Дневник «Мертвый звук». Запись 3. Грех как покаяние. Разум как безумство: | БЛОГ ПЕРЕМЕН. Peremeny.Ru

фото: Павел Терешковец

Я пытаюсь прибегнуть к рациональному анализу. Саморефлексия глубокого бурения. Мелкие, противные разряды в нейронах.

Когда человек съезжает с катушек, он думает, что это катушки съезжают с него, а сам он остается в своей системе координат. Нетронутый, одинокий, непонятый. Мир остался тем же, я еще похож на себя вчерашнего, а вот катушки размотались и, гневно стукнув копытом по дну пыльной прерии, умчались прочь.

Все было бы просто идеально, если бы палата №6 была выдумкой. Мы бы жили каждый на своего цвета одуванчике, через трубочку пили бы мед из пчелиного улья, а на ночь вместо душа принимали бы малиновые ванны. И никто бы нам даже не намекнул на факт эмиграции наших устойчивых представлений о мире, кои ныне стали гарантом социальной инкорпорированности, в иные измерения. Это как проездной билет: либо предъявите, либо идите вы…

Будучи честным перед читателями, готов размашисто заявить, что сомневаюсь в своем ментальном здоровье. Да, не в упрек будет сказано, но были времена, когда перекусив на ужин водкой, приходилось в ноябре голышом скакать по проспекту Машерова. Что ж, было дело, не спорю. И уже наутро я высматривал в интернете количество свободных коек в городской психиатрической больнице. Друзья же уверили меня, что это алкогольный психоз и что ничего страшного в этом нет. «Вылечим», — с уверенностью во взгляде заявили они, наливая мне очередной стопарик. Друзьям верю безоговорочно. До дна.

Еще я усомнился в своем здравомыслии, когда с остервенением оплеванного верблюдом туриста вырывал секцию почтовых ящиков в подъезде. На тот момент она показалась мне чуть ли не самым изящным подарком, который только можно было подарить на день рождения моего друга, который мы, собственно, и отмечали.

Готов признать, что, сидя в опорном пункте с братом, которому пытались «пришить» избиение девушки (которую, собственно, мы лицезрели впервые), я подверг большому скотобойному сомнению рациональность и справедливость происходящего со мной и окружающими.

Грех таить: в юношестве, будучи в Германии, в глухих провинциальных магазинчиках я натырил столько, сколько и в три чемодана-то не умещалось. Половину из нажитого честным воровским трудом пришлось выбросить в близлежащее кукурузное поле. Жаль удобрять почву полезными вещами, приравнивая их таким образом к самому что ни на есть обыкновенному навозу.

Стоит также упомянуть, что, еще состоя в отношениях со своей бывшей девушкой, совесть не давала мне сказать правду о том, что вечера я просиживаю в кабаках, пялясь на чужие груди; таким образом, сама эта совесть заставляла меня весьма честным тоном заявлять, что я дома и пью вино при свечах. Совесть – гнусная штука. Надо уметь вовремя зашивать ей рот капроновой нитью, иначе с ней не совладать.

В моих нынешних сомнениях своей вменяемости сыграло роль очень много обстоятельств – как случайных, так и вполне закономерных. Началось все с невинной забавы: Керуак и его книга «В дороге». Через гущи бензедрина я медленно подошел к Берроузу и, отшатнувшись от него как от чумы мозга, взял в руки Гинзберга. Такие читательские изыски очень тесно граничат с той самой полосой, за которую человек здравого ума заходить не советует.

Но тут возникает весьма интересная проблема: только лишь помыслив о преступлении или убийстве – становишься ли ты ближе к грехоподобным существам, или, говоря иначе и доступнее, становишься ли ты в таком случае на шаг ближе к свершению этого либо убийства, воровства, кражи или о чем вы там еще подумали?

Каждый знает, что в уме у него определенно водятся какие-то грязные мыслишки. «А может трахнуть мне мою сестренку? В конце концов я всегда любил помоложе, да и мозги ей можно чепухой запудрить, она потом и не вспомнит, и не расскажет никому… С презервативом, как положено. Инцест ведь дело спорное, как ни крути». «Вот взять бы сейчас нож и пойти на кухню зарезать эту суку. Она меня уже вконец достала. Почему я должен чувствовать себя с ней подкаблучником. Я ведь самодостаточный мужчина… Убить бы ее, чтобы больше проблем не было…». «Всегда мечтал заняться копрофилией, но ведь жена не поймет…».

Все вы знаете, что в голове мусороуборочные машины проходят очень редко, максимум раз-другой в неделю, да и то с утра и с огромным шумом. Все вы знаете, что в уме вы — уже давно убийцы, насильники, преступники, маньяки. И даже у чертовых священников есть свои потайные мысли, о которых они вспоминают каждый раз, как мастурбируют в кабинке для покаяния, смотря на грешки, запечатленные на губах очередной блондинки. Да, блондинки тоже каются. Может, даже чаще других.

