27 сентября (9 октября по новому стилю) 1874 родился художник, мистик, писатель, путешественник Николай Рерих

Борода лопатой, черная феска – имидж скорее подходящий безумному ученому, академику Павлову, кромсателю собачьих шей, а не мистику, оккультисту и философу. Впрочем, Рерих Николай Константинович всегда был гораздо более академичен, чем требовалось для соискания почетного звания Гуру и наставника поколений.

Выбирая место для своего будущего заточения и самадхи, Николай Рерих был весьма старателен. Штат Химачал Прадеш, Индия. Долина Кулу. Вневременная, не имеющая ни начала, ни конца метафизическая составляющая Гималаев застыла в странном симбиозе с чеховской дачной Россией. Ландшафт напоминает скорее вековой русский лес, нежели характерные для Химачал Прадеша горные долины, обрамленные яблочными садами. Лес Кулу выглядит грозно, величественно. В окрестностях резиденции Рерихов, Урусвати – чувствуется тяжесть, необъяснимая стагнация. Мощные дубы стонут под тяжестью миллионов кальп, перерождений и не изжитой кармы, трава зелена, но как-то искусственно, и лишь порывы мощного, по-настоящему северного ветра напоминают о том, что все бренно и непостоянно. В соседней долине Парвати воздух легок и прозрачен, краски играют, все преломляется ежесекундно, изменяется легко, пространство словно хрустальный горный поток, прекрасно абсолютно все, ибо – динамично. В Кулу – всё словно застыло…

Сама усадьба (а именно – десяток разрозненных строений) выглядит безжизненно, хотя, приглядевшись, можно заметить: что-то происходит и в этих стенах. Вот, к примеру, припаркованный под нелепым углом у забора белый Амбассадор, гордость индийского автопрома, машина одновременно и уродливая, и прекрасная – и бессмысленная, конечно (как все индийское). Амбассадор, судя по номеру, принадлежит администрации штата. И правда, невдалеке болтается неприкаянный шофер – высокий, молодой индус с роскошными сталинскими усами. Чуть левее некая моложавая экзальтированная особа истошно орет на очередного индийского оболтуса в помятом кафтане, отчитывает его за нерадивость. У дамы явный русский акцент. Далее встречаю томных русских юношей с кокетливыми бинди во лбах, прикормленных индусов – смотрителей мертвого музея, нескольких ошарашенных европейских туристов, да, пожалуй, вот и все, что осталось от некогда мощной оккультной, культурологической, сектантской империи Рерихов.

Остались, правда, еще и фотографии. С них на нас смотрит этакий чеховский опять же старичок-хитрован. Борода лопатой, черная феска – имидж скорее подходящий безумному ученому, академику Павлову, кромсателю собачьих шей, а не мистику, оккультисту и философу. Впрочем, Рерих Николай Константинович всегда был гораздо более академичен, чем требовалось для соискания почетного звания Гуру и наставника поколений. Рериху не хватало гурджиевской автохтонной неуемной силищи дикого горца или кроулианской изысканно-декадентской извращенности.

Рерих был слишком «хорошим парнем», слишком правильным что ли. К тому же в его жизни женщины играли главенствующую роль (ни Гурджиев, ни Кроули себе такого не позволяли). Рерих, как сахарный колобок, такой румяный и хрустящий, перекатился из нежных рук матери-купчихи в железные рукавицы несгибаемой Елены Шапошниковой, которая в общем и целом и вылепила того Рериха, которого мы знаем. Рериха-масона, Рериха-преобразователя, Рериха противника христианства и авраамической традиции в целом.

А начиналось ведь всё так хорошо, как в дешевом водевиле. Петербургская академия художеств, работа приобретенная Третьяковым. И анекдотическое, почти хармсовское: «А не пойти ли тебе, брат, к Толстому, он тебя и произведет в художники!» (так посоветовал ему критик Стасов).

Живо представляю себе эту сцену: молодой юноша с горящими глазами припадает на одно колено и жадно хватает пухлую старческую десницу с явным намерением облобызать. А над ним надвигается крупным планом нечто колоссальное – не человек, скала, титан в фофудье, о мирском напоминают лишь хлебные крошки в бороде да кривой рот. И произносит эта машина мясная слова о реке и о течении и о каком-то эфемерном гонце с рулем, словом – чистой воды сатанизм, и куда отец Кураев смотрит я не пойму.

