Одним из любимых пушкинских произведений была поэма Байрона «Паломничество Чайльд-Гаррольда». Хочу обратить внимание на перекличку двух поэтов, возникшую из несущественного, на первый взгляд, момента. Английский поэт совершенно замечательно высказывается об оборотной стороне Разума: о Разуме, побеждающем и самого себя, и своего носителя:

…Примирясь с судьбою,
Мой разум одержал победу над собою…

…Бегу от самого себя,
Ищу забвенья, но со мною
Мой демон злобный, мысль моя, –
И в сердце места нет покою.

Видимо, демон, как аллегория Разума, был позаимствован Александром Сергеевичем у Байрона. Герой этот присутствует и в «Исповеди бедного стихотворца» («Лишь я был мой и царь, и демон обладатель»), и в «Разговоре книгопродавца с поэтом», и, конечно же, в произведении, посвященном именно ему.

Демон

Печальны были наши встречи:
Его улыбка, чудный взгляд,
Его язвительные речи
Вливали в душу хладный яд.
Неистощимой клеветою
Он провиденье искушал;
Он звал прекрасное мечтою;
Он вдохновенье презирал;
Не верил он любви, свободе;
На жизнь насмешливо глядел –
И ничего во всей природе
Благословить он не хотел.

(Но Демон на то и Демон, чтобы яд речей подавать в красивой упаковке. В черновиках читаем: «я сладость/ В его беседах находил». Там же в черновиках:

Я стал взирать его глазами,
Мне жизни дался бедный клад,
С его неясными словами
Моя душа звучала в лад.

Вариант этих строк вы можете отыскать в незавершённым стихотворением «Moe беспечное незнанье…»

Moe беспечное незнанье
Лукавый демон возмутил,
И он мое существованье
С своим на век соединил.
Я стал взирать его глазами,
Мне жизни дался бедный клад,
С его неясными словами
Моя душа звучала в лад.

Обратите внимание, в первых строках этого фрагмента речь идёт о Демоне, как носителе знания, то есть, о Разуме. Так шаг за шагом мы добрались до XLVI строфы I главы «Онегина» и до следующего за ней наброска, в окончательный вариант романа не вошедшего:

Кто жил и мыслил, тот не может
В душе не презирать людей;
Кто чувствовал, того тревожит
Призрак невозвратимых дней:
Тому уж нет очарований,
Того змия воспоминаний,
Того раскаянье грызет.
Все это часто придает
Большую прелесть разговору.
Сперва Онегина язык
Меня смущал; но я привык
К его язвительному спору,
И к шутке, с желчью пополам,
И злости мрачных эпиграмм.

Мне было грустно, тяжко, больно,
Но одолев меня в борьбе
Он сочетал меня невольно
Своей таинственной судьбе.
Я стал взирать его очами,
С его печальными речами
Мои слова звучали в ряд…

Из приведённых текстов становится понятно, что Онегин, как и Демон, олицетворяет Разум. Объединяет их и то, что оба они чрезвычайно милы – Демон, как выяснилось, сладок, а Евгений:

Мой друг Онегин, например –
Был очень милый изувер…

Перед нами ещё один гениальный оксюморон поэта. Чтобы ощутить напряжение этого словосочетания необходимо обратиться к словарю Владимира Даля, который даёт следующую трактовку слова «изувер»: ИЗУВЕРЯТЬ – убеждать вполне, заставлять верить чему-то. Изуверство – ложное, упорное верованье, при ненависти к разномыслящим и готовности пострадать за это; фанатизм, нетерпимость… Но пора закрывать скобку.)

Обратите внимание, во второй строфе «Демона» говорится о трех худших составляющих Разума, способного отравить все вокруг – клевете, презрении, безверии.

