Планов никаких нет. Это просто день. Еще один пустой день.

По всему столу разбросаны фотографии. Небольшие клочки бумаги, напоминающие о поездках по Европе, о трипе в Америку, об азиатских хождениях. Стоит раннее утро. На улице уже которую неделю подряд туман. Он обволакивает людей, их мысли, его невидимые капли попадают девушкам на юбки, на галоши стариков, под бюстгальтеры молоденьких девочек. Передо мной стелется улица в градиентной заливке: низ деревьев четко прорисован, а вверху они не такие контрастные и теряются в белом молоке.

Порой я цепляюсь за детали, и мне это помогает. Но иногда это просто сводит меня с ума. Если смотреть поверх толпы и устремлять свой взгляд на пышную архитектуру, ты чувствуешь себя счастливым уже только от того, что лицезреешь все это похабство. Стоит же обратить внимание на какое-то конкретное окно, как понимаешь, что за каждым из них скрываются тысячи до тошноты похожих друг на друга историй. Это кажется таким невыносимым, что хочется оказаться в чистом поле с девственницей.

Недели тянутся медленно, а дни пролетают быстро. Дело с «кастингом на порностудию» заглохло. Я в тот клуб так больше и не заходил. Надо бы в гости наведаться. Видать, скучают. Не иначе как слезы по мне льют. И все так же продолжают импровизировать в цене на пиво. Но ведь пиво – напиток богемных царей, как можно над ним так потешаться?

Телек не пашет. Вернее, постоянно барахлит. Мне приходится вставать, делать два шага к нему, бить по правому боку, недовольно хмыкать и опять падать на диван. Криминальные хроники и прочий идиотизм не дают мне покоя. От безнадеги я начинаю смотреть Кубрика, и от этого мне становится еще хуже.

После вселенской скуки на следующее утро я встаю рано. Около восьми часов. Я привык вставать к обеду, но это не тот случай. Беру большую сумку, гружу туда цифрозеркалку, вспышку, Зенит, три объектива, световые фильтры и две пленки. Вова должен ждать меня в ТЦ «Корона». Нам нужен табак для трубки.

Мы едем на окраину города, где нас ждет темный, холодный и неприветливый парк. Его территория раскинулась на несколько квадратных километров. Тут большие деревья и пахнет сельдереевым спокойством.

Ближе к центру идет какая-то стройка, по бокам – полуразрушенные здания. Руки жутко мерзнут, но я беру фотокамеру и делаю пару снимков. Потом еще пару. Потом еще. И еще. До тех пор пока не перестаю чувствовать пальцы, а у Вовы не начинают отниматься ноги. А ведь он предупреждал: нужно было взять малька, но слишком утренний час не позволил моей совести приобрести водку.
Мы заходим за какой-то холм, в неветряную часть парка. Становится теплее.

На самом деле здешняя местность уже и не похожа на парк. Уходя вверх вдоль холма, она незаметно переходит в какой-то заброшенный поселок. В нем мы встречаем только двух парней в фуфайках лет пятнадцати. Один говорит по телефону о каком-то типе, явно намереваясь начистить ему личико, а второй параллельно ведет беседу с первым, вещающим, как я уже сказал, по телефону. Здешний колорит меня забавляет.

Пока Вова позирует в окне дома, превратившегося в руины, мимо вверх по улице проезжают две машины. Обе с тонированными стеклами. Бог ты мой, да у меня ощущение, что они все тут от кого-то прячутся. Я хотел бы увидеть лицо водителя, чтобы разглядеть в нем приступ паранойи или полную отрешенность. Я хотел бы увидеть пассажиров на заднем сиденье, двух парней, самозабвенно целующихся, проталкивающих языки во рты друг друга. Мне бы очень хотелось увидеть попавшую под колеса собаку. Где, где стервятники, рвущие мою тушу?

Через минут десять по улице уже идет влюбленная парочка, хотя оба они в душе знают, что ненавидят друг друга. Именно эта ненависть вкупе с отчаянием и безнадежностью заставляет их идти вместе. Держась за руки, они передают друг другу флюиды смерти. Они хотят, чтобы весь мир умер с ними.

Вова одет в легкий пиджак, на нем черные штаны под кожу, начищенные до ослепления туфли и шляпа с широкими полями. Через полчаса я замечаю, что кожа его лица приобрела легкий синий оттенок, но на мое предложение пойти назад он отвечает уверенным «нет». «Если идти, то идти до конца», — говорит он. И я чертовски согласен с этим принципом самопожертвования во имя искусства.

По дороге нам попадается здание магазина. Некоторые витрины еще уцелели, но большинство разбито камнями. Вверху – надпись «Магазин». С левой стороны квадратного здания, стоящего чуть ли не посреди запустевшего поля, — небольшая бетонная лестница. На ней осколки витрин лежат уже которые годы. Каждый день гуляющий здесь ветер иногда заставляет их немного пошевелиться, но потом они опять замирают и продолжают бездомно лежать в серой тишине. Семь ступенек. Раньше это была дорога, теперь же это тупик. Дверь заперта: на ней висит амбарный замок. Вряд ли кто-нибудь сможет ответить, зачем он тут и кто тот человек, который, уходя, его повесил. Через разбитые витрины мы заглядываем внутрь. Пару открытых холодильников, разбитые прилавки, валяющиеся на полу таблички. Чернобыль.

Кромсая траву и тишину, мы возвращаемся назад к реке и идем вдоль нее. Спустя некоторое время подъезжает мой брат. Мы, замерзнув до дурноты, решаем сворачивать фотосессию и идем к выходу парка, чтобы там найти подходящий бар.

Это оказывается обычной кулинарией при местном магазине. Не обремененные лишними предрассудками, мы заходим внутрь. Наши мысли обдает тепло перегара. Мы берем пиво.

Гопники, сидящие за соседним столиком, безнадежно гогочут над каким-то видео на телефоне. Это их суть, и мне нравятся их отупевшие лица. Они призваны быть палачами самих себя. Никогда не задумывался: а что если господь сидит на небесах на корточках и сплевывает на нас свои грязные семечки? А что если он живет по понятиям и уже как несколько тысячелетий тому назад сделал себе на пальцах наколки? Выходит, если господь – гопник, то я богохульствую?

Разливное пиво за полдоллара оказывается более чем сносным. От него начинают гореть уши, и ты, словно какой-нибудь паршивый радиоприемник, начинаешь слышать китайскую речь. Я бы вытравил весь этот клоповник диазиноном, попутно украв кегу с пивом.

На остановке мы садимся в гремящий троллейбус, и всю поездку скрашивают лишь две аппетитные попки, стоящие прямо напротив.

В своем путешествии по миру мы иногда заходим слишком далеко, не замечая, какие красоты у нас прямо перед глазами. Мне приходится есть шоколад, чтобы почувствовать себя счастливым.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>