Самое интересное во всей этой истории, что Рерих действительно был абсолютно гениальным художником. И это многое объясняет, ибо столь пронзительно, столь правильно видеть вещи… и даже не «видеть» в смысле «созерцать», а скорее речь идет об удивительном умении усмотреть истинную сущность вещей… Живопись Рериха, и только она – это алхимический процесс чистой воды, так называемая Пургация, сиречь освобождение вещей от мороков, шелухи и наслоений. И не суть, на каком историческом сюжетном фоне построены его работы – будь то ладьи древних русичей или гомпы тибетцев-красношапочников – всюду присутствует явная магия творца. Осмелюсь предположить, что именно этот воистину масштабный талант и выжрал рериховское сознание, оставив нам, потомкам, наследие путанных псевдо-историософских выкладок да написанные громоздким нечитабельным языком философские трактаты. Однако (в соответствие с алхимической средневековой традицией) в этом и есть «кетч»: если профаны не улавливают дуальности и просто не могут ее познать в силу своей запутанности и невежества, тогда давайте чистое, сокровенное, сакральное перемешаем с вычурным, напыщенным и пустым! Никто ничего не поймет! Касательно Рериха сия схема работает безотказно. Не берусь утверждать, что Рерих так поступал осознанно, вполне возможно сие диктовал ему его внутренний Махатма – алтер-эго Рериха, которого он боялся и ненавидел одновременно.

Самые первые дни заступившего двадцатого века, удивительное время, расцвет русской мысли и искусств. Бесчисленные фамилии людей гениальных, людей воли, людей мысли, людей. К слову, начало двадцать первого века преподнесет нам разграбленную и поверженную империю, населенную рабами и идиотами. Так вот, посреди всего этого великолепия Серебряного Века Николай наш Константинович блюдцами баловаться изволили. Ох уж этот спиритизм! Идеомоторный акт, нелепая игра подсознания, лишенное смысла действо полностью поглотило Рериха в те дни, не тут ли искать предтечу его поздних мистических откровений? Не из концепции ли «автоматического письма», надиктованных сверху откровений, родилась в страшных муках наука Теософия?

Все эти вещи достаточно взаимосвязаны, что, впрочем, понятно всем – однако вернемся в рабочий кабинет Рериха в его питерском доме. Посреди стол, вокруг сидят Рерих-отец, еще моложавый тогда, но уже заслуженный академик и светоч, конечно. Слева – супруга его, Елена, блаженно глаза закатив. Аккурат посередине – отрок Святослав, с ранних лет обученный нелегкому ремеслу художника (краски разводит, рамы примеряет, каков паршивец!). За столом еще несколько невнятных личностей – то ли чиновники, то ли профессора, не разобрать. Все сидят тихо, почти бесшумно, один лишь стол ходит ходуном, отплясывая модный танец «Шимми»: выпадают буквы, из них складываются слова, а там уже и целые тексты. Все бы хорошо, но ведь за окном тревожный 20-й год. Кого-то ведут в подвал, кого-то таскают за длинные поповские космы, и только в скромной личной вселенной Николая Рериха – вертлявый стол, нагромождения ненужных слов и дамские вскрики.

Вскоре Рерих уезжает в Америку, где развивает бешеную деятельность. Направо и налево открывает фонды (один из которых, проект «Белуха», учрежден в целях развития мифических месторождений на Алтае). Богатые евреи, мелко крестясь, словно невзначай да обронят пару-тройку хрустящих червонцев на поддержание духовного – словом, обычная такая русская хлестаковщина, только без цыган и медведей. Абсолютная такая Америка Троцкого – восторженная, падкая на эксцентрику и гламур-духовность. И опять присутствует некая дуальная составляющая – в гротескной атмосфере американского безумия Рериху удается сконцентрироваться и заполучить нечто, стоящее в его глазах (в этом я уверен) гораздо больше, чем все его музеи и фонды, – путевку на планету Тибет.

