У тебя на голове – ковбойская шляпа. Вот это да! В своем лучшем и единственном костюме – темно-синем в тонкую белую полоску – и белоснежной рубашке, раскрывающей согретые ходьбой ключицы, выпив уже кофе с коньяком, ты углубляешься в лабиринт городских сумерек. А я, пожалуй, поспешу следом. Грустно тебе или весело, я не знаю. Только красный огонек сигареты горит в темном провале лица.

Мы совсем близко. Но ты не видишь меня – только свои отражения в бесконечных зеркалах города. В зеркалах проезжающих автомобилей, в витринах, в окнах, во взглядах прохожих. Твои глаза тоже – как два бездонных черных зеркала. Спереди и сзади – пьянящий перестук твоих собственных шагов. Ночь, ночь, ночь. Словно многоточие в вечность. Ты, как сама Страсть, сверкаешь в затопленных сумерками огнях. Ночью ты чувствуешь себя живой. Ты сжимаешь кулаки, затянутые в тонкую кожу – с каждым вздохом, с каждым глотком прохладного ветра ты становишься сильнее.
Ветер бросает дождь в лицо, и ты на ходу поворачиваешься к нему спиной. Я смотрю на тебя в восхищении – еще не время подойти. Ты бесконечно одинока. Ветер вьется у твоих ног, как лассо. Змеится, чертит острым хвостом дождя странные знаки на мостовой. По пустым, хотя и многолюдным, улицам, идет с тобой под руку ветер, и ты, не замечая, толкаешь разодетых прохожих – велика важность! Ведь ты, стуча каблуками, идешь в дальний конец ночи — этого бесконечно одинокого причала, о который разбивается вода с россыпью звезд.

Грязь. Мы всего лишь мокрая грязь, как та, что размалывают по проезжей части автомобили. Словно гондолы, такси плывут по Венеции грязи. Я говорю, пусть — я хочу плыть по каналам города вместе с тобой, словно скользя по стене бездонного колодца, вместе простукивать каблуками камни мостовой – стену тюрьмы, из которой можно убежать только в небо. Сквозь бутылочное стекло бессонной ночи я вижу: сквозняк перебирает, как четки, пыль в опустевшем доме, а на лбу спящего гондольера выступает, как мелкий пот, седой, выкипевший солью рассвет, я слышу, как ветер свистит нам вслед. Пусть.
Я говорю, мы умрем, и хочется прямо сейчас коснуться твоих прохладных рук, и шеи за краешком блузы, пуговицы которой, бледно-желтые, костяные пуговицы, так быстро пробегают по моим рукам.

Мы плывем. Мимо нас проплывают крыши домов, прижавшихся к берегам канала — и я улыбнусь каждой их них, ведь это город, где мы родились. Город, где нам предстоит, раньше, или позже – корчиться от страха, кричать, захлебываясь слепящим светом в безмолвном песчаном море боли – чтобы потом, в конце, проснуться и глубоко вздохнуть, напоследок, свистящим воздухом бесконечной темноты. А сейчас – просто плыть, восьмерками окружных путей огибая центр города, к номеру в гостинице, где мы разделим ночь – постель, которую бог застилает для всех.

А потом — ты сидишь на подоконнике раскрытого окна, безучастно глядя в сверкающий, гудящий полуночными скоростями город.

Хлопает дверь. Уходя второпях, ты оставила запах кофе, словно оторванный край подола, зажатым в двери. Завернутый в простыню, выхожу на балкон – ведь это не сон. Ведь – это же ты переходишь дорогу там, внизу, под моими ногами, хотя ты уже кажешься новой, другой, незнакомой, чужой.
Ты обернулась через плечо. Посмотрела блестящими глазами. Облачко пара изо рта.
Ночью асфальт припорошило – ты оставляешь черные следы в тонком снегу. Черт побери это многоточие расставания на почерневшем серебре ночи! Оно быстро растает в нарастающем шуме дня.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>