ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО — ЗДЕСЬ.

Coagulatio 5

Это — как узкая кромка, которая отделяет сон от реальности или не такого уж реального? Это — как в годы детства: ликероводочный на Троицкой, отделяющий Дворец пионеров от гастронома и противостоящий «Книге почтой». Так же и кофе между лекциями и библиотекой. А еще — это как разные оригиналы, как реальное посреди словесного бреда, которые пытаются выудить философский камень из Папюса. Выудил же какой-то древнеегипетский поэт драгоценный камень у рабыни. Правда, камень и рабыня, опять же, были непроходимо разделены непонятным словом. Что за «это» я имею в виду? Я точно и сам не знаю. Одни наития. Это некое небытие, или иное бытие, неописуемое, трудно воспринимаемое, почти незаметное, ускользающее, разделяющее две формы известного, расписанного на все лады существования.

— Мне казалось, что вы должны мне сказать нечто очень важное сегодня. Сам не понимаю, откуда у меня это странное ощущение.

— Это просто кризис. Не он сам еще, но его предвестие.

— Это обнадеживает. Спасибо,- обиделся я, потому что мы склонны принимать волю случая за собственные достижения, и — наоборот. Вот только объективными мы быть несклонны.

— Учись смотреть на Солнце.

— Фигурально?

— Знаешь, у меня был знакомый, который очень хорошо учился, а потом не мог смотреть на книги. У него все плыло перед глазами.

— Это какая-то болезнь?

— Я не знаю. Право, не знаю. Врачи ничего не обнаружили. Впрочем, это ровным счетом ни о чем не говорит. Ведь не все, что существует обязательно можно найти в нужный момент.

— Я это знаю очень хорошо. И даже соорудил у себя дома иллюстрацию данного тезиса, в подражание божественному Камилло, который желал построить модель всего мироздания.

— Вот, и ты не слушаешь. Ты все время уходишь в сторону. Ты разучился слушать и понимать разницу между общим и частным. А еще… Хм. Главное, что ты утратил непосредственность. Ты все время ищешь цитаты и параллели. Выбрось и забудь. А потом снова полезь в книги. Если ты не вступаешь в непосредственный диалог ежеминутно, то книги тебя не спасут от утраты связи с миром. Они лишь усугубят ее. Они уведут тебя в сторону, и ты забудешь кто ты и где ты. Книги нужны лишь, чтобы готовиться к диалогам.

— Может, для меня действительно настало время говорить.

— Возможно. Но не распадайся на молекулы. Когда деталей слишком много, утрачивается связь с целым. Даже не так. Точнее, детали — это важно. Да. Очень важно. Необходимо. Но если нет критерия отбора, если мы признаем себя выше права выбирать из множества одно, мы теряем человеческий облик.

— А вправе ли человек узурпировать право выбора?

— А он его и так уже давно узурпировал. Действительно, имеет значение, только выберешь ты добро или зло, сможешь ли ты их вычленить из потока фактов.

— Но ведь мы не знаем истины. Как можно выбирать в этой ситуации? О чем же говорить?

— Мы идем вперед к истине по заранее заданному пути. Любой путь любого человека — тупиковый. Истину нам знать не дано. Когда мы доходим до конца пути, то наступает кризис. Пора перенаправлять стопы. Это невозможно признать, так как мы не знаем, в каком наравлении еще можно двигаться, и продолжаем со всей дури стучать в стену. Привычка — великая сила! Так мы набиваем вроде бы и ненужные шишки.

— А если рассказать о пройденном пути?

— Пока мы идем, мы и рассказываем. Когда мы достигли конца, то говорить уже не о чем. Мы ничего не открываем, нам нечем делиться.

— А где вы на этом пути?

— Я еще дальше, в самом конце пути, который только мне и мыслится. Если такое, конечно, можно действительно осознавать. Ты ведь не против?

Ужасная, устрашающая кончина Бориса Тиглевского, по прозвищу Эгрегор, которая пусть послужит зеркалом и предостережением

Многие качества Бориса вызывали зависть. Он знал много языков, был необычайно начитанным человеком и помнил огромное количество разных вещей. За что был злобно награждаем прозвищем «склифасофский». Проблема, однако, в том, что он мог обладать подобными качествами, не являясь карьеристом, человеком системы. У него было время и желание учиться. А завистники общались с нужными людьми, с ними же выпивали, чисто формально и небрежно учились, выдумывали абсолютно никчемные, бесполезные вещи. На интересные мысли и книги их уже не хватало. Однако о различиях в образе жизни мало кто думал. Люди склонны объяснять жизнь необъяснимыми явлениями. Говорили, что Борис продал душу Дьяволу или ЦРУ. Ведь не атеист же он и не коммунист, как все порядочные люди.

И эти бредни нашли как бы удивительное подтверждение. Однажды, обычно тихий Борис Тиглевский, посреди улицы стал громогласно читать прощальные речи, из которых я ничего не запомнил, так как счел их полнейшим бредом. Точнее, я их ничем не счел. Я придумал себе море дел, и мне было не до его россказней. Ведь никто не думал что это его последний день. Хотя если бы и думали, то что?

Потом соседи рассказывали о его кончине странные вещи. Случилось это между полночью и часом ночи. Поднялся вокруг дома неистовый ветер, охватил его со всех сторон, так что казалось, что рушится все и само здание будет вырвано из земли. Соседи услышали страшное шипение и свист, будто дом был полон змей, гадюк и других вредоносных гадов. Тут дверь в комнату Эгрегора распахнулась, и стал он кричать о помощи, но только вполголоса, и вскоре уж больше не стало его слышно. Но все не на шутку перепугались и ничего не решились сделать. Когда же настал день, и соседи, которые всю ночь не могли заснуть, вошли в комнату, где находился Борис, они не увидели его больше. Вся комната была забрызгана кровью, и мозг прилип к стене, будто черти бросали Тиглевского из стороны в сторону. Да еще лежали глаза и несколько зубов: жуткое и ужасающее зрелище! Тут начали соседи плакать и причитать над ним, искали его повсюду и, наконец, нашли труп на улице. Страшно было на него взглянуть, так изуродованы были его лицо и все части тела.

Правда не всегда такая, какой кажется

Услышав эту историю, я удивился ее литературности, ее узнаваемости. Словно кто-то выписывал жизнь Бориса по мотивам известного произведения Иоганна Шписа. Потом, через много лет, я вспомнил Фауста по Шванкмайеру — человека, примеряющего театральный костюм, чтобы стать куклой, или окончательно вписаться в роль, образ, архетип. Но это мы схематизируем вещи. Действительность всегда не вписывается в узкие рамки, в простые или сложные схемы. И случайно я узнал правду.

В день смерти Эгрегора я заметил, что у кота Васьки, которого Борис подобрал когда-то на помойке, по недоброму блестят глаза. А еще какое-то время мне казалось, что он словно источает сладковатый запах крови. Нормальный человек бы подумал, что это ему только кажется. Можно перефразировать известную максиму — «все имеет научное объяснение» во «все имеет удобное объяснение». Но у меня тогда была сессия. Непомерное вталкивание в голову научных фактов вызывало противодействие организма и пробуждало веру в чудеса, которые накладывались на обостренное до предела сознание. Я поймал кота и посадил его на «цепь собачью», купленную за 1 руб. и 50 коп. в момент активного увлечения металлическим роком. Кот нервно посмотрел на меня и стал на цепь, прикрепленную к шее и лежащую на земле, как бы возвышаясь над поверхностью и одновременно пригвождая себя к ней.

— Тебе что, сказки говорить или песни заводить, блин? — буркнул кот.

— Ну, спой, — от удивления выронил я глупую просьбу.

— А, фигушки. Тебе что надо-то? — спросил кот.

— Я просто подумал… Даже не знаю могу ли я обвинить. Извини. Мне просто подумалось….

— В этом и есть твое проблема. Думаешь беспрестанно. С врагами надо бороться. Никакой относительности и равноправности суждений не существует. Есть мое мнение и неправильное. А мое правильное, потому что оно мое. Вот и все. Понимать врага можно, но другом он от этого не становится. Наша задача бороться. Жизнь — это поле боя, а люди на нем — солдаты. И осмысление — путь к более эффективной борьбе. Меня всегда смешили люди, которые слишком рефлектируют по поводу своих поступков. Нужно делать, а не сомневаться всю жизнь, чтобы в конце не пожалеть об упущенных возможностях. «Жизнь надо прожить так, чтобы потом не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». Видишь ли, «жизнь — это борьба». И главное чего-то захотеть и все получится. Ведь в нас «все должно быть красиво». И победа будет за нами. Потому что «кто хочет сделать — ищет средства, кто не хочет — ищет причины». Прав всегда тот, в ком «ни сердце, ни ум не шатаются».

— Да, ты просто воин какой-то.

— Я такой. И горжусь этим. И вообще, «Я» — это звучит гордо. Видишь ли. Войти в положение другого требуется лишь для того, чтобы одержать победу. А зачем становиться на чужое место, если оно уже занято? Ты тот, кто ты есть, а не твой сосед, однокурсник или корова, кусок которой ты съешь за ужином.

— О!

— Понимаешь, твоя жизнь уникальна. А мир — ристалище. Либо ты, либо они.

— Кто они?

— Разве это важно? Разве дегенераты вызывают сочувствие? Человек — хозяин своей судьбы. И не наше дело, если хозяин он никудышный. Какое чувство могут вызывать неудачники? Вот ты сколько зарабатываешь?

— Тебе бы в цирке выступать. И мои доходы тебя не касаются.

— Если ты меня отпустишь, то я расскажу тебе, кто убил Бориса.

Я обещал.

Никому нельзя верить, или о чем поведал кот

И Васька чистосердечно признался мне в убийстве. Хотя, конечно, может ли быть чистым сердце убийцы?

Итак, на самом деле, Борис Тиглевский был убит рыжим котом Васькой. А он, собственно, и не котом был вовсе. Под его личиной скрывался шпион, прибывший с какой-то планеты в системе Альфа Центавра. Воспроизвести здесь настоящее имя агента не представляется возможным из-за сложности для землянина фонетики их инопланетного языка, принципиально отличной от нашей. Так или иначе, но действовал «кот» очень успешно, не вызывая ничьих подозрений. Ведь жил он совершенно нормально, благопорядочно, можно даже сказать, достойно подражания: ел, спал и немного, зная меру, подворовывал, «как все», хорошо понимал к кому ластиться, а кого царапать. Его миссия — следить за порядком, чтобы людишки не избаловались и не нарушали вселенской гармонии. А причина убийства, конечно, не в истине или глубинах открытых философом. Собственно, кому нужна истина? Никому. Людям требуется самооправдание и самоутешение, жалкие попытки которого обычно и называют правдой и истиной. Мы думаем сердцем и наши пожелания истины и отстаиваем. Рациональные аргументы — лишь оболочка, обман. Они нужны, чтобы соврать, что наше личное имеет какое-то универсальное значение. А Борис пал жертвой какой-то бюрократической ошибки. «Кот» не помнил уже, в чем там было дело. Так он, по крайней мере, утверждал. Он настаивал, что нельзя придавать слишком много значения каждому единичному случаю, а следует видеть всю проблему целиком. И еще глупо на ней концентрироваться, это отнимает слишком много сил и совсем не остается времени на личную жизнь. То ли агенту Ваське должны были приказать разодрать обои для пущей конспирации, а секретарша напечатала в письме ему «содрать кожу». А возможно, кот прочитал слово «сироп» наоборот, так как просматривал русскоязычный документ после арабоязычных. Однако вместо сиропа уничтожил «пориса», истолкованного как «бориса». И здесь правду уже никто никогда не узнает. Она истаяла в словах и оттенках, словно ее и не было никогда. Никогда. Собственно, она и не нужна никому. Биография философа — это мысли его последователей. И я вообще склоняюсь к мысли, что Васька лукавил, излагая обстоятельства гибели Бориса. Просто претендовал, гадина, на жилплощадь философа (эх, неслучайно Диоген жил в бочке), но боялся показаться мне чрезмерно бездуховным, приземленным и беспринципным. А еще, возможно, надеялся переложить часть вины на свое начальство, хотел сказать, что «выполнял приказ».

Perspectives, или вместо эпилога

Я отпустил «кота». Пусть живет скотинка. Хотя мой поступок и противоречит его принципам. Я ведь отпустил врага, проявил слабость! Но не думаю, что Васька был готов умереть за свои идеалы. Может, это и хорошо. Кому нужен вонючий дохлый кот посреди улицы? И еще, ведь у него и не убеждения вовсе, а одно лишь самооправдание. Зачем воплощать в жизнь самооправдание, выданное за принципы? Хотя где начинается самооправдание и заканчиваются принципы, или где начинаются принципы и заканчивается самооправдание? Или это одно и то же? В чем, действительно, разница? В степени абстрактности? И есть ли у абстрактности степени, уровни? А, может, разница в том, что они, выйдя из одного источника, обрастают разными идеями по отдельности и обретают полную самостоятельность? Самооправдываясь, можно придумать теорию. Из нее вывести принципы. А потом из принципов выводить что-то самостоятельное от самооправдания. Да. А целостной личности не пристало колебаться. Значит, и самооправдание, и принципы должны максимально сходиться в ней. Чтобы и мыслей, и идей разных, и теорий было поменьше. Не из чего выбирать — нет колебаний, неизбежных при выборе.

Но, в конечном счете, все это глупости. Может, нужно было из кота сделать человека? Но есть ли у меня на это моральное право? И разве смог бы я это сделать? Можно ли цитатами бороться с цитатами? Ведь мы все равно мыслим сердцем.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>