Рецензия на роман Алексея А. Шепелёва «Maxximum exxtremum» — М.: Кислород, 2010, на обложке — 2011

В январе этого года я ехала в поезде на малую родину, в Тамбов. В дорогу, чтобы не скучать, взяла недавно вышедший роман Алексея Шепелёва «Maxximum exxtremum». В этом была определенная концептуальность, поскольку писатель тоже жил в Тамбове, где я с ним и познакомилась. В электронном виде я это произведение уже давно осилила — несмотря на то что в своем изначальном варианте оно было примерно на треть больше, хотя и сейчас книжка не из тонких, всё же пятьсот страниц неординарной, как говорят литераторы, экспериментальной прозы…

Когда вагонная суета понемногу улеглась, за стаканчиком железнодорожного чая я решила открыть книжку…

Уже с первых строк романа сложилось ощущение, что передо мной – совсем новое, не знакомое мне прежде произведение, настолько по-иному воспринимался печатный текст со страниц твердой книжки в яркой, красивой обложке. И эта вещественность, твердость и яркость здесь как-то особенно важны и приятны – ведь такую книжку, такой текст, по моему убеждению, стилистически, а отчасти и тематически отстоящий от всего, что заполняет сегодня прилавки книжных магазинов, не каждый решится издать. Один критик, включив «Maxximum exxtremum» в список «Самых обсуждаемых книг года» (в журнале «Соль»), справедливо назвал язык романа «литературным чудом». Чем дальше я читала, тем сложнее в приступах смеха было глотать горячий чай – поистине ильфопетровский юмор так и искрил с каждой страницы…

Первоначальную известность Алексей Шепелёв приобрел как поэт-авангардист, причастный деятельности Академии Зауми, когда в 90-е в провинциальном Тамбове еще жил ее основатель и президент Сергей Бирюков, эмигрировавший потом в Германию. В 22 года поэт взялся за крупную форму и написал свой первый «нашумевший в молодежной неформальской среде» (а в Тамбове уж точно!) роман «Echo», который в 2002-м вышел в финал литературной премии «Дебют», а через год был издан в питерском издательстве «Амфора». Номинант премии «Нонконформизм», автор множества стихов, критических статей и прозаических произведений, а теперь вот долгожданный – книга никак не могла выйти в конкретном издательстве три года! — «Maxximum еxxtremum». Но это только внешняя канва.

Мало того, что Алексей Шепелёв, по Захару Прилепину, «самый необычайный, самый непредсказуемый и самый недооценённый персонаж современной молодой литературы» или «самый радикальный», как теперь пишут о нем другие критики, на мой взгляд, это еще, пожалуй, и самый энигматичный русский автор. Потому что здесь мы имеем тот редчайший случай, когда личное знакомство с автором не снимает все вопросы, а наоборот таковых добавляет.

Даже биографические сведения противоречивы. Начнем с того, что именует он себя то «Алексей А. Шепелёв», то «Алексей О. Шепелёв». Оказывается, в концепции искусства дебилизма «ОЗ» (см. сайт объединения) «О дебильней, чем А» — не поспоришь, но и не догадаешься. В романах он иногда походя замечает, что А. Шепелёв – это псевдоним, а настоящая его фамилия — Морозов. Но это ладно. Далее, в разных источниках по-разному указана дата рождения — и это ладно. Озадачил меня и такой пример: некоторые в моем присутствии обращались к нему «Леонид», и он отвечал. Это ещё можно было счесть за специально подстроенную мистификацию, но однажды к нам в редакцию, где иногда бывал Шепелёв, писавший рецензии, заглянул солидный дядя и спросил: «Леонид Алексеевич не здесь?» и потом уточнил, кого он ищет… (я вообще-то до этого знала писателя как Алексея Александровича!). Пишется везде также, что родился в Сосновке, что в Тамбовской обл. Я была в этой глубинке в журналистской командировке – никто никакого Шепелёва там никто не знает!.. Да и вообще, таланты здесь, в тамбовской глубинке, рождались нечасто, а пробивались, да так, чтобы прославить название села, еще реже. Односельчане, гипотетические или реальные, наверное, сильно удивились (как и я, знавшая ходившие на филфаке и журфаке легенды о плохой успеваемости Шепелёва сотоварищи), когда в 25 лет он защитил кандидатскую диссертацию, причём по довольно сложной теме сравнения художественных миров Ф. Достоевского и В. Набокова. В своих интервью прозаик говорит, что никогда и нигде не работал (во многом этому посвящены и его сочинения), хотя годков-то ему – по любому из источников – уже за тридцать. Была оговорка, что был редактором и чуть не основателем крупной (тираж – 140 тысяч!) рекламно-информационной газеты в Подмосковье, причём называлась она ударной фразой из его повести «Дью с Берковой» — «Себе и сильно»! Я, как и многие, не поверила, что в стране победившего капитализма возможно такое безобразие, пока не увидела номер газеты воочию. Были слухи, что писатель преуспел, стал если не мажором, то «приличным человеком», но, когда я увидела его вновь, он был все тем же — бедным и неприкаянным, будто бы, простите за трюизм, воплощением нонконформизма и в жизни, и в текстах!