Двойственности Разума – унылого вождя, немощного и строгого одновременно – и его противостоянию Вере посвятил Александр Сергеевич, на мой взгляд, одно из самых трагических своих произведений, которое и назвал «Безверием». Особую трагичность придает произведению то обстоятельство, что создано оно восемнадцатилетним юношей. Вот его финал:

«Счастливцы! – мыслит он, – почто не можно мне
Страстей бунтующих в смиренной тишине,
Забыв о разуме и немощном и строгом,
С одной лишь верою повергнуться пред богом!»

Напрасный сердца крик! нет, нет! не суждено
Ему блаженство знать! Безверие одно,
По жизненной стезе во мраке вождь унылый,
Несчастного влечет до хладных врат могилы…

Разум – этот злобный гений и хладнокровный отравитель – немощен, и немощен, в первую очередь, перед Чувством. Подтверждают это следующие два произведения. В первом из них Александр Сергеевич говорит о слабости злодея открытым текстом, во втором – аллегорически.

Краев чужих неопытный любитель
И своего всегдашний обвинитель,
Я говорил: в отечестве моем
Где верный ум, где гений мы найдем?
Где гражданин с душою благородной,
Возвышенной и пламенно свободной?
Где женщина – не с хладной красотой,
Но с пламенной, пленительной, живой?
Где разговор найду непринужденный,
Блистательный, веселый, просвещенный?
С кем можно быть не хладным, не пустым?
Отечество почти я ненавидел –
Но я вчера Голицыну увидел
И примирен с отечеством моим.

И путь по нем широкий шел:
И конь скакал, и влекся вол,
И своего верблюда вел
Степной купец,
Где ныне мчится лишь Эол,
Небес жилец.

Ревущий Терек здесь, конечно же, Чувство, а снежный обвал, преградивший ему путь – Разум. Думаю, «Обвал» родился из следующих строк Овидия, большим почитателем которого Александр Сергеевич оставался всю свою жизнь:

Вот почему мой ум крушится и твердость теряет,
Будто весенний снег, талой бегущий водой.

МАТЕМАТИЧЕСКИЕ ИГРЫ ВОКРУГ РУСАЛКИ

Размышляя о Русалке нельзя не обратить внимания на то, как менялся этот персонаж от произведения к произведению. Впервые она появилась в 1819 году. Героиня стихотворения «Русалка» – соблазнительная озорница, погубившая седобородого монаха – родом из народных сказок и преданий. Никакого отношения к ней не имеет Русалка 1826 года («Как счастлив я, когда могу покинуть»), являющаяся персонификацией вдохновения, олицетворенной Музой. В начатой в 1829 году трагедии «Русалка» и в законченной в 1835 песне «Яныш-Королевич» у Русалки появляется соперница: возникает треугольник Герой-Русалка-Женщина (Поэт-Муза-Жена). К работе над трагедией Пушкин приступил в год первого сватовства к Гончаровой, а вот момент её завершения до сегодняшнего дня остается предметом спора. Думаю, идентифицируя Русалку с Музой, мы можем осуществить реконструкцию процесса написания драмы. Сведения о создании драмы довольно противоречивы. Из комментариев известно, что последний раз Пушкин работал над пьесой в 1832-м. Е. Ф. Корш относил написание одной из сцен к концу 1833 или 1834 года. С. М. Бонди предполагал, что часть набросков могла быть написана в 1833 или в 1835 году. По этому поводу выскажу следующие соображения. В 1833-м Е. К. Воронцова обращается к Пушкину с просьбой помочь в издании альманаха в пользу бедных. В марте 1834-о поэт отправляет ей несколько сцен из «Русалки», которую именует трагедией: то есть, в произведении описаны не драматические события, а трагические. Есть основания предполагать, что перед отправкой сцен в Одессу в начале 1834 года Александр Сергеевич возвращался к работе над рукописью. Это, на мой взгляд, подтверждает приведенный ниже фрагмент, в беловой вариант не вошедший.

Княгиня
Я слыхала,
Что будто бы до свадьбы он любил
Какую-то красавицу, простую
Дочь мельника.

