5 марта 1966 года умерла Анна Ахматова. К этой дате мы публикуем фрагмент книги Светланы Коваленко «Анна Ахматова», вышедшей в издательстве «Молодая гвардия» в серии «Жизнь Замечательных Людей». В предлагаемом отрывке речь идет о встречах Анны Ахматовой с английским дипломатом Исайей Берлином в ноябре 1945 года, что послужило поводом для исключения Ахматовой из Союза писателей. Но действительно ли эти встречи состоялись без ведома властей, или судьбу поэту ломали ради политических игр?

Ахматова была убеждена, что именно ее, как считалось, несанкционированная встреча с профессором Исайей Берлином, в то время сотрудником английского посольства в СССР, курировавшим литературу и искусство, привела Сталина в ярость и стала причиной Постановления, главной фигуранткой которого она оказалась. Однако возникает вопрос: действительно ли или насколько встреча была несанкционированной. В один из ноябрьских дней 1945 года Ахматовой позвонил известный ленинградский литератор, историк литературы, исследователь жизни и творчества Блока, знаток поэзии Серебряного века Владимир Николаевич Орлов, член правления Союза писателей СССР, один из руководителей ленинградской писательской организации, и сообщил о желании английского профессора, приехавшего в Ленинград, познакомиться с ней. Звонок мог быть воспринят Ахматовой не только как просьба англичанина, но и как рекомендация сановного Орлова принять заморского гостя. Во всяком случае, Ахматова не делала из визита к ней Берлина тайны, рассказывала друзьям о его посещении, и вскоре встреча стала обрастать легендами, чему способствовали ее стихи, явно к нему обращенные, и поздние воспоминания самого Исайи Берлина, не во всем совпадающие с рассказами присутствовавших на встрече людей.

Вот как рассказывает об этом своем неожиданном для него визите, воспринятом как подарок судьбы, сам Берлин почти через три десятилетия, прошедших с тех памятных для него дней. Сам он не раз позже говорил, что встречи с Ахматовой самые яркие и значимые страницы его жизни:

« …я хочу вернуться в 1945 год и описать мои встречи с поэтом (она ненавидела слово «поэтесса») в Ленинграде. Это произошло так: я прослышал, что книги в Ленинграде в магазинах, называемых в Советском Союзе «антикварными», стоят гораздо дешевле, чем в Москве. Чрезвычайно высокая смертность и возможность обменять книги на еду во время блокады города привели к тому, что много книг, особенно принадлежавших старой интеллигенции, оказалось на прилавках государственных букинистических магазинов… Я бы сделал все возможное, чтобы попасть в Ленинград в любом случае: мне не терпелось своими глазами снова увидеть город, где я провел четыре года моего детства. Книжный соблазн лишь еще сильнее разжигал мое желание. После обычной волокиты мне дали разрешение провести в Ленинграде две ночи в старой гостинице «Астория» в обществе представителя Британского Совета в Советском Союзе, мисс Бренды Трипп, весьма умой и симпатичной барышни (Антология/ 2, 513-514).

Сэр Исайя ностальгически описывает свою встречу с городом детства, узнает, казалось бы навсегда забытое, но теперь всплывшее в памяти. Не только прекрасные статуи, мосты, соборы, но и «знакомые сломанные перила, в маленькой лавочке, где чинили самовары, – в подвале дома, где мы жили». Очень скоро он направился прямо к цели путешествия на Невский проспект, в книжную лавку писателей, о которой был много наслышан. Там было две половины – одна внешняя, с прилавком, для общей публики, другая – слева, внутренняя, со свободным доступом к книжным полкам, куда имели право на вход писатели и другая привилегированная публика. Исайю Берлина и его спутницу мисс Трипп допустили в хранилище, где он разговорился с мужчиной, оказавшимся известным критиком и историком литературы. Берлин вспоминает: «Мы разговорились о недавних событиях, и он рассказал мне об ужасной участи Ленинграда во время блокады, о мученичестве и героизме ленинградцев… Я спросил его о судьбе писателей-ленинградцев. Он ответил: «Вы имеете в виду Зощенко и Ахматову?». Ахматова была для меня фигурой из далекого прошлого. Морис Баура, переводивший некоторые из ее стихов , говорил, что о ней не было слышно со времени Первой мировой войны. «А Ахматова еще жива? – спросил я. «Ахматова, Анна Андреевна? – сказал он. – Да, конечно. Она живет недалеко отсюда, на Фонтанке, в Фонтанном доме. Хотите встретиться с ней?». Для меня это прозвучало так, как будто бы меня вдруг пригласили встретиться с английской поэтессой прошлого века мисс Кристиной Россетти. Я с трудом нашелся, что сказать и пробормотал, что очень бы желал с ней встретиться. «Я позвоню ей», – ответил мой новый знакомец». В.Н.Орлов прошел в служебное помещение лавки, возвратился с известием, что Ахматова готова принять их в три часа дня. Было договорено, что Берлин вернется в книжную лавку, и они вместе отправятся к Ахматовой.