Возможно, если бы не это пресловутое знакомство с автором и большинством героев романа, писать о нём с отстраненной позиции было бы гораздо легче. Почти все они, персонажи, такие же, как в книге, но в этом-то и проблема, ведь одно дело читать про такой «радикальный радикализм», «арт-дебилизм» и прочий «максимальный экстрим», а другое — видеть, как всё это воплощено в существовании, в страдании, быте и творчестве живых людей. Здесь произведения А. Шепелёва, романная трилогия (заключительная часть которой, видимо, будет называться «Снюсть жрёть брют») и некоторые его повести, примыкают к жанру автобиографической прозы, отчасти даже мемуаров или исповеди, короче, к области нон-фикшн. В условиях, когда литература теряет некую подлинность, ответственность, выстраданность, такая авторская позиция кажется мне очень уместной и сильной.

Недостатком такой прозы, ее идейного содержания, отчасти даже стиля, является, на мой вкус, лишь некая тотальная противоречивость (судя по самоописаниям, виной тому сама противоречивая, беспокойная натура автора), недостаточность гармонии, красоты и лёгкости, табличка с надписью «Выход» лишь слабо мерцает во тьме – но, тем не менее, хорошо, что она есть…

Конечно же, еще больше загадочного в текстах. Это, как уже сказано, нескучное, увлекательное даже чтение, хотя местами и трудное: как ни простится автор, интеллектуальность, «замысловатость», итертекстуальность сквозь эту простоту и драйв все же проглядывают. Язык необычный, хлёсткий, остроумный, какой-то по-настоящему русский (есть и ненормативная лексика, но остроумная, своеобразная уместная). Композиция сложная, главы идут не подряд, а как бы в шахматном порядке (что, однако, не сбивает с панталыка, поистине здесь верна фраза о том, что хорошую книгу, то есть сверхкачественный текст, можно читать с любой страницы).

Лав-стори, как в предисловии «для проформы» определяет свой роман автор, разворачивается но фоне, так сказать, суровых тамбовских реалий, в городе, где герой-автор провел свою юность и зрелость, среди ларьков с пивом, питейных подвальчиков — «рыгаловок», в интерьерах съемных халуп с картонными стенами и в окружении друзей – таких же, как и сам он, маргинально настроенных любителей горячительных напитков. Брутальность тесно переплетена с тончайшими лирическими переживаниями героев. Любовь, или просто некое чувство, которое протагонист романа, как кажется, поначалу сам себе придумал и навязал, с течением повествования действительно становится для него как бы навязчивой идеей, воплотить которую в жизнь не представляется возможным, несмотря на отчаянные, порой до безумия, попытки это сделать.

Искусно вплетены в сюжет смешнейшие сценки из быта друзей и соратников главного героя по группе «Общество Зрелища» — от подробнейшей кулинарной инструкции по изготовлению «филосфской еды» — особенного кушанья избранных, до описания пьяных приключений и вакханалий, особенно так называемых совместных «барахтаний» (дебильных, а то и деструктивных плясок), своеобразных духовных и артистических практик «ОЗ», когда настоящий, тонкий писательский юмор во многих местах повествования как бы «сглаживает» описания всем вполне понятных (и приятных), либо совсем непонятных (и отталкивающе неприятных!) сцен.

На мой вкус, кулинария и хореография, хотя бы и в кавычках, само по себе уже весьма неплохое – и редкое! – дополнение к алкоголическим, эротическим и философским пассажам. И все это очень органично, написано стремительно, с воодушевлением и азартом — есть что почитать и представителям молодежных субкультур, и ценителям изящной словесности постарше.

По сравнению с лесбийским экстрим-экшном романа «ECHO» многие читатели наверняка отметят некую «здоровую» сексуальную энергетику произведения, где все (или почти все) вполне традиционно. И тем не менее это отнюдь не есенинская формула «Первый раз я запел про любовь/Первый раз отрекаюсь скандалить», так воплотить запретную тему на великом и могучем дано не каждому. Скандального в «Maxximum exxtremum» по-прежнему много, но теперь автор (и герой) пытается докопаться до неких глубинных истин, кроющихся за обыденным желанием человека любить и быть любимым.

P.S.: На Переменах — отрывки из романа «Maxximum exxtremum», вырезанные из опубликованной версии и раннее нигде никогда не публиковавшиеся, начало — здесь.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>