Мамка
Да, так и я слыхала,
Тому давно, годов уж пять иль больше

Пушкин вновь ведет речь о Красавице, а мы знаем, что это одно из имён Музы. Брошена она была 5 лет назад. Не может быть простым совпадением то, что с 1829 года, года сватовства поэта и начала работы над поэмой, до 1834 года, года правки рукописи, прошло 5 лет.

Далее. В мае 1836-о по воспоминаниям В. А. Нащокиной Пушкин читал «Русалку» в Москве в доме Нащокиных. По сообщению П. И. Бартенева в ноябре того же года поэт читал «Русалку» в Петербурге в доме Э. И. Губера. Это может служить косвенным свидетельством тому, что Пушкин вновь вернулся к работе над драмой. Судить об этом можно по приведенным ниже строчкам.

Русалка
Прошло семь долгих лет – я каждый день
О мщеньи помышляю…

В черновике «пять долгих лет» (скорее всего, вариант 1834 года) исправлены на «семь долгих лет». И действительно с 1829 года к моменту чтений 1836 года прошло семь лет.

За 2 дня до дуэли по свидетельству Смирновой-Россет (исследователи считают, что это единственный случай, когда её воспоминаниям можно верить) Пушкин говорил о «Русалке» с Жуковским и вручил ему окончание драмы. А это свидетельство того, что работа над «Русалкой» велась Александром Сергеевичем и в начале 1837 года. И велась работа не вопреки трагическим событиям, происходящим в эти месяцы в его семье: в ходе работы происходило осмысление трагедии «Поэт-Муза-Жена». Исходя из текста «Русалки» можно сделать вывод о том, что Князь-Пушкин был беспощаден к себе, считая себя единственным виновником происходящего. Отожествляя осыпающийся дуб с Иудовым деревом, он отожествлял себя с предателем:

Что это значит? Листья,
Поблекнув, вдруг свернулися и с шумом
Посыпались как пепел на меня.
Передо мной стоит он гол и черен,
Как дерево проклятое.

Но последние слушатели «Русалки» на тот момент не могли предположить, что ни литературное произведение пытается донести до них поэт, а идущую к развязке трагедию собственной жизни. Даже за несколько часов до смерти Пушкин не оставляет попыток поделиться тем, что его мучит. Подтверждением этому может служить письмо, написанное поэтом за несколько часов до дуэли детской писательнице О. С. Ишимовой.

Милостивая государыня
Александра Осиповна,
Крайне жалею, что мне невозможно будет сегодня явиться на Ваше приглашение.
Покаместь, честь имею препроводить к Вам Barry Cornwall. Вы найдете в конце книги пьэсы, отмеченные карандашом, переведите их как умеете – уверяю Вас, что переведете как нельзя лучше. Сегодня я нечаянно открыл Вашу Историю в рассказах, и поневоле зачитался. Вот как надобно писать!
С глубочайшим почтением и совершенной преданностию честь имею быть,
милостивая государыня,
Вашим покорнейшим слугою.
А. Пушкин 27 января 1837 года

Известно, что в книге «The Poetical Works of Milman, Bowles, Wilson and Barry Cornwall» (Paris, 1829), отправленной Ишимовой, Пушкин отметил следующие произведения: «Ludovico Sforza» («Лудовик Сфорца»), «Love cured by Kindness» («Любовь, излеченная снисхождением»), «The Way to Conquer» («Средство побеждать»), «Amelia Wentworth» («Амелия Уентуорт») и «The Falcon» («Сокол»). Вот что о содержании пяти предложенных Пушкиным произведений пишет М. Д. Филин: «…1) возвышенная любовь, преодолевающая все преграды; 2) юный поклонник, вносящий разлад в размеренную супружескую жизнь; 3) мудрость государя, спасающего заблудшего от рокового шага; 4) правитель, дающий наставления подданными и устраивавший их судьбу; и, наконец, 5) государь в роли убийцы. В пяти пьесах Б. Корнуолла Пушкин находит поразительные совпадения с собственной судьбой»¹. В самом деле в эти пять отрывков вместилась и пушкинская любовь, и взаимоотношения Гончаровой с Дантесом, и отеческие беседы государя с последним, и аудиенция государя, данная Пушкину. Что касается пятого отрывка, то из его краткого содержания, сформулированного Филиным, понятно, что через переводы Ишимовой поэт пытался донести до нас, что истинным виновником кошмара, происходящего в его доме был не Дантес, а Николай.

