Она распята меж улиц Микеланджело и Песталоцци невдалеке от яффского блошиного рынка, который уродует своими барахольными метастазами всю прилегающую, и без того вдрызг захламлённую и запущенную окрестность. Соответственно этому изуродовано и само имя. Правда, рынок здесь уже ни при чём. За него постаралась грамматика иврита: первая буква может читаться и как «Ф», и как «П»; вторая – как «О» или «У». Просвещённые отцы города, утверждавшие название, имели в виду Пушкина, но местные произносят именно «Фошкин» – легче ложится на язык.

Каждая деталь тут глубоко символична – и местоположение, и запустение, и даже итальянские соседи, чьи фамилии, невзирая на куда большую сложность, отчего-то звучат в ивритских и арабских устах без какого-либо искажения, тик-в-тик правильно. Поди разберись: в свистящих дебрях какого-то «пес-та-лоц-ци» аборигены не путаются, а вот толкнуть вперёд губы элементарным «пуш» затрудняются.

Бывших жителей бывшей советской империи этот факт поражает. Воспитанные в герметичной духоте культурного тоталитаризма, они убеждены в беспримерной и общепринятой мощи русской литературы, в её едва ли не мировом лидерстве, а потому воспринимают рассказанную выше историю либо как злонамеренное попрание святыни, либо как факт чудовищного невежества. Реальное положение дел, между тем, обстоит совершенно иначе, и в этом нетрудно убедиться, сделав хотя бы полшага в сторону от великодержавных стереотипов, вбитых в наши промытые школой и пропагандой мозги.

Это стало открытием и для меня, уехавшего из России в возрасте 35 лет. Потребовалось время, чтобы осознать русскую литературу так, как она видится извне: как явление весьма молодое, чьи самостоятельные (а поначалу – сугубо подражательные, вторичные) шаги были сделаны всего два столетия назад, когда полки ведущих мировых литератур давно уже прогибались под тяжестью многовековой добычи.

Увы, волшебное звучание поэзии Пушкина и Лермонтова начисто теряется в переводе; в результате тексты превращаются в унылый суррогат баллад Байрона, Шиллера и Гёте. А Достоевский, Толстой и Чехов воспринимаются нашей культурной округой в лучшем случае как заметные вехи в ряду многих других заметных вех, а в худшем – как явления жанровые (соответственно: детектив, мыльная опера, антропология «русской загадки»). Но неприятнее всего то, что вслед за ними (опять же, с внешней точки зрения) зияет вековой провал, пустая чернота, в коей, лишь телескопом вооружившись, можно разглядеть несколько звёздочек сугубо местного значения. И в этих обстоятельствах стремление российских культуртрегеров украшать себя генеральскими знаками отличия кажется, мягко говоря, преждевременным.

Тем нелепее выглядит сейчас высокомерно-жлобская поза московского культурного бомонда. Достаточно посмотреть видеозаписи, сделанные во время гастрольных поездок львов и львиц столичного литературного львятника, почитать их исполненные самолюбования блоги и статьи, ознакомиться с их претенциозной «нетленкой», чтобы понять: этой части российского общества не требуется «вставать с колен».

Они давно уже витают в голубом мире иллюзий, не касаясь грешной земли не только коленом, но даже и стопой. Самое смешное, что при этом они же в один голос обвиняют в хамстве власть предержащую. Помилуйте, господа! Никакому хапуге-чиновнику не дотянуться до уровня вашего заоблачного жлобства. Более того, сознательно или бессознательно, он берёт пример именно с вас, своей культурной элиты, ставшей гламурным придатком нефтяной рыгаловки.

Скромнее надо бы, скромнее. И начинать следует с осознания места русского языка на рынке глобального Вавилона. Ваши плечи, господа, пока что украшают даже не офицерские, а сержантские погоны. Вашему культурному бэкграунду не хватает ни мощи (кстати, о Микеланджело), ни воспитания (привет от Песталоцци). Вы и правда сидите за общемировым столом, но на руках у вас не тузы и даже не валеты, а фошки. Не Пушкин – Фошкин.

Фошкин – это «ваше всё».

Потенциал, заложенный в том или ином языке, немедленно обнаруживает себя в эмиграции, при переходе на чужую, не удобренную протекционизмом почву. Свидетельством тому – экспансия английского, испанского, французского, китайского. Русский язык конкуренции не выдерживает, почти полностью вымирая уже в третьем поколении. Именно в этом заключается природа «ностальгии» русскоязычных писателей-эмигрантов: их тянет в так называемую «культурную метрополию» отнюдь не тоска по неизбывным богатствам оной. Причина куда прозаичней: русская культура не востребована нигде, кроме России. Пока ещё удачный чёс быковых и улицких на Брайтоне и в Ашдоде не должен никого обманывать: чтобы убедиться во временности этого явления, достаточно взглянуть на возраст рукоплещущих зрителей.

И дело тут не во враждебности к бывшей родине, но в чисто утилитарном расчёте. Сутки не безразмерны; конечно, хорошо бы уметь читать по-русски (или на урду), но перед этим имеет смысл потратить время на изучение более применимых языков. Без английского в современном мире не прожить; любой более-менее специальный культурный или научный интерес неизбежно приводит к немецкому и французскому; деловые контакты взывают к знанию китайского; испанский дети подхватывают, как грипп, из латинских сериалов, а где испанский, там и итальянский… В этом сугубо практическом списке русский язык едва ли входит в первую десятку. До него элементарно руки не доходят, вот и вся недолга, и никакой русофобии.

Иными словами, практическая заинтересованность в языке вытекает из реального лидерства его носителей в той или иной области. В настоящий момент, пожалуй, единственной сферой, где желательно знание русского, является отнюдь не литература, а шахматы. Да и вообще речь тут идёт отнюдь не только о литературе. Культурное самосознание определяет и господствующую ментальность общества. Так, имперское чванство правителей становится прямым следствием культурного чванства властителей дум. Прежде чем требовать уважения свобод от своих сатрапов, российской творческой интеллигенции (ныне переименовавшей себя в «Креативный Класс») стоило бы получше вглядеться в зеркало.

Что вы видите там, помимо раздутого зоба и павлиньих хвостов? Фошкина, распятого меж Микеланджело и Песталоцци на задворках чужой барахолки? Маловато, что и говорить… Но надежды на более ценное наполнение появятся лишь тогда, когда в зеркале обнаружатся ещё и такие необходимые вещи, как скромность и честная рефлексия. Ищите, господа, ищите.

Бейт-Арье,
сентябрь 2012

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>