в жизни довольно часто случается следующим образом: поздним звёздным вечером выйдет человек из дома, напьётся не понятно где всяких разных алкогольных напитков, проиграется до трусов в забавные карточные игры и возвращается обратно к репродукциям картин Пикассо на стенах родной и убогой комнатушки, к продавленному дивану непонятного грязно-жёлтого цвета, к многократно залитой остывшим кофе клавиатуре компьютера и к написанию стихов на тему несчастной любви или величия человеческих порывов. и стихи у человека случаются удивительно красивые и трогательные…
и я не задаюсь вопросом: почему так?! я воспринимаю это как должное. потому как собрат. в исконном библейском смысле этого слова.

да и чёрт с ним, с этим человеком! не до него, раскосого. не до этого, банального ценителя пышных женских форм и занудной прозы Достоевского. тут иным люди интересуются.

вчера меня, совершенно случайно, спросили:

«для вас в основе сюжета стихотворения должно быть реальное событие или можно создать эмоциональное стихотворение при наличии богатой фантазии? то есть в своем воображении придумать возможную ситуацию и «пережить» ее, результатом данного процесса будет эмоциональный выплеск в стихотворной форме. или же для настоящих, хороших, «цепляющих» стихотворений требуется пережить, «переболеть» события в реальной жизни?»

почесал затылок и что ответить не нашёлся. во-первых чтобы самому ответить на эти вопросы следует, по крайней мере быть поэтом или хотя бы считать себя таковым. а я не хочу : они же все несчастные, им же надо выговорить, вслух или на ухо близлежащему телу, по крайней мере 20 тысяч слов в день. как хорошей женщине. а во вторых, я от природы молчалив и «на все расспросы правдой отвечаю: единственной, божественной, молчу». потому и отвечать не стал. но не удовлетворить любопытство человека интересующегося тобой — это верх неуважения к собственному самолюбию.
а я себя очень люблю. и потому что бы ответить на поставленные перед мной вопросы ушёл в народ проводить социологический опрос: « люди – поэты, дорогие и многоуважаемые, ответьте на вопросы или подайте копеечку».

как и следовало ожидать копеечек у опрашиваемого народонаселения не оказалось. а вот, личным опытом, некоторые охотно поделились.

например, Дита Керелина, поэтесса, издатель и человек у которого, самая безумная трата в жизни, пока ещё, носит не материальный характер и на ощупь она, трата, напоминает утрату, ответила следующим образом: «ох-о-хо… слишком точные вопросы… а поэзия — это эмоции. откуда бы они не приходили…»

а вот, Андрей Лукьяненко, человек, только вступивший на иллюзорный путь поэтического сумасшествия, говорит следующие: «я никогда не писал о том что «переболел», честно, (конкретно для меня) не вижу смысла писать о реальной жизни, не знаю, не умею, не могу. хочу писать о том что было бы если бы я Знал, Умел и Мог». кстати, Андрей категорически не понимает что для японского собрата кота Леопольда серебряные доспехи – это верное средство противодействия мышиному экстремизму, особенно на Курильских островах.

бывает, затоскует человек о себе – надрывно, под барабанную дробь игровых автоматов, под пьяный смех кривозубых девиц. да так внутри его заскрежещет, что аж крылья выдавливает наружу. нежные. белые. ненадолго. и пишет, пишет, пишет. а потом его мучают похмелье, одиночество , сослуживцы. и когда садизм с их стороны достигает своей наивысшей изощрённой формы именуемой раскаянием или угрызением совести — он сжигает все обрывки райских грёз. лучше всего это у него происходит под церковные песнопения. сербские, в частности. а потом же деньги зарабатывать ему надо. ведь в капиталистическом обществе живём, вашу мать. социализм-то, профукали…
говорят, одна анарексичка, деньги называет «баблосиками». вытащит из своей, кораллового цвета , сумочки тысяч пятнадцать, тысячными купюрами, распушит их веером и целует, причмокивая и приговаривая «мои баблосики, мои баблосики, мои баблосики». она может так пол дня расхаживать по офису, виляя никчёмным намёком на бёдра, между офисным оборудованием и офисными приживалками мужского рода.

иногда, я ему завидую: он имеет наглость называть себя поэтом и жить стихийно. собственными стихами, или стихиями.

— для меня важно — прожить. – отвечает Ева Лифсон. — только опыт. подлинный. но в художественном варианте. гипертрофированная правда моими глазами.

— моё уважение к Вам только возрастает – вру, зачем то, я в ответ ей.

— почему? — спрашивает она, наверное, чувствуя подвох в моих словах.

— да очень просто: не надуманность в творчестве, это мне близко — отвечаю я ей с ходу.