Итак Центрально-Азиатская экспедиция Николая Рериха – несомненно, главное дело его жизни. Предельно интересен маршрут – Сикким, Ладакх, Москва, Алтай, ну и, конечно, горная столица мира – Лхаса. Интересны и этнографические исследования и путевые записки Рериха и его окружения. Непонятно вот что: никто до сих пор доподлинно не знает, что искал Рерих, какие силы способствовали компании, а какие препятствовали; интересны также мотивы как и самого Рериха, так и упомянутых сил. Некоторые предполагают, что Рерих каким-то образом участвовал в большой игре, более того, был активным игроком на стороне Коминтерна, другие, в свою очередь, рассуждают о его евразийских чаяниях и попытке воплотить идеи Трубецкого и Савицкого в жизнь – воссоздать бескрайнюю азиатскую империю, империю сакральную, построенную на не-христианской составляющей, а, скорее всего, на некой эклектической смеси буддизма и марксизма-ленинизма. Возможно. Рерих несомненно являлся евразийцем, как и все думающие люди того времени. Однако насколько страсть и жадность и ожидание новой империи способна была погнать галопом этого человека по непроходимым дорогам центральной Азии? К тому же евразийская империя со столицей в Москве уже существовала и вполне устраивала евразийца Рериха, о чем он (немного туманно, конечно) изъяснился в пресловутом письме Махатм Махатме же Ленину.

Конечно, мотивация Рериха не была в полной мере мотивацией этнографа или геополитика. Основным двигателем была неуемная страсть рериховская ко всему «духовному», «запредельному», помноженная на мистическую составляющую (жажду обретения оккультного опыта). Плюс, конечно, окружение – все эти масоны, доморощенные провидцы, теософы всех мастей, которых боготворила Елена, – для них Тибет и вообще Азия являлись метафизическим Эльдорадо, куда должен стремиться любой уважающий себя «человек духа». Впрочем, живописные работы Рериха того периода – прекрасны.

Из экспедиционного дневника Н.К. Рериха, опубликованного в книге «Алтай-Гималаи»: «Старуха Федорова тоже жалуется на киргизов. Все крадут. Каждую ночь приходится сторожить стада. Но в основном жизнь налажена. Кучер Садык говорит: «Все-то брешут в Урумчи про советское житье. Живут себе, как и прежде жили». Солдат-красноармеец говорит про киргизов: «Приедешь к нему – он кричит: «Друг, друг», а сам норовит винтовку отнять да в тебя же стрелять. Так всю ночь приходится винтовку и не выпускать из рук». Вместо «Алтая» пришел самый плохой пароход «Лобков». Ну что ж – не судьба ехать на хорошем пароходе, наш возчик лишил нас этого».

Как видим, объективная реальность Рериха далека от откровений Махатмы Мориа, заместо Учения Вознесённых Владык – Старуха Федорова, Кучер Садык и плохой пароход «Лобков».

А вот его тибетские заметки:

«Верчение ручных, ветряных и водяных колес, уснащенных текстами, — разве не колдовство? Потерянный смысл служения в бормотании ламами молитв, которых они не понимают. Ложь, пороки, лицемерие – это отвратительные особенности ламаизма, которым мы были свидетелями. Высокое имя Учителя Будды не может больше унижаться среди невежества, суеверия и кощунства. Учение Благословенного должно быть восстановлено во всей его красоте и мудрости. По счастью, изучение первоисточников дает возможность снять с Учения всю накипь веков и восстановить его во всей сверкающей величием первоначальной чистоте…»

«С отъездом Таши-Ламы Тибет потерял своего истинного духовного руководителя, и теперь хранение Учения перешло к Монголии, Непалу, Сиккиму и Ладаку. Особенно значителен Ладак, по которому когда-то ступала нога Христа, где проповедовал Будда. Ладак, где высятся развалины, овеянные героическим прошлым, и стоят монастыри – хранители ценных реликвий…»

«Совершенно не стесняясь, тибетцы называют Далай-Ламу «рябым монахом». Есть слух, что этот «рябой монах» покуривает опиум.»

Интересные мысли, озвученные человеком, величающим себя не иначе как «Глава Западных Буддистов». Подобное глубокое понимание тибетского буддизма скорее ассоциируется с другой частью тела, нежели с головой. И, конечно, нечему удивляться, что «рябой монах» силой заставил зимовать отряд Рериха на пол пути к Лхасе, на горном плато, где температуры опускались до минус шестидесяти. Заставил, не разрешая даже контактировать с проходящими на предмет пополнения запасов. «Рябой монах» он такой, он держатель линии, сакральный хранитель Лхасы в том числе и от подобных «западных буддистов».

— А как же Шамбала? — скажете вы, — величественная страна снежных львов и дворцов из льда!

Есть и Шамбала, конечно. Именно так называется небольшое заведение, похожее на советскую столовую в гималайском имении Рерихов. Задумчивый индус в забрызганной чем-то отвратительным рубашке подает там борщ и вареники, водки, правда, не подает, так что и помянуть по-русски дорогого Николая Константиновича никак возможным не представляется.

Текст подготовлен для «Частного Корреспондента»

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>