ЭССЕ 1. см. ЗДЕСЬ

2. ИРОДИАДА ИЛИ САЛОМЕЯ

Знак вопроса был бы неуместен. Речь идет о матери и дочери и о конфликте внутри одной семьи и одной культуры. И лишь потом о власти женщины над мужчиной. Иродиада олицетворяет женственность во всех ее проявлениях: от трепетности до коварства. Саломея олицетворяет образ девушки, в котором нечто мимолетное и ускользающее сплетается с вечностью.

История культуры свидетельствует, что человек всегда видел в женщине нечто загадочное и таинственное. Порой женщине приписывалось владение магией от рождения. Женщина рождает мужчин. В каждом половом акте женщина дает мужчине как бы новое рождение и может зачать нового человека. Власть, которой обладает женщина, приписывали ее сексуальности или паранормальным способностям. Богатый материал, собранный человечеством на эту тему, разнообразен и противоречив.

Христианство не спорит с этим мнением, но предлагает свое видение женщины, и очень яркое. Это Богородица, матерь Богочеловека Христа. Это и жены-мироносицы, ставшие самыми преданными и смелыми ученицами Христа, за что сподобились увидеть Его первыми по Его Воскресении. Христианство, кстати, полно здорового феминизма.

Однако образ женщины-обольстительницы, как луна свой свет, излучающей чувственные флюиды, есть и в христианстве. И не один.

Стендаль, вспоминая свои путешествия по Италии, писал с глубокой нежностью и почти страстью о “головках иродиад” на фресках — ликах коварных и прекрасных изменниц. Его буквально гипнотизировали женщины со свободной и мягкой чувственностью, умеющие сохранить и домашний уют, и чувственный азарт, который к мужу часто не относился. Впрочем, тот муж умел договориться и с женой, и с азартом. В отличие от строгих и одновременно распутных француженок, которых Стендаль видел скорее меркантильными, чем способными на чувство, хотя есть и исключения. Итальянки казались писателю целомудренными в любви, так как следовали чувству. Обман и верность в одном сердце. Страдание и беззаботность в одной душе. Иродиада нарушила супружеский обет ради большого чувства. Примерно таково видение Стендалем “иродиады” — женщины, чья чувственность мудрее нее самой.

Об Иродиаде в Библии говорится немного. Она упоминается у синоптических евангелистов Матфея и Марка как жена царя Ирода Антипы, а прежде — жена единокровного брата Ирода Антипы — Ирода Филиппа. Ну просто Настасья Филипповна древнего мира. Просто Гертруда Вильяма Шекспира. Вероятно, Иродиада была умна и прекрасна выше всех похвал. Как она вдохновляла первого мужа, так стала вдохновлять и второго, когда якобы полюбила его. Что это было за чувство, неизвестно. Да и отношение к любви в древнем мире нам сложно представить. В нас много современных мнений о любви между мужчиной и женщиной, а о чувствах в древности мы мало знаем.

У Иродиады были очень сильные инструменты: красота, ум, зрелость и отличное знание психологии мужчины, чем она и пользовалась. Вероятно, Иродиада давала советы Ироду в той или иной ситуации, настраивала его определенным образом, к своей выгоде, и у нее получалось.

Единственным ее беспокойством и даже головной болью был Иоанн Креститель. Народ почитал его за пророка и поклонялся ему, как пророку. У Крестителя была своя школа — много учеников. Он обладал мощным влиянием на умы иудеев. Ирод тоже находился под влиянием Крестителя и ему нравились его советы: “в сладость его послушаше”. То есть, душа Ирода Антипы склонялась на сторону Крестителя не раз. С чем Иродиада смириться не могла. Вероятно, она уже не раз предпринимала интриги против Крестителя, но евангелисты о них не пишут. Мы располагаем сведениями только о казни Крестителя. Видимо это случилось, когда власть Иродиады, усиленная каким-либо событием, превозмогла слабеющую власть Крестителя. То есть, в Ироде победило темное — иродиадино — начало.

Женщина по природе антихристианка. Доказать это можно, но не нужно. Достаточно того, что в природе есть партеногенез, а в христианстве Бог Отец рождает Бога Сына без посредства женщины. Первым человеком, созданным Богом, был Адам. С адамовых времен повелось, что мир мужской, и таким останется до самого конца. Но женщина этого принять не сможет — в силу большей искушенности в земных делах, чем мужчина, что бы мужчины не возражали. Мозг женщины состоит из земли и эфира, он очень беспокоен, в отличие от мужского мозга, в котором по большей части ровно горит огонь.

Антирелигиозность женщины держится на двух суставах: запретах и желаниях. Из глубины веков женщине запрещалось религией делать то, третье, пятое, десятое. И она все равно это пятое-десятое делала. Ворожила, совокуплялась с отцом или с братом, убивала ребенка, убивала себя. Желаний у женщины меньше, чем запретов, но они все сводятся к тому, что она хочет быть счастливой — но не знает, что такое счастье, именно из-за запретов.

