О книге Ивана Толстого «Хранители наследства. От Зильберштейна до наших дней в воспоминаниях, документах и устных рассказах». Петербург: Connaisseur, 2023.

Вроде бы эта книга для немногих — для тех, кто понимает, что за издание — «Литературное наследство» (далее ЛН), и знает ему цену. Такой Кастальский ключ, к которому нет торной дороги. Но и обычные читатели найдут в этой книге много увлекательного, а то и интригующего. Здесь есть всё — психология, страсти, дружба, ревность… И великая литература, которой занимались герои книги. И история, которая занималась ими самими.

Отцы-основатели

ЛН — феномен, не имеющий аналогов ни у нас, ни в мире. В 2021 году отмечалось его 90-летие. Хотя сказать «отмечалось» — это, пожалуй, чересчур. Не гремели фанфары, не устраивались тут и там ЛН-совские чтения, то есть не было в полной мере того, чего заслуживает это издание. Правда, на ярмарке non fiction-2021 в Гостином дворе сотрудники ИМЛИ, под эгидой которого ЛН выходит с 1960 года, провели презентацию «Серии „Литературное наследство“: 90 лет истории и новые тома». А вскоре увидел свет сборник, посвященный славному юбилею, — «”В служении одному делу…”. “Литературное наследство” в воспоминаниях и переписке И. С. Зильберштейна и С. А. Макашина» (М.: ИМЛИ, 2022). Собственно, книга «Хранители наследства» Ивана Толстого — достойный вклад в это общее дело — дело сохранения наследства.

Илья Самойлович Зильберштейн (1905-1988)

…А началось всё в Одессе, где жил любознательный подросток Илюша Зильберштейн (р.1905). Его отец служил бухгалтером на кондитерской фабрике Абрикосовых, мать неграмотная. Согласно более романтичной версии, отец торговал рыбой и заворачивал рыбу в страницы, вырванные из журналов «Русский архив» и «Русская старина». Мальчик начал их читать и увлёкся историей литературы

Так или иначе, у него рано проявилась страсть к архивным документам, равно как и страсть к коллекционированию. Спустя годы Зильберштейн вспоминал, как однажды букинист, увидев в его глазах интерес к журналам «Старые годы» и «Аполлон», предложил их «в качестве платы за помощь его дочери в учебе. Эти журналы стали для меня первой школой искусствоведения». Тогда же он сумел купить два рисунка Бориса Григорьева, одного из самых дорогих русских художников. Так была заложена основа его будущей коллекции, которая спустя многие годы (в 1985-м) превратится в Музей личных коллекций, первый и единственный у нас. (Кстати, в альбоме Григорьева «Расея»-1918 принимал участие известный историк Павел Елисеевич Щёголев, он скоро сыграет определяющую роль в судьбе Зильберштейна.)

Павел Елисеевич Щёголев (1877-1931)

Проучившись год в Новороссийском университете, Зильберштейн перебрался в Петроград и поступил на историко-филологический факультет Петроградского университета. Там он познакомился с сыном Павла Елисеевича Щёголева (широкой публике известен по книге «Дуэль и смерть Пушкина», по шутке приписываемой Пастернаку: «Пушкину надо жениться на Щёголеве и всем позднейшем пушкиноведении». И по фейковому «Дневнику Вырубовой», сочинённому в соавторстве с Ал. Н. Толстым). Вскоре он стал секретарём Павла Елисеевича и многому у него научился, прежде всего — обращению с документами. Роднила их также страсть к коллекционированию.

Находясь при Щёголеве, Зильберштейн работал с невероятной энергией и азартом. Он выпустил три книги о Ленине, одна из них «Молодой Ленин в жизни и за работой: По воспоминаниям современников и документам эпохи» с предисловием Ф. Раскольникова (1929) так и не дошла до читателя, её печатание остановили по требованию сестры вождя Марии Ульяновой и Института Ленина. Помимо того, он издал такие книги как «Из бумаг Пушкина (Новые материалы)» (1926). «История одной вражды Переписка Достоевского и Тургенева» (1928). «А. С. Грибоедов в воспоминаниях современников» в соавторстве с Николаем Пиксановым (1929). Сделал комментарий к книге Щёголева «Любовный быт пушкинской эпохи»(1929). И т.д. Всё это за какие-то три-четыре года!

В разговорах со Щёголевым выкристаллизовался концепт ЛН — как издания, устроенного по принципу историко-революционного журнала «Былое» (Щеголев был его основателем и одним из редакторов), но только историко-литературного. На дворе была пора документов — после революционного 1917 года открылись архивы Российской Империи, и можно было печатать всё что угодно. Ну или почти всё.