Психоанализ ни к чему. Зачем он нужен, если все и так знают, о чем они думают. Все в курсе, что гипотетически они уже трижды сожжены на кострах инквизиций, восемь раз сброшены с Кельнского собора и надежно вкатаны в бульвар одного из небольших европейских городков с церквушкой на отшибе.

В Средневековье, что примечательно, дело обстояло именно так. Даже сама мысль о грехе была его воплощением, за что и могло последовать жестокое наказание. Что касается жестокости, то в особенности меня всегда умиляло следующее. Если хотели проверить, грешна ли данная особь или помыслы этого человека кристально чисты, то ему связывали руки и ноги и бросали его в озеро. Разумеется, человек камнем шел ко дну. Но примечательно здесь другое: считалось, что если человек тонул и, разумеется, погибал, то – как бы намекая на то, что стихия воды может принять в свои объятья все что угодно, но не грех, — он считался невиновным. Если же каким-то невероятным образом ему удавалось всплыть, считалось, что не тонет только дерьмо, и человека обвиняли в тысяче и одном преступлении и придумывали для него другую смерть поизящнее, что ли.

Дело в том, что нет каких-то конкретных и объективных критериев, могущих свидетельствовать о вменяемости человека. И не имеет никакого значения, сколько таких псевдокритериев к нашему дню понапридумано психологами и прочими душевнобольными. Ведь, в конце концов, кто мог ручиться за объективно функционирующий разум разрабатывавших эти критерии? Вряд ли кто-то, кроме них самих и их приспешников. И что с того, спросите вы? А то, что, имея кольцо на безымянном пальце, посещая церковь по воскресеньям, утирая сопли детишкам, ходя на работу в костюмчике и в рубашке с белым воротничком, накапливая деньги и что-то постоянно на них покупая, позволяя себе раз в месяц с женой навещать близлежащий ресторанчик, меню которого уже известно до последнего лангуста, используя свою любимую туалетную бумагу и давая себе возможность единожды в год трусцой подходить к начальнику с просьбой об отпуске и проводя этот отпуск как обычно на побережье Турции, кушая малину и фантазируя о супружеской измене, считая годы, летящие мимо, и каждый раз снова и снова приходя в свою квартирку или дом и запирая дверь, открывая холодильник, чтобы увидеть, что там не густо, смотря не телевизионные передачи, а просто телевизор, держа средней паршивости пиво в руке и, как вам кажется, наслаждаясь этим вечером, но в то же время зная, что сердце вашей жизни давно остановилось, вы сами далеко от совершенства разумности. Неужели вы этого не видите?

Будь я настоятелем церкви, я бы призвал прихожан к инфантициду только для того, чтобы дать небольшую встряску этим ходячим поленьям. Но я уверен, что даже в этом случае мне вряд ли бы удалось их чем-то шокировать, потому что они просто-напросто не поверили бы своим ушам, ведь во имя миражеподобной святости некого человека они скорее склонны признать себя тугими на ухо идиотами, чем поверить в услышанное. В церкви об этом не говорят. Здесь об этом лишь думают.

Разум стал религией. Я превратился в грешника. Меня всегда интересовали аналогии.

Несмотря на все попытки человечества, провести четкую грань между разумом и безумством сегодня не представляется возможным. Это некая абстракция, которая заставляет нас безрезультатно рыскать в тумане догадок. Электрошок и судороги мышечной ткани, инсулиновый шок и кома, ЛСД и фантасмагоричные галлюцинации – все это достояние прошлого, того прошлого, когда полагали, что можно найти и, в случае необходимости, зафиксировать эту самую абстракцию.

Однако это бесполезно. Все, что остается, — это читать Хеммингуэя и вести бесполезный дневник. Увы и ах – но в этом счастье.

комментария 4 на “Дневник «Мертвый звук». Запись 3. Грех как покаяние. Разум как безумство:”

  1. on 30 Ноя 2009 at 10:51 пп qiu

    дорогой автор, с интересом ознакомилась с вашими рассуждениями и должна сказать создалось впечатление,что есть оно у вас — чувство слова … может быть ещё не всегда уверенно сочетаете и где то откровенно делаете ляпы, но есть ощущение мысли, облечённой в слова … и здесь не суть важна мысль ( а она у вас,дорогой автор, наверняка соответствует возрасту и определённому периоду жизни ) сколько стремление её донести … есть очень достойные пассажи… пишите, лёгкого вам пера!

  2. on 30 Ноя 2009 at 11:49 пп Grapemile (Павел Терешковец)

    дорогой критик, с не меньшим интересом ознакомился с вашими мыслями по поводу моей писанины и, черт возьми, я рад, что вы подметили мои ляпы и параллельно уличили меня в чувстве слова, на чем вам большой авторский поклон;)

  3. on 04 Янв 2010 at 9:45 пп Юля

    Сыграв однажды с огнем, мы рискуем впасть в зависимость от его тепла, не боясь, при этом, сгореть…

  4. on 11 Фев 2010 at 4:04 пп Ravens

    апплодисменты!

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>

ОСТАВИТЬ КОММЕНТАРИЙ: