Постоянный читатель Перемен уже знает Алексея А. Шепелёва (чьи ответы на вопросы нашей анкеты мы сегодня почитаем). Мы публиковали отрывки из его недавно вышедшего романа «Maxximum Exxtremum» (его выхода автор ждал, как он сообщает в публикуемых ниже ответах, три года). Впрочем, у после этого вышел еще один роман Шепелёва, называется «Снусть жрёть брютъ» и, по словам автора, является третьей частью трилогии, начавшейся романом Echo (вошёл в 2002 г. в шорт-лист премии «Дебют»), продолжившейся «Maxximum Exxtremum» и вот теперь завершенной. Тема трилогии – «максимальный экстрим бытия, жизнь как искусство и борьба маргиналов с системой масскульта»… Шепелёв – лауреат международной Отметины имени Д. Бурлюка (2003), финалист премии «Нонконформизм» (2010). Кроме того, он лидер группы «Общество Зрелища» и поэт, а также кандидат филологических наук (диссертация «Нимфолепсия в творчестве Достоевского и Набокова»).

Есть ли среди Ваших знакомых писатели, чьи тексты отказываются издавать, хотя эти тексты вполне достойны быть изданными и прочтенными публикой? Если возможно, назовите, пожалуйста, примеры. Каковы причины отказов?

Мой друг и соратник по группе «Общество Зрелища» Александр Фролов (или О’Фролов) написал, кажется, в 2002 ещё году роман «Ничего». Это довольно компактная и динамичная вещь, на мой вкус, довольно литературная. Хотя в основе там автобиографический момент, как он, бросив на последнем курсе филфак, служил в армии.

Вроде бы и тренд такой есть – или был – Захар Прилепин, Аркадий Бабченко и некоторые другие, но в тексте О’Фролова во многом иные акценты: не только армия как школа жизни, а некая параллельная реальность, усложнённый, постоянно двоящийся сюжет, плюс сам стиль, виляющий между таких непростых для не понять кем вменённого современного норматива чтения и письма глыб, как Салтыков-Щедрин, Андрей Белый и Хармс.

Не так давно пришёл отзыв на отрывок «Ничего» с моей странички на Lib.ru – обычный, что называется нормальный чувак критикует: «Афтар тяжко пишешь, сумбурно. Тяжело читать, а переносы раздрожают и мешают восприятию!». Это понятно, но через некоторое время читатель поправляется: «Перичитал ещё раз. Воспринялось лучше, в этом что-то есть. Я сам два месяца назад дембельнулся. У нас помягче было с дедовшиной, хотя в некоторых случаях было и жестче». Выходит, даже до простого человека что-то доходит, и тогда редакторам и издателям нужно просто повнимательнее читать текст, подписанный неизвестной фамилией.

Ещё более тяжёлая ситуация с поэзией. Чтоб далеко не ходить, могу назвать того же О’Фролова, Виктора Iванiва из Новосибирска надо издавать, и поэзию, и прозу. У меня недавно вышла вторая книжка поэтических текстов «Сахар: сладкое стекло» — её выхода, как и выхода второго романа, я ждал без малого три года! А это, можно сказать, только начатки и крупицы — сколько у нас в рамках «ОЗ» и текстов, и музыки в стиле «дебилизма» и «радикального радикализма»!

Есть ли в литературном произведении некая грань, за которую писателю, желающему добиться успеха (например, успеха, выраженного в признании читателями), заходить не следует? Может быть, это какие-то особые темы, которые широкой публике могут быть неприятны и неудобны? (Если да, то приведите, пожалуйста, примеры.)
Или, возможно, существует какая-либо особая интонация, которая может вызвать у читателя отторжение и из-за которой весь потенциально вполне успешный текст может быть «самоуничтожен»?

Прежде всего, как я отчасти уже сказал, восприятию и публикации мешают сами язык и стиль некоторых текстов. Писать, наверное, сейчас можно о чём угодно, вопрос только как. Открываешь едва ли не любую книжку – такое ощущение, что всё это пишет один и тот же автор! И это нормальные писатели, не попса. Читать подчас увлекательно, и смысл вроде есть, но потеряно ещё одно основополагающее качество литературы – какая-то непонятная на стыке слов магия. Упомянутый автор «Ничего» в таких случаях восклицает: «Ды этъ и я могу так написать!..» — и в чём-то он прав: над Гоголем так не крикнешь, там тебя засасывает в омут, крутит, как в стиральной машинке, а после ещё, когда сольёт обратно в привычный мир, долго ещё в ушах, в душе звенит, и ты её как раз как бы чувствуешь…

Хотя и темы тоже есть, конечно, маргинальные. К примеру, моя повесть «Дью с Берковой». Две темы: маргинальный алкоголизм, основанный на «фонфыриках» (спиртовые «лечебные» настойки в пузырьках из аптеки) и некий разбор порноконтента, новоявленного имиджа-стандарта, который теперь захватывает всё вокруг… Кстати, в новом романе «Снюсть жрёт брют» я даю развёрнутый анализ этих и других социально-культурных явлений, но опять же, уже на стадии написания задаюсь вопросом: а кому это надо, кто такое напечатает? Но всё же чувствую, что хоть задача это неблагородная, описать, отрефлексировать такие вещи необходимо.

Если такие темы и интонации, по Вашему мнению, существуют, то держите ли Вы в уме эти вещи, когда пишете? И насколько это вообще во власти писателя – осознанно управлять такими вещами?

К сожалению, я уже стал эти вещи неплохо осознавать. Это мешает работать – но не более, чем назойливая муха или бумцующая у соседей музыка – на такое надо наплевать, прислушаться к собственной внутренней музыке, может, прибавить ей мощности… Хотя сосредоточиться, конечно, мешает!..

Самоцензура, если чуть вдуматься, отвратное дело. Александр Гордон говорит: да, я за цензуру государственную, тогда, по крайней мере, будут объявлены правила игры. В этом есть рациональное зерно, поскольку под бытующее ныне понятие «неформат» можно, как известно, подвести всё что угодно. Здесь не место говорить о дефинициях, чем отличается самоцензура от, скажем, определённой писательской ответственности, но в конечном счёте хочется всё же сохранить и приумножить внутреннюю свободу. Это и есть суть творчества.

Что приносит писателю (и, в частности, лично Вам) наибольшее удовлетворение:

— или более всего Вас удовлетворяет метафизический и психологический факт самореализации – т.е. тот факт, что произведение написано и состоялось (благодаря чему Вы, например, получили ответы на вопросы, беспокоившие Вас в начале работы над текстом)? Достаточно ли для Вашего удовлетворения такого факта или Вы будете всеми силами стремиться донести свое произведение до публики, чтобы добиться первых двух пунктов?

Сам процесс письма предполагает и чтение. Другое дело, кто, как и когда читает. Многое прочитывается (или по-настоящему прочитывается) через годы, десятилетия и даже века. Но всё же писатели тоже люди, и для них как правило важен живой отклик живых людей, хоть какой-то. Тут есть подводные камни, но что поделаешь, всё равно вода камень точит. К тому же сам статус писателя – а если угодно, то и внутренне ощущение себя таковым – приходит через публикацию.

Меня лично всё же привлекает процесс влияния – влияние писателя в культуре – причём как процесс прогрессирующий.

Что Вы думаете о писателях, которые активно себя раскручивают – как лично, так и через друзей и знакомых? Должен ли писатель заниматься этим не совсем писательским трудом?

Писатель в нашей стране вынужден этим заниматься, подчас даже довольно крупный. Но «раскрутка», «пиар» – термины из шоу-бизнеса, бизнеса, заметьте. Любой бизнес выхолащивает творческое начало, важно не увлекаться. Отрадно, когда талантливый автор становится известным и получает какие-то доходы, и совсем другое дело – дутые, ходульные фигуры, в коих кроме сей пресловутой раскрутки ничего и нет! При этом понятно, что собственно писательским трудом, просто, скажем, писанием художественной прозы, сейчас практически нельзя не только существовать, но и прославиться – отсюда все смежные профессии и влезание в медиа. Только наверно один Пелевин стоит монолитом и памятником. Да что говорить, Достоевского в своё время Россия узнала лишь после «Дневника писателя», а не из-за романов! Это очень плохо, надо всё как-то менять.

* * *

Скоро: ответы Маргариты Меклиной, Фарида Нагима, Андрея Бычкова. Эти ответы оставлены мной напоследок по той причине, что, делая выводы из всего текущего состояния проекта Неудобная Литература, я, может быть, вспомню о них особо.

* * *

Читайте в предыдущих выпусках Хроники Неудобной Литературы:

— Ответы Сергея Болмата
— Роман как (само)психоанализ (к началу публикации роман[c]а Натальи Рубановой)
— Ответы Натальи Рубановой
— Ответы Елены Колядиной
— Ответы Дмитрия Бавильского
— Роман «Предатель», Часть Третья. Ответы писателей: ВАЛЕРИЙ ОСИНСКИЙ
— Ответы Игоря Яркевича
— Кровавые мальчики, или Мало ли в Бразилии донов Педро
— Ответы Дениса Драгунского
— МОТОБИОГРАФИЯ: ТОМ 2. Анонс
— Поэма Кати Летовой «Я люблю Андрея Василевского» и «чахнущая» литература
— Писатель как мундир? Ответы Марины Ахмедовой
— Ответы Михаила Гиголашвили
— Интервью с Димой Мишениным. О графомании, мини-юбках и бездарных чиновниках
— Ответы Алисы Ганиевой
— Ответы Юрия Милославского
— Ответы Виталия Амутных
— Ответы Александра Мильштейна
— Ответы Олега Ермакова
— Ответы Романа Сенчина
— Ответы Ильи Стогоffа
— Обнуление. (Ответ Олега Павлова Роману Сенчину)
— Серая зона литературы. «Математик» Иличевского. Ответы Александра Иличевского
— Ответы Марты Кетро
— Ответы Андрея Новикова-Ланского
— Виктор Топоров и Елена Шубина. И ответы Олега Зайончковского
— О романе Валерия Осинского «Предатель», внезапно снятом с публикации в журнале «Москва»
— Точка бифуркации в литературном процессе («литературу смысла не пущать и уничтожать», – Лев Пирогов)
— Курьезный Левенталь
— ответы Валерия Былинского
— ответы Олега Павлова
— ответы Сергея Шаргунова
— ответы Андрея Иванова
— ответы Владимира Лорченкова
— Где литературные агенты
Более ранние части Хроники (Оглавление) — здесь.
— Новый Опрос. Вопросы к писателям

* * *

КНИГИ ПРОЕКТА НЕУДОБНАЯ ЛИТЕРАТУРА:

ВАЛЕРИЙ ОСИНСКИЙ. «ПРЕДАТЕЛЬ»
ОЛЕГ СТУКАЛОВ «БЛЮЗ БРОДЯЧЕГО ПСА»
ОЛЕГ ДАВЫДОВ. «КУКУШКИНЫ ДЕТКИ»
СУЛАМИФЬ МЕНДЕЛЬСОН «ПОБЕГ»
ВСЕ книги проекта Неудобная литература

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>