Сцены были переведены Ишимовой и опубликованы в «Современнике» под названием «Драматические очерки Бриана Уаллера Проктора» (С, 1837, т. VIII (IV), с. 75—175). Но это был не единственный эпизод, когда Александр Сергеевич прибегая к помощи чужих (переводных) произведений рассказывал о себе. В 1831 году в «Литературной газете» он опубликовал статью Vie po?sies et pens?es de Joseph Delorme (Жизнь, стихотворения и мысли Иосифа Делорма Париж 1829). Les consolations. Po?sies par Sainte Beuve (Утешения. Стихотворения Сент-Бёва Париж 1830)». Пушкин знал, что молодого талантливого, рано умершего в нищете и неизвестности поэта Жозефа Делорма не существовало, что сборник «Жизнь, стихотворения и мысли Жозефа Делорма» есть мистификация французского литературоведа и литературного критика Сент-Бёва. Александр Сергеевич взялся за перевод статьи и стихов потому, что увидел и в Делорме, и в «его стихах» себя. Об этом 17 июня 1831 г. писал поэту П. А. Вяземский: «Я с удовольствием узнал тебя в Делорме».

Не только в Делорме, но и в других пушкинских героях мы можем узнать Александра Сергеевича. Представляя, что творилось в семье поэта в 1833-1836 годы, несложно, к примеру, узнать его в Геракле, погибающем от смоченного ядом плаща, переданного герою любящей его Деяновой (перевод стихотворения осуществлён в 1835, первая публикация –1836²).

Из А. Шенье

Покров, упитанный язвительною кровью,
Кентавра мстящий дар, ревнивою любовью
Алкиду передан. Алкид его приял.
В божественной крови яд быстрый побежал.
Се – ярый мученик, в ночи скитаясь, воет;
Стопами тяжкими вершину Эты роет;
Гнет, ломит древеса; исторженные пни
Высоко громоздит; его рукой они
В костер навалены; он их зажег; он всходит;
Недвижим на костре он в небо взор возводит;
Под мышцей палица; в ногах немейский лев
Разостлан. Дунул ветр; поднялся свист и рев;
Треща горит костер; и вскоре пламя, воя,
Уносит к небесам бессмертный дух героя.

И вновь к «Русалке». Есть в трагедии тест, который мне покоя не даёт.

…да сколько раз, бывало,
В неделю он на мельницу езжал?
А? всякий божий день, а иногда
И дважды в день – а там все реже, реже
Стал приезжать – и вот девятый день,
Как не видали мы его.

В этой реплике Мельника, обращенной к Дочери, совершенно конкретно указан срок, в течение которого Князь не появляется на мельнице – девять дней. Почему именно 9, а не 8, не 10? Для чего эта информация нужна девушке? О чём мы должны подумать, зная о чрезвычайно внимательном отношении Александра Сергеевича к числам? Должны ли мы понять девятку как Зло, ведь, она есть перевернутая шестерка, или она – число, неразрывно связанное с принципом Перехода, с Жизнью и Смертью: через несколько реплик Дочь бросается в воду, заканчивая свою земное существование?

А вы как считаете? ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ
_____________________________________________

ПРИМЕЧАНИЯ

2. Современник. 1836. Т. 1. С. 191

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>