ жизни», и эвфемизм «овощ», которым почему-то повсеместно называют людей в состоянии паралича, и характеристика «ботаник» в отношении персон, недостаточно приспособленных к практическим сторонам жизни.) Что касается влияния на растения музыки, то независимо от реалистичности этого «сельскохозяйственного» концепта (и при всей его внешней анекдотичности), он сам по себе знаменует собой некий существенный этап развития представлений человека о мире и о себе, с каковым этапом тесно связано понятие о фитософии.

8.

Фундаментальность флористических понятий в мировой культуре общеизвестна. Достаточно упомянуть архетип Мирового древа – циркумпланетарный мифологический образ вселенского дерева, объединяющего собой все уровни мироздания.

Или, например, образ дриад из древнегреческой мифологии – разумных сущностей, обитающих в деревьях и их персонализирующих. Тема древесных духов и разумных деревьев неожиданно широко актуализирована в XX веке литературой и кинематографом фэнтези, да и в научной фантастике возникает неожиданно ярко (см. напр. знаменитый рассказ Роберта Янга 1959 года «Срубить дерево»).

Или образ райского сада в христианстве – который, казалось бы, тоже лес, однако лес окультуренный. Окультуренный, однако покинутый людьми. Покинутый, потому что они испробовали плод из этого сада. Для каковой цели, однако, сад и существует?..

Близки к архетипам по своей универсальности и укоренённости в мировой культуре символы, связанные с анатомией растений, с их частями или органами: «дети как цветы», «плоды трудов», «держаться корней» и т.д. Любопытный философский (практически фитософский) анализ корневой/коренной метафорики, в т.ч. критика «базовой модели странствия человеческой жизни как отрыва от корней и подвязанной к ней идеи, что к корням можно вернуться, припасть и даже прикрепиться заново», представлены в книге Оксаны Тимофеевой «Родина»⁷ [Тимофеева 2020]. Автор применяет аристотелевское представление о трёх душах человека (растительной, животной и собственно человеческой), гегелевское определение растения через прикреплённость, а животного через отрыв от земли, а также концепты детерриториализации и ретерриториализации Делёза и Гваттари.

Как ни странно, вопрос о необходимости специального раздела философии, посвящённого осмыслению сущности растений и феноменов растительной жизни, был поставлен лишь совсем недавно.

В своей книге «Растения как личности: философская ботаника» [Hall 2011] философ Мэтью Холл настаивает, что растения должны быть включены в сферу этических отношений человека. Он анализирует связанные с растениями моральные установки в западной философии, противопоставляя их другим мировым традициям, в том числе культурам коренных народов, которые признают растения как личности – т.е. активные, разумные существа, достойные уважения и защиты. Свой призыв к этическому осмыслению растений Холл подкрепляет упомянутыми выше нейробиологическими аргументами.

Размышляя о необходимых пролегоменах к фитософии как новой научной дисциплине, название которой «говорит само за себя» (др.-греч. «растение» + «мастерство, мудрость»), в качестве первых ключевых фигур её истории мы можем назвать, кроме Мэтью Холла, по меньшей мере три существенных имени. Это Лоренц Окен, Владимир Бибихин, Майкл Мардер. (Список, конечно же, неполный, и так или иначе с развитием фитософии он будет расширяться).

Лоренц Окен (1779–1851), немецко-швейцарский натурфилософ и ботаник, специалист по семенным растениям и по микологии – насколько нам известно, первый автор, предложивший (не позднее 1807 года) термин фитософия. По Окену, эта дисциплина должна была быть частью не философии, но биологии – наряду с такими разделами, как органогения и зоософия. Должна была бы, однако дальнейшее развитие науки закрепило, как мы знаем, иную структуру биологических знаний. Термин органогения всё же употреблялся в биологии, в разной интерпретации, ещё минимум около столетия. Термины же зоософия и фитософия были после смерти Окена забыты – если не считать упоминания их в одной из книг [Spencer 1891.] британского философа и социолога Герберта Спенсера (1820–1903), в связи с именем Окена и его идеями. Возрождение, в новом осмыслении, понятия «зоософия» началось в 2000 году, со стартом одноимённого дискуссионного цикла Крымского геопоэтического клуба, дополненного позже акциями «Кастинг тотемов». А одним из первых после Окена и Спенсера концептуально обоснованных упоминаний фитософии стала лекция «Фитософия и египтяне. Флора сакральная, флора мирская», прочитанная автором статьи в посольстве Египта в Москве 24.01.2020.

Владимир Бибихин (1938–2004) – российский филолог, философ, переводчик. В 1997–1998 годах он читал в МГУ авторский философско-герменевтический курс «Лес (hyle)», где раскрывал различные явления человеческой цивилизации и культуры через образ и понятие леса и другие, связанные с ним. В аннотации к одноимённой книге [Бибихин 2011], вышедшей после кончины мыслителя, сказано, в частности: Исследуется лес в истории планеты и человечества. Прослеживаются основания философского понятия материи в опыте неметрического пространства леса. Уточняется отношение мужского начала эйдоса к материи в биологических трактатах Аристотеля… Конструктивно оцениваются перспективы современной этологии. На первый взгляд, поразительно, но образ леса одновременно как пространства (совокупность растений) и как материала (древесина) оказался ключом к постижению всего и вся – от тайн Космоса до человеческих взаимоотношений.