История столь счастливо сложившихся обстоятельств знакомства Ахматовой с Исайей Берлином фантастична. Владимир Николаевич Орлов был человеком в достаточной мере искушенным, уцелевшим при всех чистках, шерстивших Ленинград, и относился к числу тех, о ком в народе говорят: «старого воробья на мякине не проведешь». И вдруг, вести иностранца к Ахматовой, не испросив разрешения в правоохранительных органах, что для тех времен было невозможным и совсем не похожим на осторожнейшего Орлова. Удивителен и его ответ Берлину, спросившему о судьбах писателей-ленинградцев – «Вы имеете в виду Зощенко и Ахматову», как бы сходу назвав имена главных фигурантов будущего Постановления.

Опубликованные в 1994 году бывшим генералом КГБ Олегом Калугиным, в свое время первым заместителем начальника Управления КГБ по Ленинградской области, страницы из трехтомного «Дела оперативной разработки» на Анну Ахматову, заведенного в 1939 году, позволяют высказать предположение, что материалы для Постановления ЦК ВКП(б) 1946 года, были представлены в ЦК ВКП(б) Комитетом Государственной Безопасности. И не последнюю роль в разработанном в его недрах сценарии играли встречи Ахматовой с Исайей Берлином, которых, возможно, было больше, нежели упомянутые им две в его воспоминаниях. Он не раз говорил, что встреч в послевоенном Ленинграде было две. Ахматова же в своих лирических фантазиях, где ее лирическая героиня странствует со своим Энеем «среди миров в сиянии светил» называет сакральное для нее число пять, как бы приравнивая события к ветхозаветному «Пятикнижию». По нескольким свидетельствам, разгневанный Сталин страшно матерился и кричал: «Значит, наша монахиня принимает у себя английских шпионов». В своих поздних воспоминаниях Берлин писал, что никогда не работал в разведке и, разумеется, у нас нет оснований видеть в нем некоего Джемса Бонда. Однако не секрет, что весь дипломатический корпус в той или иной мере контролируется разведывательным управлением. Берлин, как сотрудник посольства, обязан был писать отчеты о настроениях в среде творческой интеллигенции и веяниях в курируемой им сфере. Обязанности свои он выполнял с рвением, поскольку любил русскую литературу, увлекался театром, а встречи с кумирами его молодости Ахматовой и Борисом Пастернаком действительно были для него праздником и удовольствием. Известно, что его отчеты высоко ценились, вызывая интерес самого Черчилля. На основании знакомств, завязанных в Москве и Ленинграде, он многое узнал, как говорится, из первых рук, что позволило ему написать замечательное исследование об Осипе Мандельштаме, а также эссе о встречах с Пастернаком и Ахматовой. Блистательно написанные эссе принесли ему славу в мире читающих интеллектуалов, а обращенные к нему стихи Ахматовой превратили добросовестного профессора из Оксфорда в ее мифологизированного возлюбленного.

Берлин говорил, что никогда не имел привычки делать дневниковые записи, опираясь в будущем лишь на память. И эпиграфом к своим воспоминаниям о встречах с русскими писателями взял приговор Ахматовой, вынесенный ею мемуарной литературе:

«Всякая попытка связных мемуаров – это фальшивка. Ни одна человеческая память не устроена так, чтобы помнить все подряд. Письма и дневники часто оказываются плохими помощниками».

Сопоставление фактов из воспоминаний Берлина со свидетельствами присутствовавшей на встрече Софьи Казимировны Островской, светской дамы и приятельницы Ахматовой (как оказалось осведомительницы), проведенное М.М.Кралиным, выявляет ряд неточностей в рассказе Берлина. Расхождения эти могут быть объяснены как забывчивостью британца, писавшего свои воспоминания через тридцать лет после описываемых событий, так и данью мемуарному жанру, нередко допускающему вольные или невольные отступления ради стройности и складности повествования. В одном Исайя Берлин явно лукавил. Р.Тименчик напомнил после выхода воспоминаний в Иерусалиме – дипомату, курирующему литературу и искусство в СССР, хорошо было известно, что Ахматова в пору его приезда в Ленинград жива, поскольку годом раньше в выходившей в Москве газете «Британский союзник» была напечатана о ней его же небольшая заметка. Бесспорно, однако, что отправляясь в Ленинград, он не мог не мечтать о встрече с Ахматовой, так неожиданно подаренной ему судьбой. Не лишена оснований и осторожно высказанная Кралиным версия о том, что сам Исайя Берлин мог оказаться «пешкой» в игре двух достойных друг друга контрразведок – советской и британской. У меня были достаточно доверительные отношения с В.И.Орловым в его бытность главным редактором «Библиотеки поэта», где мне довелось подготовить в Большой серии тома Эдуарда Багрицкого и Дмитрия Кедрина. Позже, уже оказавшийся не у дел Владимир Николаевич, отстраненный от «Библиотеки» за публикацию какого-то «крамольного» с точки зрения цензуры стихотворения Пастернака, тянулся к молодежи, любил раскрывать «тайны» издательского закулисья времен, уже ставших «преданиями старины глубокой». Академик В.М.Жирмунский готовил в Большой серии «Библиотеки поэта» том Анны Ахматовой, Орлов мечтал издать Николая Гумилева, обивая в начале «либеральных» 1970-х пороги отдела культуры ЦК КПСС, надеясь заручиться поддержкой тогдашнего заведующего отделом культуры, бывшего моряка, а значит поклонника поэзии Гумилева, Альберта Беляева.

Естественно, что в наших разговорах всплывали темы «гумилевского дела» и причин, вызвавших Постановление 1946 года. Как-то в ответ на мои уж очень настойчивые вопросы о судьбе Ахматовой, он не без раздражения заметил, что были какие-то ее встречи с иностранцами, что и послужило причиной резкой критики в ее адрес. О своих причастностях к этим «встречам» он умолчал. Людям моего поколения было хорошо известно, что с зарубежными гостями без разрешения иностранного отдела института встречаться не следует. Что же касается сюжета Ахматова – Берлин, о нем заговорили ближе к столетнему юбилею Ахматовой, когда В.Н.Орлова уже не было в живых. В 1981 году в «Slavica Hierosolymitana» (Иерусалим) вышли эссе Исайи Берлина «Встречи с русскими писателями». А в один из вечеров юбилейных торжеств по поводу столетия со дня рождения Анны Ахматовой, московское телевидение пустило в эфир выступление Исайи Берлина, уже получившего к тому времени звание рыцаря Королевы Британии, присоединившее к его фамилии «Сэр». Берлин говорил с юношеским пылом, назвав свою встречу с Ахматовой самым ярким событием своей жизни. Его телевыступление и сам он запомнились почитателям Ахматовой, открыв целое паломничество в Оксфорд, место обитания Берлина. В тот памятный юбилейный год, когда, наконец, было отменно позорное Постановление ЦК ВКП(б) и 1989 объявлен «Годом Ахматовой», Исайя Берлин возглавил комитет по проведению торжеств в Британии. Под его патронажем проходила большая многодневная научная конференция с участием крупнейших исследователей творчества Ахматовой – Владимира Адмони, Вяч. Вс. Иванова, Романа Тименчика, собравшихся в старинном Ноттенгемском университете. По завершении конференции сэр Исайя принимал гостей в Оксфорде, в том самом старинном колледже, где Ахматовой в июне 1965 года была вручена докторская мантия и диплом. Я и моя коллега по Институту мировой литературы Нина Королева были приглашены Берлином на эту международную конференцию. Тема моего доклада «Ахматова и Маяковский», заинтересовала Исайю Менделевича. Я, как и другие исследователи поэзии Серебряного века – Леонид Долгополов, Сергей Субботин, в то время считали, и я пыталась доказать в своем докладе, на уровне текста «Поэмы без героя», что «Гостем из Будущего» является Владимир Маяковский, которому Ахматова в 1940 году посвятила стихотворение «Маяковский в 1913 году». В этом был свой резон. Магия имени Маяковского, провозвестника будущего, тогда еще действовала безотказно. Тем более, что в «Поэме без героя» он сам и его трагическая поэма о любви «Про это» обозначены в системе архетипа поэта. В строчке из черновой ремарки «Новогодняя чертовня»: «А уж добриковский Маяковский, наверно, курит у камина» – виделся прямой парафраз из строфы о Госте из Будущего – «и сигары синий дымок». В наших поздних разговорах сэр Исайя, с его толерантностью и корректностью, не возражал против моей версии, лишь, как бы извиняясь, сказал, что не является большим поклонником Маяковского. Он-то хорошо знал, что возникновение в поэме многозначного образа «Гостя из Будущего» связано с его встречей с Ахматовой осенью 1945 года и сам он является его главным прототипом. Через год, по предложению Исайи Берлина, мы были приглашены Британской королевской академией для работы в Британском музее и Тейлорианском институте русской литературы в Оксфорде, получив возможность общения с ним. Из его изустных рассказов прояснилось немало деталей, не запечатленных в его опубликованных воспоминаниях, как-то приблизив к тем, уже мифологизированным событиям. Мы сидели в маленьком кафе «Мишель» на одной из тихих улочек Оксфорда, когда сэр Исайя, между прочим, назвал Владимира Николаевича Орлова, моего доброго знакомца. Я никак не могла предположить, что этот изысканный холодный эстет и бонвиван был причастен к одной из самых интригующих тайн литературно-общественной жизни середины двадцатого века.

И.Берлин был исключительно доброжелателен к людям, входившим в окружение Ахматовой, по-отечески относился к Иосифу Бродскому. В то время, когда сведения о жизни опального лауреата Нобелевской премии были мало доступны на родине поэта, очень по-доброму о нем говорил, был рад его браку с Марией. Я записала его рассказ о том, как после вечеров Бродского в Венеции к нему в Америку пришло письмо от женщины. Иосиф Александрович ответил, Вы сидели в таком-то ряду, на таком-то месте, блондинка: «Выезжайте, встречу».

Однако вернемся к рассказу самого Берлина о встрече с Ахматовой, которая стала для нее судьбоносной. Итак, 16 ноября 1945 года, в назначенный час, т.е. 15. 00, в Книжной лавке писателя на Невском его ждал его новый знакомец, и они «повернули налево, перешли через Аничков мост и снова повернули налево вдоль набережной Фонтанки. Фонтанный дом, дворец Шереметевых – прекрасное здание в стиле позднего барокко, с воротами тончайшего художественного чугунного литья, которым так знаменит Ленинград. Внутри – просторная зеленая площадка, напоминающая четырехугольные дворы какого-нибудь большого колледжа в Оксфорде или Кембридже. По одной из крутых, темных лестниц мы поднялись на верхний этаж и вошли в комнату Ахматовой. Комната была обставлена очень скупо, по-видимому, почти все, что в ней стояло раньше, исчезло во время блокады – продано или растащено. В комнате стоял небольшой стол, три или четыре стула, деревянный сундук, тахта и над незажженной печкой – рисунок Модильяни. Навстречу нам медленно поднялась статная, седоволосая дама в белой шали, наброшенной на плечи. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>