Счастье в религии, по мне, так это вымысел новейшего времени, который ни к чему хорошему никого не приведет. А вот семью разрешать может. Религия вовсе не для счастья дана, а для спасения. Его можно посчитать счастьем. Но спасение это не жизнь с любимым человеком венчанной в окружении детей долгие годы. Это нечто другое. Женщина этого никогда не поймет.

Иродиада обладала почти всеми возможными земными благами, но Креститель ей мешал. И она начала борьбу за свое женское счастье, используя самые точные и действенные инструменты. И главным инструментом этой борьбы за счастье стала ее дочь от Ирода Филиппа — Саломея.

Конфликт зачатия и плода, матери и дочери — это нечто другое, чем конфликт отца с сыном. Это тяжелая связь, которую даже смерть одной из участниц конфликта не всегда разрушает. Не обязательно, что у Иродиады с Саломеей были разногласия. Саломея была царевной, девочкой воспитанной и неглупой, своего рода Офелией во дворце Ирода. Но как дочь царицы, Саломея должна была участвовать в предприятиях матери и принимать ее сторону в том или ином случае. В случае Крестителя, как мы знаем.

Конфликт Иродиады и Саломеи, матери и дочери, можно было бы, при соответствующем азарте, вывести на уровень конфликта этики и эстетики, которые одна без другой не могут. Иродиада олицетворяет этику: мораль, принципы, нормы поведения. Иоанн Креститель в эти нормы не вписывался и придерживался других принципов. Это угрожало мирному гнезду Иродиады, и она начала масштабные действия, встав на защиту своего счастья.

Образы Иродиады и Саломеи стали подножным кормом для всякого рода полумистических исследований. Саломее сделали большую биографию, по которой ее первым мужем был Ирод Филипп Второй, который упоминается в Евангелии от Луки. Археологи нашли монеты, на которых изображены царица Саломея и ее муж Аристовул Халкидский. Однако Евангелисты упоминают Саломею только как дочь Иродиады.

Стефан Малларме, вероятно, глубже остальных чувствовал конфликт этих образов. И потому назвал свою поэму “Иродиада”, хотя читатель видит в главной героине скорее Саломею. Оскар Уайльд не без тонкости раскрыл антирелигиозность женщины в пьесе “Саломея”, вызвавшей скандал в ханжеском британском обществе. Художник Обри Бердслей просто наслаждался образами пророка-аскета Иоканаана и Саломеи. Владимир Набоков, вероятно, тоже находился под гипнозом образа танцующей девочки. Его Лолита, его Машенька прекрасно вписываются в архетип Саломеи.

Однако представить юную Саломею матерой царицей просто невозможно. Саломея ведь — чистая эстетика. Завиток, дыхание прохладного золотого заката. Эстет Ирод Антипа, любивший беседы Крестителя и пожелавший видеть Христа после того, как Того взяли под стражу, не мог не оценить эту мимолетную и очень действенную прелесть танца и тела, которое его исполняло. Думаю, он даже отдыхал, глядя на прелестный танец “семи покрывал”, от тяжелой и густой страсти к Иродиаде. Откуда взяли досужие исследователи эти семь покрывал, точно не известно, но название для танца красивое. И многое в нем, и в танцовщице, объясняет. Вероятно в основе танца Саломеи лежал не только опыт египетских и месопотамских невольниц, но и аутентичные корни. Можно вспомнить дочь Иеффая, когда она шла в горы, чтобы оплакать свое девство. В Библии есть много примеров танца.

У Малларме “чернеет жертвенник надгробный”, он упоминается в самом начале поэмы. И там же: “когда бы красота не означала смерть”. То есть, в танце Саломеи изначально было нечто ритуальное, а воспитана она была в иудейской среде, и разнообразные влияния не были основой воспитания царевны. Можно предположить, что Иродиада была адепткой языческих культов, которые возникли еще в Иудее еще древности. И Саломея была тоже посвящена некоему кровавому божеству.

День рождения Ирода принято представлять как некое сборище удобренных вином и обильной пищей людей, погрузившихся в низменные страсти. С образом Ирода-эстета это не очень вяжется. Иудеи все же отличались от европейских народов тем, что очень трепетно относились к трапезе и призывали в начале трапезы благословение Божие. Так что появление Саломеи могло произойти в миг, когда пирующие начали вкушать трапезу с благодарением. И ее коварное влияние расстроило молитвенное настроение пира. Эстетика любит нарушение пропорций. Но скорее всего танец был вдохновенным и целомудренным. У Ирода и его гостей было много возможностей насладиться танцами страсти. Но танец юной невинной царевны был событием уникальным.