Михаил Ефимович Кольцов (1898-1940)

И тут как раз на Зильберштейна обратил внимание Михаил Кольцов, самый знаменитый в то время советский журналист. Ему в книге Толстого посвящена интереснейшая глава «Комиссары и пыльные шлемы». Идея ЛН Кольцову понравилась. Он перевёл Зильберштейна из Ленинграда в Москву и включил ЛН в систему только что созданного Журнально-газетного объединения — Жургаза. В него входило 38 самых разных изданий: от «Изобретателя» до «Крокодила». Кольцов был председателем правления.

Доверие к Кольцову у властей было абсолютно невероятным, говорит Толстой, у него даже был собственный свободный валютный счет. ЛН Кольцов использовал — это гипотеза Толстого — для организации разведывательной сети в Европе. Притом участники сети — литературоведы, архивисты, сотрудники Музея Гете и Шиллера в Веймаре — понятия не имели, в чем они участвуют. То есть ЛН было необходимо лично Кольцову именно в этом качестве, иначе плакали бы все начинания Зильберштейна.

Идеологическую ставку сделали на РАПП — Российскую ассоциацию пролетарских писателей, самую влиятельную в начале 1930-х группировку, державшую под контролем всё литературное пространство. К тому же рапповцы, наряду с идей «исторической неизбежности гегемонии пролетарской литературы», выдвинули тогда лозунг «учебы у классиков», которая предполагала (по Ленину) «точное знание культуры, созданной всем развитием человечества», и «переработки ее».

ЛН было основано как орган РАПП и ИЛИЯ (Институт литературы и языка Коммунистической академии), о чем сообщалось на обложке издания. В 1932 г. (том 3) это сообщение исчезнет и с обложки, и с титульного листа, а на последнем появится несколько загадочный слоган: «Хранить наследство — вовсе не значит ещё ограничиваться наследством. Ленин». С 7/8 тома слоган будет воспроизводиться и на обложке (слоган уберут в 1994 г.). Обложку оформлял художник Иван Рерберг.

Первая редколлегия ЛН была представлена эффектно: Леопольд Авербах, генсек РАПП, шурин зама председателя ОГПУ и будущего главы НКВД Генриха Ягоды; ответственный редактор И. Ипполит (Ситковский), истовый рапповец, критик, литературовед; Фёдор Раскольников, бывший командующий Балтийским флотом, цензор, дипломат, литератор. И заведующий редакцией Илья Зильберштейн, ему было тогда 26 лет.

С первым же выпуском ЛН возникли проблемы: публикация «Марксисты 90-х годов в письмах к Н. К. Михайловскому» не понравилась Сталину. Было издано Постановление оргбюро ЦК ВКП (б) «О выпуске первого сборника “Литературного наследства“ 5 марта 1932 г.», где предлагалось «Указать редакции сборника “Литературное наследство” на недопустимость печатания ответственного материала по истории марксизма в России в недостаточно серьезной обработке» и изъять письма марксистов из уже переплетённой книги, отпечатанной тиражом 5 тысяч экз. Что и было сделано.

К публикациям основоположников марксизма-ленинизма власти относились особо придирчиво — нельзя было хоть на йоту нарушить идеологическую чистоту линии партии. Позже из большей части тиража тома 7/8 (1933) была изъята публикация С. Макашина «Из нескольких выступлений Ленина 1917—1919 гг.» — в речах вождя обнаружился троцкизм. При обсуждении публикации Ворошилов сказал, что нужно вообще запретить ЛН. Но Сталин не согласился: «Ну зачем запрещать? Издание хорошее. <…> Только нужно строго указать редакции, чтобы она не занималось не своими делами. Это “Литературное наследство”, и их дело заниматься литературой, историей литературы, а не политическими документам». (Об этом рассказывает в своих воспоминаниях С. Макашин.)

В предисловии «От редакции» в первом выпуске ЛН — его писал Ипполит (Ситковский) — объявлялось:

«…наши сборники должны стать не “академическим” журналом, убежищем “архивных крыс”, а боевым большевистским органом, достойным тех задач, которые ставят перед наукой партия и рабочий класс».

Ипполит нападал на только что разгромленный Пушкинский дом — за сопровождение литературных документов «комментарием, выдержанным в духе внеклассовой, аполитичной, “чистой информации”», которая «уводит в сторону от социальных проблем, затушевывает классовую борьбу в литературе…». На пушкиниста Николая Лернера — за его комментарий к пушкинской «Юдифи»: «Классовый враг, прикрываясь Пушкиным, открыто взывал здесь к Розе Каплан [имеется в виду Фанни Каплан, стрелявшая в Ленина], к террористическим актам». И т.д. С одной стороны, читать эти выпады смешно. Однако с другой — не так уж и смешно, поскольку идеологизированный подход к литературе и критике, поиск крамолы сегодня у нас в ходу. Что же до «архивных крыс», то они как делали академическое издание, так и продолжают делать его по сей день.

