ОКОНЧАНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ

5. О стереотипных образах, клише, замыленных словах и погубленных судьбах

Слышу, и не раз, рассуждения о том, что надо искать новые образы, избавляться от клише, перестать употреблять замыленные слова. Слышу и прохожу мимо, усмехаясь себе в усы. Но услышав недавно в свой адрес подобное, вспомнил, что давно хотел об этом написать.

О пользе и силе стереотипов.

Но надо прежде знать, о чём вообще мы говорим.

Когда говорят стереотип, то представляют что-то бесполезное и никчёмное, от чего надо избавляться. В то время как вся наша познавательная и практическая деятельность строится на стереотипах.

Мы буквально опустимся на четвереньки и озвереем, избавившись от стереотипов.

Поэтому все новые образы, слова и понятия, которые вы придумаете для того, чтобы избавиться от стереотипов, пройдут путь в умы людей через первичное импринтирование в подсознание (первичное впечатление), многократное кондиционирование (повторение) и достигнут стадии разумного восприятия. превратившись в условный рефлекс, то есть в тот же самый стереотип или клише.

Без этого никак!

А уж превратившись в стереотип, новое слово, образ, понятие, обретают такую силу и мощь воздействия на ваше сознание, что выветрить это из вас возможно только использовав насильственное переимпрентирование с помощью мощных наркотических средств (по Тимоти Лири — это ЛСД) или мощных психологических нагрузок, да и то только в теории.

Поэтому стереотипы, которые мы считаем замыленными, сильны от частого употребления. А часто употребляют их, потому что они наиболее сильные по степени воздействия на сознание. Круг замкнулся!

Отсюда хорошо бы понять, что не слова теряют силу воздействия от частого их употребления, а люди, притом не все, а некоторые, теряют силу восприятия.

Это люди, подобные тем, кто прыгает с высоты, привязав резинку к ногам для того, чтобы дозой адреналина взбодрить в себе чувство жизни. Раньше для этого служила русская рулетка. И конечно, самое мощное средство — война.

Людям бывает необходима подобная встряска, потому что без этого они мертвы. Обыкновенная жизнь не бодрит. Она замылилась.

Не слова (соловей и роза действуют по-прежнему на неискушённые сердца), не образы, не понятия замылились, а чья-то индивидуальная жизнь.

Просто человек настолько смешон и эгоистичен, что случившееся с ним переносит во вселенский масштаб. Он не говорит: «Я болен!» Он говорит: «Мир болен!!!»

Не верьте подобным заявлениям. Люди повторяют этот бред в силу стереотипа. Потому что парочка действительно больных людей смогла произвести на них впечатление.

А мир здоров и сияет! Солнышко светит по-прежнему, трава зелена, дети прекрасны, а девушки становятся красивее год от года!

Просто когда больных и пораженных исходящим от них впечатлением людей становится много, в культуру проникают ужасы. Инфернальные хари и морды. Разрезанные тела. Сперма, пот, моча и говно в стихах.

Говорят — это жизнь. Но не всякая правда жизни поэтична. Так зачем вводить в поэзию то, что не поэтично?

Мы нюхаем цветы, а не фекалии. Хотя знаем, что ими цветы можно удобрять. Если было бы наоборот — наши женщины мазали бы себя дерьмом.

Когда говорят, что слова замылились, это симптом. Симптом того, что замылились сами люди. Это их самих надо менять на новых, но откуда взять? Наизнанку никого не вывернешь.

«Слова умирают, мир вечно юн», — провозгласил Алексей Кручёных в «Декламации слова как такового».

«Лилия прекрасна, но безобразно слово лилия, захватанное и изнасилованное. Поэтому я называю лилию еуы — первоначальная чистота восстановлена».

Увы, на деле всё, всё наоборот. Захватаны-изнасилованы сила чувств и восприятие самого поэта. Это он нуждается в восстановлении первоначальной чистоты.

И слова не умирают, и «мир вечно юн», но почему-то безвременно уходят многие новаторы слова тех лет, когда понимают, что их эксперимент не удался. Когда понимают, что они не новые Адамы, дающие всему новые имена, а всего лишь истрёпанные и затасканные люди, которых задавила усталость этого состояния.