на самом – то деле ей глубоко наплевать на то, что я думаю и по поводу её творчества и по поводу вещей находящихся за гранью человеческого понимания. и правильно – её жизнь и есть её творчество. малая часть которой, потом просачивается на бумаге и обретает немыслимые, параноидальные образы в головах полоумных читателей.

все знают: поэзией интересуется всего не более двух процентов окружающего поэта населения. маньяков, воров, убийц, и работников правоохранительных органов и то вокруг него больше. и действительно разве нормальный и уверенный в себе человек станет тратить деньги на томик стихов? конечно же нет, а встретите такого – плюньте ему в глаз. ибо врёт. красуется, сука.

молодая поэтесса Юлия Ишниязова на мой вопрос ответила так: «идут слова — пишешь их. потом, если задуматься, понимаешь — про то и вот про это (но я редко это делаю: задумываюсь о чём?) таким образом, можно сказать, что — пережитый опыт, пропущенный через себя и немного видоизменённый».

обожаю подобную простоту! соль стихотворчества вся в этом. вся неиссякаемая стихийность поэзии сосредоточенна именно в том, что сначала пишешь, а потом задумываешься. что сначала влюбляешься, а уж потом расстаешься, разрывая душу по полам.

скорее всего, дело в том, что, по всей видимости для поэта писать и дышать – это равнозначно. это как для клептомана – красть, а для священника отпускать грехи стриптизерши.
забавно, не правда ли…

не следует в зрелом возрасте читать занудных «зубров» от поэзии, их бы следовало бы, предварительно порядочно потрепав нервы учителю литературы, тут же забывать. «зубреют» — то ремесленники. это происходит в одну ночь. с вечера он ложиться спать молодым поэтом, а утром просыпается общепризнанным ремесленником. и баста…

вот например, Пушкин как только понял что ремесленная часть в нём стала брать верх, тут же нашёл Дантеса и позволил ему себя убить на дуэли. и только потому Пушкин остался поэтом . его примеру последовали Лермонтов , Николай Гумилёв, отчасти Маяковский. всё врут — то не было самоубийством . поэт Маяковский стрелялся с человечишкой Маяковским, и в итоге Маяковский – поэт выиграл. Борис Рыжий и Сергей Есенин пошли другим путём…

это я к тому, что страшно – умирать-то. очень страшно. если ты человек. если не поэт.
рассказывают: лежишь на койке в больнице, а душа от тела уже отошла и то, что предстаёт её взору не вызывает восхищения. разве труп — это прекрасно? тлетворный сладковатый запах не может вызывать никакого чувства кроме омерзения и тошноты.

а с каким жутким воем жизнь уходит из тела, если ты из малодушия избрал таблетки аспирина. начитался где-нибудь, о том что кровь как водица из тебя просочиться, легко в полуобморочном состоянии расстанешься с бренным телом и птахой туда к новым горизонтам. чушь!

умирать – страшно. каждая клеточка тела твоего ощущает как смерть жрёт её живую. каждое твоё нервное окончание чувствует это чавканье и судорожно пытается прожить, протрепыхаться, подергаться ещё мгновение, ещё чуть-чуть и ещё чуть-чуть…

в общем: хороший поэт – мёртвый поэт. чем больше и дольше он мёртв, тем приятнее и умилительнее его интонации для читателей.

читатель – существо кровожадное. оно в своей будничной жизни не терпит сказок с счастливым окончанием.

да, возможно, счастливым исключением был австриец Тракль — он как порядочный хиппи скончался от передозировки наркотиков. но это другая история…

Марьяна Демина на тот вопрос, о котором я уже благополучно забыл, ответила так: «я считаю, что хорошее эмоциональное стихотворение можно написать и без переживания определенных обстоятельств в жизни. наличие хорошей фантазии и некоторого опыта, а так же присутствие логической последовательности позволяет писать стихотворные истории с заложенным в них большим количеством энергии. правда у меня бывают проблемы. я частенько ухожу в философию и очень часто мои стихи приходится перечитывать по несколько раз, чтобы осмыслить, а еще лучше перед каждым произведением читать предысторию… я ответила на ваш вопрос?

ответ поэта Владимира Антипенко прозвучал следующим образом: « воображение гораздо сильнее реальной жизни, поэтому возможно всё! даже, если ты не пережил… но уже получается, что и пережил, только в воображении …».

как хорошо сказано и у Марьяны и у Владимира. животворно, что ли…не знаю, когда общаешься с такими людьми кажется что и жизнь хороша и жить хорошо, даже невзирая на происки инфляции и седину на висках. здорово. их оптимизм при желании может быть заразителен и необратим, как газовая гангрена.

вообще-то мало кто передвигается на электричках от одного душевного состояния к другому. единицы следуют этим общественным видом транспорта от разочарования в принципах «суверенной демократии» до обожания ванильного пломбира, от умопомрачительного желания прикупить ещё одну этакую вещицу до полного равнодушия к супрематизму и Казимиру Малевичу , от мелкого пакостничества в опостылевшем офисе до вступления в ряды «Гринпис».