В первых выпусках ЛН было много Маркса, Энгельса, Плеханова, Ленина, но уже только на литературные темы — всё это с причудливой избирательностью составляло потом основу советского литературоведения. Притом сами по себе эти тексты весьма интересны, а некоторые даже остроумны. Не говоря уже о том, что захватывающе интересны метаморфозы их интерпретации на протяжении всех советских лет.

Сергей Александрович Макашин (1906-1989)

Сергей Макашин (р. 1906), историк литературы, специалист по Щедрину, работал в ЛН со дня основания. В книге Толстого глава, ему посвященная, носит название «Второй». Потому что рядом с Зильберштейном иначе было нельзя — первый всегда он. В отличие от Зильберштейна Макашин рос в культурной среде, в семье доцента Казанского университета. Учился в Высшем литературно-художественном институте им. В.Я. Брюсова и на этнологическом факультете Московского университета. В марте 1931 года его арестовали по делу «Союзного бюро ЦК РСДРП (меньшевиков)», но через два с половиной месяца выпустили.

Зильберштейн, надо отдать ему должное, не побоялся пригласить Макашина на работу в только что начинающееся ЛН. Но редколлегия в лице Авербаха и Ипполита сочла, что человека, недавно подвергавшегося аресту, в штат брать нельзя, и Макашин стал работать за скромные гонорары. Уже в первом томе ЛН остался его след как автора комментариев к публикации рассказов Салтыкова-Щедрина.

В первом составе редколлегия просуществовала всего два с небольшим года, с 1931 по 1932, успев притом выпустить шесть томов ЛН. О томе 4/6 у Толстого отдельный рассказ. Это первый персональный (посвящённый одному герою) том, и приурочен он был к 100-летию со дня смерти Иоганна Вольфганга фон Гёте. Сам веймарский гений был изображен на суперобложке во весь рост (художник И. Рербер), а слоган из Ленина воспроизводился по-немецки: «SEIN ERBE BEWAHREN — HEISST KEINESWEGS SICH AUF SEIN EBBE BESCHR?NKEN. LENIN», — что звучало еще загадочнее. На титуле слоган повторили по-русски. Открывалась книга величественным портретом Гёте в исполнении Ореста Кипренского.

Это было грандиозное предприятие! Планом тома, его литературной редакцией и т.п. занимались Зильберштейн, Макашин и примкнувший к ним Иван Сергиевский. Главным источником материалов стал Архив Гете и Шиллера в Веймаре. Зильберштейну, с помощью Кольцова и Ягоды, удалось вытащить из ссылки богослова, литературоведа, поэта Сергея Дурылина — он стал автором обширного материала о встречах русских писателях с Гёте. Виктор Жирмунский написал о Гёте в русской поэзии, Франц Шиллер — о Гёте в западной критике, Сергиевский — о Гёте в русской критике… Среди публикаций выделялись: перевод Валерия Брюсова пятого акта второй части «Фауста»; письмо Л.Н. Толстого о Гёте, эпиграммы Маркса на Гёте… И 257 иллюстраций.

В 1933 году в ЛН остаётся только Авербах, теперь он ответственный редактор, и Зильберштейн, неизменный заведующий редакцией. В 1934-м к ним в качестве заместителя ответственного редактора присоединяется Пётр Парадизов, историк, библиограф, литературный критик. И в том же году он исчезает, а с ним и Авербах.

Судьбы литературоведов

…Парадизова расстреляли раньше всех — в июне 1937-го. Авербаха — в августе; Ипполита (Ситковского) — в1938-м (вспоминая о нём в 1981 году, Зильберштейн скажет аккуратно: «Он недолго прожил в силу особых обстоятельств»). Раскольников в апреле 1939 г. остался с семьёй за границей, в СССР его объявили вне закона. В сентябре он скончался в одной из психиатрических больниц Ниццы, то ли это был суицид, то ли пневмония, то ли помогли. А в октябре в эмигрантской «Новой России» было опубликовано его «Открытое письмо Сталину».