Если задаться целью доказать это научно, то я уверен, что доказать это возможно просто статистически. Но даже не задаваясь этой целью, возьмём трагическую судьбу футуристов и заумников небольшого отрезка времени перед первой мировой войной (статистика приведена из книги «Велимир Хлебников» Софьи Старкиной):

• В ноябре 1913 года покончила с собой поэтесса Надежда Львова.
• В 1913 году застрелился поэт Всеволод Князев.
• В январе 1914 года покончил с собой, перерезав себе горло бритвой, глава эгофутуристов Иван Игнатьев (22 года).
• Осенью 1914 года в жесточайшей депрессии умирает Василий Комаровский.
• В 1914 году покончил с собой поэт Богдан Гордеев, писавший под псевдонимом Божидар.
• А Владимир Маяковский? Уже не футурист, но порядком несчастный и замыленный в самом себе поэт.

After a hard day. Metalized cardboard, colored fabric, acrylic. Kanat Bukezhanov

6. Простите меня

Мне кажется, что в картине должен существовать какой-то раздражающий объект (объект раздражения). Например, слишком толстая и несуразная нога или непроработанные детали. Представьте, что всё в фигуре на картине соразмерно и гармонично, и вызывает эстетическое удовольствие, но вот нога несуразная, толстая, кривая, или ещё что. Готовы ли вы полюбить эту картину? Готовы ли простить фигуре её толстую ногу?

Именно такой случай произошёл с братом и сестрой — Лео и Гертрудой Стайн, когда они покупали своего первого Пикассо. Это была «Девочка с цветочной корзиной». Лео Стайн непременно хочет купить эту картину. Гертруду Стайн отталкивают её уродливые и большие ступни. Возникает спор. Продавец, поняв, что является предметом столкновения, предлагает отрезать ноги и оставить только верх. Наконец, картина была куплена и помещена на стене в павильоне Гертруды Стайн. Надо ли говорить, что со временем эта картина стала украшением павильона и предметом гордости владельцев.*

Видите ли, когда речь идёт о продукте и об отношении к продукту, то и любовь соответствующая. Мы не хотим и не потерпим дефектов производства. Нам не нужна бракованная вещь. А я говорю о том, чтобы изменить отношение с объектного на субъектное. Ведь раньше, когда картина была сакральным предметом, в ней видели не только предмет, но и божество заключённое в ней. Соответственно отношение к картине было не как к продукту. И несовершенство образов, которое допускалось несовершенным художником, прощалось, потому что отношение было субъектное.

А ведь вы можете любить человека, несмотря на кривую, толстую ногу или руку. Вы же можете полюбить человека даже без ног. Иногда такие отношения более длительные и союзы более крепкие, потому что союз этот строится на том, что недостатки человека прощаются. Любовь покрывает всё, говорит Библия*. Нам свойственно прощать недостатки, ради достоинств. И наличие недостатков есть свойство жизни. Картина, состоящая не только из достоинств, но и из недостатков — более живая, чем очевидное совершенство. И это глубоко понималось на подсознательном уровне в искусстве Востока.

Принцип совершенства в несовершенном, стиль ваби-саби именно отсюда, из подобного понимания красоты. Именно отсюда китайские мастера намеренно пережигали слишком совершенную вазу, и она покрывалась сетью маленьких трещин на глазури. Потому что совершенное мертво, а мёртвое приносит несчастье. Только несовершенное — живо. Вы, наверное, знаете, что Венера Милосская изначально выглядела не так, как сейчас? Да, ответите вы, — у неё были руки. Но не только. Изначально греческие статуи покрывались краской. У них были нарисованные глаза, и они выглядели подобно куклам барби, только что сошедшим с конвеера. Но вот статуя долго пролежала на дне морском, краска облезла, обнажив белизну мрамора, глаза её ослепли, руки отломились. Но люди, найдя её, воскликнули — Боже, какое совершенство, она как живая! И относятся до сих пор к ней как к живой. Всё ей прощают — слепые глаза, отсутствие рук.

Венера Милосская

7. Удиви самого себя

Мы уже говорили о том, что нельзя придумать ничего нового в искусстве. Во всяком случае, средствами привычных медиа.

Да и вообще, желание находить что-то новое, чтобы удивлять окружающих, это всегда тупиковый путь.