толпы же, тупо и незамысловато — от Балтийского вокзала до Ораниенбаума или от Финляндского до Невской Дубровки.

почему так? не понимаю…

однажды еду, перевожу душу на летнее солнцестояние, за окном мельтешат какие-то там ели да берёзки, сарайки да огородики, народу вокруг маловато, а потому и дышится легко, и думается легко и разговоры из-за спины легко доносятся моих ушей. слышу приятный женский голос:

— мне всегда было интересно — почему женщины хотят быть самыми красивыми и чтобы их желали мужчины, которых сами эти женщины не желают… зачем? ведь бессмысленно! жажду чего этим пытается заглушить женщина? или боязнь чего? заметьте, она не хочет развиваться как личность, не хочет прогрессировать навыками или хобби, не хочет быть умнее, не хочет совершенствовать душу. только внешность. чистой воды фрустрация. точно такая же, как и лесбиянство.

оборачиваюсь, осматриваю говорившую женщину: брюнетка, греческий профиль, карие глаза, красива, облачена в дурацкое подобие спортивного костюма. и понимаю — она говорит о том , что вообразить не может. потому что её не в этом желании: быть самой красивой или самой желанной. вот если бы хотя бы малая частица её присутствовала в этом желании, это было бы другое дело. велись бы другие разговоры.

помнится, поэтический вечер в одном из провинциальных городков. то есть проходивший по настоящему — без всяких столичных условностей и претензий на гениальность со стороны выступавших поэтов и с искренним интересом со стороны немногочисленных слушателей. немногочисленных — из-за малой вместительности зала. ну так вот: поэты – отчитали свои стихи, слушатели их выслушали и все как полагается, были радушно приглашены к столу выпить, закусить, пообщаться. первое и второе – чем «Бог послал», а второе по произвольному выбору.

ну и подсел ко мне один мужичок. выпили, закусили. опять – выпили, закусили. потом снова, то же самое. а затем он мне и говорит:

— Вы знаете, уважаемый, а я-то и есть здесь главный определитель поэзии. вот слушаю то, что другие называют стихами и определяю: стих это или, так, фигня.

— это, каким образом? – спрашиваю его. – Вы что местный критик?

— нет, отвечает он, — я не критик. я работаю экспедитором. а определяю по себе: если меня нет в этих самых стихах. так значит и этих самых стихов не существует в природе. вот и весь секрет. и Вы знаете – я ещё ни разу не ошибся.

и он прав: поэзия существует пока существует её читатель. пока все эти невообразимые ритмы, слова, судьбы нужны ещё либо кому, кроме самого поэта. кем бы было «наше всё» без читателя? вне всяких сомнений – рядовым доисторическим афророссиянином. почему доисторическим? да какая история могла быть у России без интернета и мобильной связи – так, одна мифология.

а существование читателя поэзии возможно только при выполнении и поэта и поэзии в целом, одного единственного условия — соучастия в жизни читателя. в прямом и косвенном участии во внешней, внутренней, кособокой и нежнопузой обыденности его.

затем, он представился Борисом Юрьевичем, поведал о влюблённости в творчество поэтессы Крыгиной Татьяны и том, что даже будучи, после автомобильной аварии, целиком и полностью загипсованным и бездвижным периодически делал себе модельную стрижку.

— это непозволительно: позволять другим увидеть тебя олухом царя небесного. нехорошо это, вот что я Вам скажу.

в ответ я только согласно кивнул головой.

до чего я вам скажу, надоедливая кошка по имени Алиса у нас живет! как только в Кремлёвские куранты отчебучат полночь, она сразу же бежит к входным дверям и начинает их царапать, нудно подвывая себе под нос что-то из раннего Бетховена. зараза интуитивно чувствует московские веяния.
— что же за мужик такой, — ухватив краем глаза мою писанину и удерживая обеими руками надоедливую кошку Алису,говорит мне любимая, – это скорее тётенька, чем дяденька – по характеру. дяденькам всё равно с какой стрижкой в гипсе лежать, а вот тётенькам нет.

а теперь желаю выразить отдельное спасибо за удовлетворение моего личного любопытства следующим поэтам: Лукьяненко Андрею?, Натальи Ильиной?,Еве Лифсон?, Чайке Чурсиной?,Дите Карелиной?, Екатерине  Асмус?, Айше Ишк Вейос?,Марии Рыженко?,Наталии  Ништ?, Марии  Агаповой?, Владимиру  Антипенко?,Марьяне  Деминой?, Юлии  Ишниязовой?, Евгению Жукову? и загадочной Aliks Vinerе?.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>