В 1938 г. прекратил своё существование Жургаз. Согласно доносу завотделом печати и издательств ЦК ВКП(б) Льва Мехлиса — в связи с отсутствием руководства — Кольцов был в Испании, — контроля за расходованием средств и наличием в штате «выходцев из среды потомственных дворян, фабрикантов, крупных торговцев… выходцев из мелкобуржуазных партий…» и т.п. ЛН перешло под эгиду Издательства АН СССР. Михаил Кольцов, глава Жургаза и покровитель Зильберштейна, в декабре был арестован; расстреляли его в 1940-м…

По доносу Якова Эльсберга, самого известного в советских литературных кругах осведомителя (статья о нём в т. 8 Краткой литературной энциклопедии-1975 была подписана с намёком на сотрудничество с органами, — Г.П. Уткин), в октябре 1941-го арестовали Макашина. Приговорили к пяти годам лагерей. За него вступались ученые-литературоведы и Ал. Н. Толстой, сам он просил отправить его на фронт. Воевал как рядовой в штрафбате, был тяжело ранен, попал в плен, после освобождения снова воевал…

Не обошел «карающий меч революции» и авторов ЛН.

Дмитрий Мирский (Святополк-Мирский) был арестован в 1937-м, умер в лагере в 1939-м. Григорий Гуковский был арестован дважды — в 1941-м и в 1949-м, умер в тюрьме в 1950-м (по другим сведениям расстрелян). Трижды подвергался аресту (1933, 1935, 1941) Виктор Жирмунский. Восемь лет провёл в лагерях Франц Шиллер (1938-1946). Отбыл два срока (1936-1946) Юлиан Оксман… Список далеко не полный.

Однако Зильберштейна не трогали. И это самое интригующее в истории ЛН. Понятно, по крайней мере, что у Зильберштейна была надёжная «крыша». Более надёжная, чем даже у Кольцова.

Да, было много Маркса-Энгельса-Ленина, много Салтыкова-Щедрина, считавшегося любимым писателем Ленина, много революционных демократов. Но не только! В томе 9/10 (1933), посвященном XVIII веку, — что само по себе уже стало событием! — появилась рубрика «Трибуна», предполагавшая полемику. Первыми в ней выступили Дмитрий Мирский со статьёй «О некоторых вопросах изучения русской литературы XVIII века» и возражавший ему Иван Сергиевский. Правда, суть возражений сводилась к тому, что Мирский не заметил в России «элементов промышленного капитализма», которые были налицо, «хотя и в весьма неразвёрнутом виде». А Западную Европу, наоборот, счел «уже вполне буржуазной». Трудно сказать, какое это имело отношение к литературе, но таков был (идеологический) модус эпохи.

Допускалась полемика и вне «Трибуны». Так, в предисловии «От редакции» к щедринскому тому 11/12 (1933) Макашин возражал Любови Аксельрод-Ортодокс, которая в статье, опубликованной ниже, утверждала, что Щедрин «близко подошел к марксизму или по крайней мере шел в направлении к нему». <…> «В силу конкретно-исторических условий своей эпохи и личной биографии Щедрин не был, не мог быть тем, за кого его выдает Аксельрод-Ортодокс», — писал Макашин.

Роскошный том 27/28 (1937) был целиком посвящен русскому символизму и творчеству Брюсова, Блока, Андрея Белого. Открывался том статьей Валентина Асмуса «Философия и эстетика русского символизма». Как авторы и публикаторы в подготовке тома участвовали: Николай Гудзий, Борис Мейлах, Дмитрий Максимов, Владимир Орлов.

24 мая 1941 г. был подписан в печать 43/44 том, посвященный Лермонтову, первый из задуманных двух. В нем был материал Эльсберга, а вот материалов Макашина не было. После Великой Отечественной войны вышел второй лермонтовский том 45/46 (1948), и Макашин наконец вошел в редколлегию ЛН.

Интим не предлагать!

Томом 65-м «Новое о Маяковском» (1958) открывалась серия, посвященная советской литературе. Однако с его выходом разразился самый, наверное, громкий скандал вокруг ЛН. В томе было много нового и интересного, но публикации не понравились старшей сестре поэта Людмиле Маяковской (ох уж эти сёстры!). Она написала главному идеологу КПСС Суслову письмо, в котором сообщала, что в 65-м томе ЛН «сконцентрированы все материалы, снижающие образ Маяковского, внушающие недоверие к нему. Для этого авторы сборника использовали все: неправленные стенограммы, буржуазную прессу, сомнительные воспоминания, даже реплики с мест. Все это служит им доказательством неполноценности, шаткости, противоречивости политических убеждений М[аяковско]го». Особенно её возмутила публикация писем брата к Лиле Брик: «Л. Брик, замкнутая в своем кругу, не учла, какой резонанс может получиться у современных читателей, воспитанных на коммунистической морали, от публикации этих писем».

К протесту подключился Фёдор Панферов (кстати, бывший рапповец): «…перлом всего являются неизвестно зачем опубликованные письма Маяковского к Лиле Брик. Это весьма слащавые, сентиментальные, сугубо интимные штучки, под которыми Маяковский подписывался так: “Щенок”». 31 марта 1959 года Комиссия ЦК КПСС по вопросам идеологии, культуры и международных партийных связей приняла постановление: «Отделение языка и литературы Академии наук СССР допустило грубую ошибку…»

На заседании Бюро Отделения литературы и языка АН СССР тоже было много ярких выступлений. Так, членкор Бархударов прицепился к реплике Лили Брик о том, что Брики и Маяковский прожили жизнь «и духовно и большей частью территориально вместе». Членкор возмущался: «…в высшей степени нескромно говорить о том, что духовно муж и жена Брик прожили всю жизнь вместе с Маяковским. Этот великий поэт советской современности, глашатай революции по своему духовному миру и по стремлениям, понятно, не стоит на уровне Брик,<…>, и советскому читателю это не только не понятно, а, я бы сказал, даже обидно…»

В итоге выход тома еще раз назвали «грубой политической ошибкой» и рекомендовали «укрепить состав редакции <...> отстранив от работы Зильберштейна как недобросовестного литературоведа». Кажется, в первый раз на протяжении всей очень непростой истории ЛН над Зильберштейном нависла реальная угроза. «Человек создал великолепную серию монументальных книг — образцовых книг по литературоведению, отдал этой работе 30 лет, — и все это забыто, на все это наплевать, его оскорбляют, бьют, топчут за один ошибочный шаг…» — сокрушался в дневнике Корней Чуковский

Но тут за ЛН вступился Луи Арагон, сюрреалист, коммунист, зять Лили Брик, лауреат Ленинской премии «За укрепление мира между народами», и Зильберштейна оставили в покое. Однако предполагаемый второй том (66-й) о Маяковским так и не вышел. Позже издать его собирались Андрей Синявский и Бенгт Янгфельдт, собирались сотрудники ИМЛИ. Но не получилось.

Отныне всё, что было связано с личной жизнью писателей и поэтов, рассматривалось чуть ли не под микроскопом. Если возникали хотя бы малейшие сомнения, материал изымали. Так, предполагалось издать несколько томов, посвященных Чехову, но вышел только один 68 том (1960) — из-за того, что там тоже были какие-то интимные подробности его жизни. Затормозилось и без того долгое издание блоковского тома: его анонсировали к печати в 1946 г., а увидел он свет лишь много лет спустя.

Да, не всё получалось так, как хотелось, но то, что получалось, было великолепно! С филологическим трепетом берёшь в руки тома ЛН, посвященные Брюсову, Бунину, Герцену и Огареву, Гончарову, Горькому, Достоевскому, Лескову, Луначарскому, Островскому, Толстому, Тургеневу, Тютчеву, Фету… Да хоть и самые ранние, с Марксом-Энгельсом-Лениным! Потому что всё это невероятно интересно. И остаётся только удивляться: как «архивные крысы» сумели сделать всё это — вопреки цензуре, порой до смешного малыми силами, на одном энтузиазме…

Кроме внешних препон, возникали и серьёзные внутренние проблемы. В 1950-е годы отцы-основатели ЛН Зильберштейн и Макашин стали, можно сказать, врагами. Они «поссорились насмерть, перестали друг с другом разговаривать — и очень забавно видеть их обоих — красавца русского Макашина и красавца еврея Зильберштейна — сидевшими за своими письменными столами друг напротив друга в Литературном наследстве», — вспоминала Лидия Чуковская. Однако дело строительства ЛН (как выражался Зильберштейн) оставалось для каждого важнее всего остального.

***

Так или иначе, но чтобы ЛН выстроилось, многое должно было сойтись. Страсть коллекционера Зильберштейна, его «героическая, сумасшедшая воля» (К. Чуковский), наконец его тщеславие («и эта серия<ЛН>, и моя книга — памятник его тщеславию», — говорит Иван Толстой). Встреча Зильберштейна с Щёголевым и Кольцовым. И конечно, открытые после двух революций архивы. И то, что РАПП, под эгидой которой начало выходить ЛН, тогда выдвинул лозунг «учебы у классиков». И случай, благодаря которому ЛН не единожды получало редчайшие — невозможные! — материалы. Обо всём этом — в книге Ивана Толстого.

Чтобы книга получилась, он не только изучал архивы, но на протяжении нескольких десятилетий записывал воспоминания участников и свидетелей этого предприятия. А еще там множество иллюстраций и такая полезная штука как Именной указатель.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>