Широкая, светлая и неспешная дорога открывается перед нами, если мы хотим удивлять только себя. На этом пути мы должны оставить позади себя одну зависимость — зависимость от взглядов, мнений, критики или похвалы, хулы, брани или превозношения и славы от окружающих нас людей.

Когда-то некий христианский святой и апостол Павел в своих посланиях написал:

«Для меня очень мало значит, как судите обо мне вы или как судят другие люди; я и сам не сужу о себе».

Сказать подобное в традиционном обществе, а он жил именно в мире традиций, было очень смело.

Правда, он говорит потом: «Судья же мне Господь!» То есть он говорит о том, что упование на более высшее суждение освобождает от суждений окружающих и даже самого себя.

Для нас же в мире искусства не может быть более высшего суда, чем мы сами. Ибо искусство единственная сфера, где мы примеряем на себя роль творца. Невозможно быть творцом, будучи зависимым от чужого мнения.

Когда Б-г сотворял мир, у него не было советчика кроме самого себя. На языке психологии можно сказать, что он творил в условиях социальной депривации, то есть в полном одиночестве.

Поэтому надо спросить себя:

«А ради кого или чего ты всё делаешь?»

Безусловно, картина должна иметь своего зрителя, а книга читателя. Но если нет никого, согласились бы вы иметь единственного зрителя или читателя — себя?

Говорят, один писатель, в старости страдая забывчивостью, зачитывался своими книгами в слезах умиления.

Но если всерьёз, то думаю — это отличительная черта подлинного творчества. Каждый творец — немного бог.

«Бог закончил то, что делал, и на седьмой день отдыхал от Своих трудов*».

Но не просто отдыхал, а созерцал, был зрителем, был доволен своим творчеством:

«Бог посмотрел на всё, созданное Им, и увидел, что всё это очень хорошо».

Turned two years old. Два года уже как… Kanat Bukezhanov

Этим, думаю, подлинное творчество отличается от сервиса. Не принижая роли последнего, я просто хочу внести акценты, разделяющие эти два процесса. И разделение происходит прежде всего в голове артиста.

Творчество самопроизвольно, сервис всегда для других. Отсюда творчество — удел одиночек. Всегда переживание состояния экзистенции.

Пока для артиста не разрешён этот вопрос вполне, он представляет из себя суховей, колеблемый всеми ветрами, а душа его — непаханое поле. А душа ведь должна сформироваться. Если ты творец, а не пластилин в руках толпы.

Беспомощность, растерянность, вторичность в сознании, поиск образцов для подражания — всегда есть признак несформированной души.

Потому что живопись — есть особая форма образного мышления. Все разговоры о том, что «чем меньше думаешь, тем легче пишешь» из области писем Хлестакова «милому» другу Тряпичкину. И искусство тогда подобное: очень лёгкое? Да. Приятное для глаз? Да. Ни-ни, чтобы не раздражало. Ни-ни, чтобы не заставить зашевелиться тщательно убаюканную мысль. Никакой тревоги. Только покой.

Позиция сегодняшнего зрителя напоминает, с одной стороны, позицию мифического страуса, спрятавшего голову в песок. Только позитив. С другой стороны, это позиция потребителя. Только то, что привык.

А собственно, почему?

Потому что укрепилась мысль об управляемом искусстве. Искусство перешло в разряд кулинарных обыденностей. Это даже не высокая кухня, которая удивляет. Это вчерашний борщ.

И закономерно, когда это сервис. Сервисом можно управлять, обладать, употреблять. Надо чтобы умиротворяло и подходило к обстановке.

Может, поэтому так ценится сейчас в мире высокого искусства творчество безымянных аутсайдеров? Людей, творящих для себя, по своим правилам и не нуждающихся в зрителе. Более того, прячущихся от назойливого внимания.
Это люди, для которых: процесс важнее результата; творчество — форма мышления; для которых достижение — в процессе самопонимания, и можно бросить недописанную вещь, потому что понял всё, что хотел.

Автономность. Творческое «чучхе». Возможность самому себе позволить.
Кто тебе выдаёт разрешения?
Сам. Потому — творец.

Автор статьи в мастерской Кипрского музея модерна

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>