Майкл Мардер (род. 1980) – разработчик принципов «растительного мышления» и философии вегетативной жизни. Профессор философии в Университете Страны Басков в Испании, он работает в феноменологической традиции континентальной философии, экологической мысли и политической философии. Автор, в частности, книг «Растительное мышление: философия вегетативной жизни» [Marder 2013], «Философское растение: интеллектуальный гербарий» [Marder 2014], «Вегетативная жизнь. Две философские точки зрения» (совместно с Люс Иригарей) [Irigaray 2016], «Зелёная масса: экологическое богословие святой Хильдегарды Бингенской» [Marder 2021]. Мардер участвует, в том числе, в историческом споре об имманентных правах растений; по Мардеру, идея предоставления прав растениям происходит от субъектности растений, которая отличается от человеческой личности. Перечисленные направления его активности – это, собственно, и есть фитософия в различных её модификациях.

Реактуализация забытой лексемы, как известно, может превратить её в неологизм, особенно если новое её содержание не совпадает с исходным. Поэтому для Словаря XXI века готовится статья о фитософии. А помимо такого (квази?)философского термина, со временем нам понадобятся (а отчасти уже нужны и иногда используются) фитопоэтика и фитоэстетика, фитоэтика и фитополитика, фитосемиотика и фитогерметевтика, и т.д. Фитопоэтика, с учётом принадлежности флоры к ландшафту, может быть, в том числе, частью геопоэтики. Сама же фитософия может иметь подразделы, соответственно типам растительности: дендрософия (от др.-греч. «дерево»), тамнософия ( «куст», «кустарник»), ботанософия ( в изначальном значении «трава»), и т.д.

9.

Говоря о геопоэтике и геопоэтах, как субъектах геопоэтики, в числе классических фигур мы называем выдающегося абхазского прозаика и поэта Даура Зантария⁸ [Сид 2017]. Примечательно, что самые известные его прозаические вещи, роман-эпопея «Золотое колесо» и автобиографический рассказ «Конфетное дерево», построены во многом на фитософских (а именно дендрософских) образах и символах. Так, в рассказе [Зантария 2007] автор, описывая родную деревню, сополагает воображаемый маршрут по ней с местоположением экзотического дерева из его детства, срубленного много лет назад, но оставшегося невидимым ориентиром памяти. В романе [Зантария 2013] главный герой в путешествии по кавказскому побережью в край своей мечты ночует почему-то на деревьях – как Робинзон Крузо в первые дни на своём острове или герои жюльверновских «Детей капитана Гранта» на южноамериканском отрезке своего кругосветного квеста. Необычный сюжетный элемент (точнее, давно забытая поведенческая модель), возможно, связан с сакральным значением дерева в культуре древних абхазов. Так, захоронение своих покойников они совершали на высоких деревьях.

Однако дело не в этнике, или не только в ней. В этом дендрософском контексте представляется важным упомянуть ближайшего друга и собеседницу Даура, московскую писательницу Марину Москвину. Одна, но яркая деталь: по время нашей с ней поездки в 2015 году на его родину, в связи с его памятью, я несколько раз был свидетелем общения Марины с деревьями.

Собственно, это была форма активной медитации, о которой я ранее только читал. Длилось это каждый раз несколько минут, или немногим более. Но меня слегка смущало то, что, каким бы ни было очередное дерево, тотчас после объятий с ним на плечо Марины, вращаясь в воздухе, падал сверху одиночный листок. Как меч при акколаде принимаемого в рыцари. Как некий высокий (завидный? горький? но во всяком случае уже не тайный) жребий. Как титульный, и потому не нумерованный лист некой книги.

Впрочем, всё это совершенно не обязательные, легкомысленно-художественные ассоциации. Более обстоятельно высказаться на эти темы сможет когда-нибудь какой-нибудь профессиональный фитософ. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ
___________________________________

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Опубликовано в сб.: Одушевлённый ландшафт. / ред.-сост. А.С. Белорусец, С.В. Березин.– СПб: Алетейя, 2020. ISBN 978-5-00165-234-2.
2. «Жакаранда / Помоги мне завтра»: начало текста песни «I’mrunning» рок-группы Yes (текст и вокал Джона Андерсона;альбом «Big Generator», 1987). Жакаранда – род вечнозелёных растений семейства Бигнониевых. В культуре распространена жакаранда мимозолистная (Jacaranda mimosifolia) – субтропическоедерево из Южной Америки, известное длительным и роскошным цветением крупных, до 5 см длиной, синих цветов.
3. Василий Васильевич Налимов (1910–1997) – математик и философ, создатель ряда новых научных направлений: вероятностно-ориентированной философии, химической кибернетики, математической.
4. Виктор Коваль (1947–2021) – русский поэт, прозаик, художник, актёр кино.
5. Текст написан в 2000 году по заказу альманаха «ОстровКрым», но был опубликован позже, в 2002 году в журнале «Крым».
6. Международный научно-популярный и просветительский проект, представляющий и интерпретирующий новейшую мировую лексику, первая книга в рамках которого вышла в Индии в 2020 году. Составитель И. Сид; научный редактор Вадим Руднев; члены редколлегии Анна Бражкина (Россия), Сарали Гинцбург (Испания), Игорь Сатановский (США).
7. «Представление о том, что у человека есть подлинный, истинный корень, предшествующий всякому движению, в реальности ничему не соответствует. Мы не стоим на земле подобно деревьям (учитывая, что корень у растений — это аналог головы, держаться корней в буквальном смысле означало бы стоять вверх ногами лицом в земле)».
8. Даур Бадзович Зантария (1953–2001) – абхазский и русский прозаик, поэт, публицист, киносценарист.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>