О танце Саломеи Библия не говорит, и что это был танец “семи покрывал”, известно только из косвенных источников. Евангелисты-синоптики говорят просто и ясно “плясала и угодила Ироду”. Вероятно, в движениях Саломеи и в ее наряде было нечто утонченное и возвышенное. Явно, что Саломея плясала не нагой, как какая-то современная стриптизерка со спортивным телом. Это было юное смуглое создание с еще не оформившимися женскими линиями, вероятно, очень грациозное и музыкальное. Что еще нужно эстетике — утонченность и изящество. Что еще нужно было Иродиаде для того, чтобы погубить Крестителя.

Знала ли Саломея об Иоанне Крестителе, и что именно знала, Евангелисты не говорят. Вероятно, царевна знала, что он пророк, что он имеет влияние на ее отчима и что его ненавидит ее мать Иродиада. Но не более. Приписывать самой Иродиаде что-то вроде любви-ненависти к Крестителю было бы странно: тогда люди видели любовь иначе. Скорее, это было волевое решение: убить. Креститель представлял опасность для семьи Иродиады.

После танца Саломея пребывала в растерянности, так как Ирод показал невиданную щедрость. Царевна даже не знала, как ответить отчиму, и поспешила к матери в надежде, что та посоветует ей, что именно просить. Иродиада велела просить голову Иоанна Крестителя. Саломея, уже в согласии с матерью, устремилась выполнять ее нравственный завет. Юная невинная красавица попросила голову Иоанна Крестителя. Эстетика, опираясь на этику, выступает против религии. В планы Ирода такой подарок не входил. И он был обескуражен. Но как царь, привыкший на людях держать свое слово, послал палачей, и вскоре голову на дорогом блюде подали Саломее, а она отнесла ее своей матери Иродиаде. Так этика и эстетика победили религию.

Библия дает страшный и очень глубокий образ: капли крови пророка и по сути первого мученика за Христа, падают не на крылья одежды фарисея, не на царский плащ, не на одеяние священника, а на золотые нити хитона невинной девушки. Казнь Предтечи предвосхищает Распятие Христа. И умозрительная Саломея уже говорит устами целого иудейского народа: “Кровь его на нас и чадах наших”.

Чувственность для человека, особенно для женщины, есть нечто священное. Чувственность порой просто хочется канонизировать, чтобы она была наравне с религией. Человек до самого Второго Пришествия Христова будет считать, что чувственность — это свобода, а религия — это система запретов и ограничений. И лишь немногие выбирают путь религии, обретая в нем подлинную, а не иллюзорную свободу. Но и в этом случае иродиадина нравственность даст о себе знать.

Творческие способности, которые получает человек, имеют довольно темную природу. Свет ей сообщает только Христос. Это не значит, что нужно писать стихи или картины на религиозные темы. Но вероятно подлинный художник, создавая свое произведение, переживает нечто вроде распятия. Если этика и эстетика в согласии между собой.

Женщина, как вдохновитель и объект творчества, имеет огромную власть. И эта власть часто не спасительна, а губительна. Примеров спасительной власти сравнительно немного. И это не преувеличенная современной пропагандой Маргарита из культового романа Булгакова. Женщина как субъект творчества тем более симпатий не вызывает. Однако мировое искусство знает и великих певиц, и великих художниц, и писательниц, не уступающих в силе и популярности мужчинам. Области науки и медицины также полны женских имен. Но как правило самые известные из женщин были настроены скорее антирелигиозно.

То, как верит женщина в Бога, останется загадкой до последнего дня. В современной православной проповеди примеры древних святых женщин кажутся неубедительными и блеклыми. А пример, например, Хеди Ламарр покоряет сердца девушек, которые хотят быть и прекрасными, и гениальными. Но неубедительность ни о чем не свидетельствует. Как впрочем, и многодетные героини, победившие своих семейных демонов. Ни святые женщины и девушки, ни замечательные матери для современной женщины не довод, чтобы оставить погоню за счастьем и уверовать в Бога. Современная женщина просто не поймет, если ей сказать: доверься Богу, и будешь счастлива.

Но счастье для человеческой души возможно только в союзе с Богом. Вероятно, и Малларме, и Уайльд были правы: нужен огонек влюбленности, чтобы душа осветилась и увидела, как идти к Богу. Влюбленность в Бога, возможно, и не такая глупость, как кажется с православно-фарисейской точки зрения. Впрочем, и святые отцы правы, что одержимость первой любовью, часто бесплотной и бережной, может стать путем в геенну. Тайна влюбленности, как и тайна чувственности, человеку неподвластна. Цинизм может дать объяснение, но до поры и до времени. А пока что женщина ищет свое счастье и, если ей взбрело в голову, что она его нашла, начинает его защищать как Иродиада. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>