Встава-а-ай, святая Русь! — 2.
10 марта, 2012
АВТОР: Игорь Фунт
ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО — ЗДЕСЬ.
И как всегда, об искусстве…
Упомянув Франка, мы задели небольшую, но яркую часть ярчайшей плеяды русской философской мысли, зиждущейся, как и аристотелевская поэтика – на философии подражания, так поэтика философии на подражании им: Страхов (исход Золотого века – извращение либо норма?); предсказанное за полвека ранее «крушение» Хомякова (религиозно-философский ренессанс – интеллектуальный пустоцвет либо нравственная измена?); прорвавшийся через дебри марксизма к философии свободы Бердяев (мир – зло? жизнь – творчество?); спиритуалист Лопатин (возрождение всегда возможно!); и далее – метафизическая бесконечность: Киреевский, Несмелов, П. Бакунин, Астафьев, Снегирёв, Дебольский, В. Соловьёв – «смердяков» (по Ильину), Юркевич и т.д. и т.д. и т.д… Молчу о русской науке (Лобачевский, Менделеев), филологии (Афанасьев, Буслаев), молчу о Чаадаеве с его плачем о «золотой посредственности» и уж вовсе не молчу о нашем современнике Н. Ильине; а между ними – бездна великих интеллектуальных побед, заполненная страстью непримиримой духовной борьбы между живыми и мёртвыми за «чистую философию» (неотделимую от национального самосознания), борьбой русской философии за «совершенную действительность» и её трагическое двуединство судьбы и нашего в ней предназначения (по Бакунину); молчу, разумеется, о самозваном «светском богословии», о коем давно уже не молчат люди поумнее меня.
О чём я? Да всё о том же – о смуте вовне и в головах – и о сохранении философской памяти, потерпевшей некоторое историческое поражение (Ильин), став «полузабытой», но которая обязательно восстанет в нетленном торжестве национальной воли к возрождению – триумфе единственно верного пути к истине и духовной Свободе!
Немного пафосно…
Тогда вернёмся-ка мы к «реальной жизни»: откроем-ка, господа, соцсеть «ВКонтакте» – тут же закроем – не туда полез…
Заходим на «фейсбук» – вот где кипит сегодняшняя жизнь! (не обсуждая «американизированность» и происки ЦРУ) – и можно получить обобщённую информацию по любым интересующим вас вопросам, вплоть до последних публикаций в прессе – что важно – публикаций много, и выбор только Ваш; усмотреть за всем, само собой, невозможно, но каждому по силам составить определённую картину сетевого мировосприятия как парадиастолу бытия извне, вполне отражающую, схематично, наш грешный эон – человеческий муравейник (в концептуальном смысле) – как бы сверху и одновременно изнутри.
Оп-па! А вот и первый попавшийся на глаза фейсбучный диалог (шучу, бесспорно, – таких диалогов поискать…) Думаю, авторы дискуссии не обидятся за «обнародование»:
Иван Николаев (доктор философских наук, МГУ):
– Не знаю, насколько я прав, пусть коллеги это решат, но мне представляется, что современный литературный процесс прохудел до дыр… Но не потому, что люди не хотят читать, а потому что мало авторов, базирующихся на знаниях современной философии. Дело в том, что в неизбежно прагматизирующемся мире нужны какие-то сильные оценки и трансгрессивная лаконичность… Но так ли это на самом деле?
Вячеслав Румянцев (историк, филолог, преподаватель, основатель проекта «Хронос»):
– Несомненно, так и есть. Надеюсь, Вы уже знакомы с высказываниями как раз по теме разговора? «Литература и метафизика или Литература, лишённая метафизики»: http://moloko.ruspole.info/node/889
И. Николаев:
– Если я правильно понимаю вашу логику, то и для достойного продолжения великих традиций русской классической литературы сегодня нам нужна соответствующая величию её художественных задач метафизика. Но тогда вопрос: надо ли создавать новую «метафизику XXI века» или достаточно глубже взглянуть на историю русской философии, направить основные усилия на открытия в этой области? – задаёте вопрос Вы…
Вопрос весьма и весьма интересный, несомненно продуктивный, но! для трансгрессирования явно захудевшей нашей литературной культуры – вопрос недостаточный и… Прошу меня извинить и во всезнайстве не подозревать, но метафизика не самая выигрышная карта философии. Метафизика нужна, и её тоже следует продуцировать, но флагманом рефлексии является всё-таки фабрика реалистических и, если угодно, прикладных концептов…
В. Румянцев:
– Креатив?..
И. Николаев:
– Безусловно креатив, причём высокого уровня! …А беседа замечательная, я к ней обязательно вернусь. Огромное спасибо.
В. Румянцев:
– У меня собрана неплохая коллекция статей Николая Ильина и классиков –
http://hrono.ru/avtory/hronos/ilin_nik.php
И. Николаев:
– Отлично! Спасибо.
В. Румянцев:
– А Вы почитайте статьи Н. Ильина. Может быть, со временем и в креативе нужда отпадёт…
И. Николаев:
– Почему в креативе может отпасть нужда? Я искренне Вас не понял.
В. Румянцев:
– Несколько лет назад я беседовал с одним философом советской эпохи, ныне ректором философского университета или что-то в таком роде. Юрий Никифорович Солонин. Занимается немецкими маргинальными философами: Хаустон Чемберлен, Эрнст Юнгер, Карл Густав Юнг… Так вот, в Германии маргинальных хоть издавали и изучали; а у нас «Мир как целое» Николая Страхова прошлый раз в 1898 году издавался… Солонин вообще отрицает существование самобытной русской философии (это недофилософия, по его мнению). Так что просто признание русской метафизики реальностью УЖЕ может решить наши застарелые проблемы.
И. Николаев:
– Я знаком с Солонином лично, пусть не так близко, но пару раз чаёвничали и дискутировали… У него есть странности, но нам, рефлектирующим россиянам, он не помеха. Он и Бердяеву отказывает называться философом в подлинном значении этого слова, хотя и не отрицает его определённый вклад в нашу культуру. Но я исхожу из того, что нужна совокупность всех форм рефлексии, от обыденного осознания русскости, а теперь и российскости, до высших академических парадигм.
В. Румянцев:
– Он категорически отказывает русским в наличии самобытной философии. Априори. Впрочем, и в своём предмете видит не совсем то, что другие. Например, тот же Николай Ильин с вниманием отнёсся к труду Хаустона Чемберлена «Основания 19-го века», обнаружив в главе «Славяногерманцы» попытку пересмотреть расовую теорию (от пассивного созерцания и констатации Гобино к активному участию в синтезе расы), а Солонин не видит никакой разницы между Чемберленом и Розенбергом…
И. Николаев:
– Он жутко неправ! И тогда, в 1998 – 99 г.г. он был не прав, когда профанировал массивную метафору Бердяева – «Очистительный огонь философии». Другое дело, что Бердяев, застряв в персонализме, не сумел довести эту идею до логической функции, но главное, он дал материал для трансгрессирования – Очистительный огонь философии. А Солонин сначала говорит «ерунда», потом «отличная идея», а потом снова «ерунда». Я его с тех пор не видел, постарел, наверное, и ещё больше несёт чепухи.
В. Румянцев:
– Кстати, вот перевод главы «Славяногерманцы»:
http://hrono.ru/statii/2005/chember_slavyno.php
И. Николаев:
– А тех, кто отказывает нам в наличие самобытной философии, я попросту игнорирую.
Но в то же время, наши эпистомологические достижения в чистой рефлексии значительно беднее западных. Согласны? А вот в академических толкованиях лучших образцов мировой философии вряд ли наши уступают, а может, и превосходят. Я, конечно, языками не владею, всё, что я знаю, всё почерпнуто из русского… Но полагаю, переводы на русский мировых классиков достаточно качественны, чтобы не сомневаться в них.
В. Румянцев:
– Да. Как писал Достоевский по поводу картины Перова «Охотники на привале»: «Мы, русские, поняли бы и немецкое и французское враньё, со всеми тонкостями, со всеми национальными отличиями, и слог и тему вранья, угадали бы всё, только смотря на картину. Ну а немец, как ни напрягайся, а нашего русского вранья не поймёт».
И. Николаев:
– Согласен, но это чисто литературная метафизика, мне бы хотелось поделиться с Вами академическими когнициями. Отвечая на Ваш вопрос, Николай Петрович говорит: «Настоящее историко-философское познание имеет существенно творческий характер, учит нас углублять и развивать идеи, намеченные мыслителями прошлого».
Это верно и очень хорошо, но до академического концептуализма недостаёт существенно. Дело в том, как я понимаю, история философии нужна для того, чтобы человек получал возможность ориентироваться в онтологиях природы, общества и мышления, знать, что в мире есть, и чего нет. Я не касаюсь веры в Бога, а в Него просто верую. Это касается тех вопросов, о которых весьма подробно говорил с Вами Ильин, постулируя качество самосознания, могущее не позволять обманывать себя.
Мы же не верим сектантам, когда они метут пургу, не верим эзотеристам, даже Э. Гуссерлю мы не верим, когда он пытается внушить нам возможность «абсолютного познания». Прошу покорно простить за многословие, но я хотел бы получить ответы на вопросы о философских достижениях Запада и России? И как, на Ваш взгляд, современные российские академические философы отстают от своих коллег в интерпретациях лучших образцов мировой философии? С уважением.
В. Румянцев:
– Боюсь, что сейчас и здесь…
Соглашусь с оппонентами… неопределённое «сейчас и здесь» отсылает нас в собственную задумчивую экзальтацию, углублённую во внутренние вселенные рассуждений – где и есть та самая грань, отделяющая читателя от автора, которому уже и читатель-то особо не нужен; – а был бы вот такой всё понимающий собеседник, расслабленно плавающий вместе с вами в пространственно-временной вариативности творческих замыслов, которые в принципе и заполняют понятие искусства как феномен творца, художника, личности, перерастающей в индивидуальную метафору космологической энтропии (о чём неплохо порассуждал Лев Оборин, «Новый Мир», 2012, №2). И тут вдруг оказывается, что в эсхатологическом контексте нам вообще никто не нужен, и никто никому не должен, к тому же; лишь бы позволено было оставаться в невесомости навеянных творчеством вечных аллюзий – да и те необходимо изредка освобождать, выплёскивая во всемирный эфир, чтобы вновь с лёгким сердцем браться за перо. «Искусство никому ничего не должно. И, если честно, я пишу не для читателя. Ещё честнее? Я бы, может, и хотел писать для читателей, чтобы обрести популярность. Но я так не умею. …я просто отдаю долг» (Ефим Бершин, «Интерпоэзия», 2011, №3). – Слышите? – он про «эфир»… и про вечность, ежели перевести «пофигизм» поэтический.
Примирение и ответ
- …Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне.
Апостол Павел
Ирония пришвинской погони за правдой в том, что Спаситель-правитель безумно, до предосудительной чванливости любит гончую собаку-выжлеца, то есть нас, и любит свою охотничью жизнь, то есть нашу жизнь, больше чем себя, пусть даже надсадно-саркастически; – ему ж без подданных никак. И вот из этого-то самого «больше» и должны создаваться положительные герои. Кто они? Они должны выйти из того, что больше правителя, и в то же самое время присутствовать в нашем врождённом чувстве опасности как возможность спасения. Пришвинская теория спасения так же проста, как прост его гений: «Так тоже спящая почка иного растения много лет дремлет и остаётся почкой. Но при хороших условиях почка «выходит из себя» и обращается в зелёный росток». – Примирение? Да. Пусть непрочная связка – сказка, сродни свободной, верховной воле, но мы издетства в неё верим: в ней нереальная действительность оказывается больше наших реальных замыслов, больше мечты и больше нас самих; там взрослому человеку возвращается его юность, и он, сохраняя где-то вдали в запасе нажитой свой Разум и образование, восхищённо отдаётся природным силам доверчивости и особенному, проникновенному вниманию к подробностям жизни окружающих его людей: и истинный наш современник и, добавим, правитель «не тот, кто для себя потребляет достижения нового времени, а для кого современность открывает свет на своё прошлое».
И ежели удастся нам разглядеть такую Жар-птицу в пылу большой охоты за смыслом, человека, для которого правда дороже себя родного безо всяких химер пережитого прошлого, тогда и поверим мы в страну, где всё устроено немерено лучше, чем было до сих пор, и где слова священного писания «На земли, яко на небеси» воспринимались елейным бредом даже верующими – нельзя же верить в то, чего не будет никогда! – в стране, где святость подменена раскокошенным богатством: «…там не надо нам воровать. …там не работают, там всё нам приготовлено, там мы цари» (Пришвин).
Вы скажете:
– Никакого не может быть с ними соглашения и тем более Примирения!
Вот тут-то мы подошли к сути, хотя и воротились к началу очерка.
Исторический процесс перевалит и эту мрачную гряду настоящего, проклятой схизмой ошибок зацепившегося за тусклое наше с Вами существование, дорогой коллега – охотник за правдой. И уж хотя бы несравнимо мощной энергией, невероятными энергетическими всплесками потрясений отличается наша эпоха от пушкинской – ну, разве что кроме злодеяний, которые сопоставимо вряд ли меняются веками и так же подвластны истреблению под корень, как и дьявольскому возрождению из пепла ушедших эпох с их богоизбранными идеями; да разве что ожиданием Пришествия, затем Апокалипсиса, да и вообще… получается, много чем одинаковы мы с тем веком, не говоря о необходимости «терпеть противуречия».
Философы же никуда не делись – они рядом, просто гоголевская побеждённость историей и человеческими судьбами не так ценна сейчас, ценней другое – что же напророчествовало прошлое? – и как правильно использовать тот багаж, размером он отнюдь не мал… Нам нельзя ошибиться и сделать движение бессмысленным, бесконечно повторяя прописные, избитые, но не истлевшие истины – их все знают, от дармоедов-хомячков, наших детей, до профессоров-академиков – недавних однокашек: общественное мнение не тождественно безусловности – кстати, одна из аксиом. Посему результаты каких бы то ни было выборов и опросов лишь скудная, капризная «казуистика и демагогия» (Топоров: http://www.izvestia.ru/news/517700) и повод «включить мозг», как сказал бы мой сын – ведь когда он или его школьный корефан станет Президентом, всё будет по-другому: для чего, немного по скоморошьи уйдя в тень, и пишу статью, да и не я один; – нет смысла за?стить Диогену солнце.
И пускай не в нашей власти судьбы рода человеческого и очищение духовной атмосферы; но пусть хоть так… по телеологии – онтологическим позументом, с помощью которого вряд ли потушить и избавиться от костра инквизиции «политической религии», перекочевавшего в «бутырки», но который (позумент), соединённый с другими, рано или поздно сольётся в «большую воду», по Пришвину – в грациозный Океан новейшего исторического опыта, стоящего над прахом земли – тленом.
Закон тления и рождения примирит нас и с таинственным духом природы, с тревожным человеческим озарением, и с научным подходом к «самостийностям» сообща с эмпирической жаждой всевластия, аскетически бесплодной, тянущейся к владычеству; примирит так же, как жизнь и смерть примиряет Христианство. Знаете, я бы не стал акцентировать библейскую умозрительность о греховности, спасении – пусть остаётся основой прекрасного учебника нашей Истории – божий промысел вряд ли вмешается на чрезвычайно коротком отрезке времени, не исчерпаемым в пределе одной жизни (такой своеобразный кратковременный деизм), до «небытия»-то ещё далековато; круг истины и справедливости ещё не кончен, а завершат его в любом случае Прогресс и Разум, не иначе, а это уже вполне в наших силах, как и наше самостоятельное творчество бытия – социальное, философское – согласитесь, препона мысли нет. В том-то и простота пришвинского Примирения; и это – наш с вами Ответ. Любовь всему верит (св. Павел). Вот и всё.
Деревянен гроб сосновый,
Ради мене строен,
В нём буду лежати,
Трубна гласа ждати;
Ангелы вострубят,
Из гроба возбудят… (Раскольничья)