“Зачем ты это читаешь?” – спросила меня одна прекрасная девушка в плацкартном вагоне, когда говорить уже стало не о чем и я обыкновенно уткнулся в книгу. С третьей страницы книги этой ей, “в литературе интересующейся разными авторами, но предпочитающей Сергея Минаева”, уже сообщили, что речь пойдёт о буднях московских обывателей – так называемых “лишних” людей, об их скорбных занятиях и убогих развлечениях. “Любовная лодка разбилась о быт”, – цитировался Маяковский применительно к этой книге, и были ещё какие-то малопонятные слова. Той книгой оказались “Московские тени” Романа Сенчина с жестоким рассказом о том, как по выходным отрываются торговые представители в пригороде Москвы, с нудным и подробным описанием сборища спившихся интеллигентов, много с чем ещё. Хотел я ответить в духе того же Маяковского, да на секунду задумался: слово “зачем”. Оно в творчестве Сенчина в каждом рассказе, на каждой странице, чуть ли не в каждом новом предложении. Зачем это читать? И зачем, действительно, я это читаю? Зачем он – это пишет? А зачем они все – люди, населяющие эти книги – зачем они так живут? Поражённый на миг таким внезапным количеством этих “зачем”, я добавил к ним ещё одно – и отвечать не стал.

Бытописатель Роман Сенчин родился в 1971 году, успел поработать монтировщиком, сторожем, дворником. Печатается в литературных журналах с 1997 года. Первую книгу опубликовал в 2000-м. В 2001 окончил Литературный институт. Герой первых книг – сам автор, с лимоновской откровенностью описывающий собственные будни и будни окружающих – провинциальных интеллигентов, менеджеров, студентов. Лауреат премий журналов «Кольцо», «Знамя»; «Эврика», «Венец». Финалист русского “Букера” в 2009 году (роман “Елтышевы”, о котором и пойдёт речь). Некоторые издания называют Сенчина самым спорным писателем своего поколения (подразумевая тот факт, что каждая публикация его рассказов и повестей вызывает горячие споры среди критиков) – однако, такая формулировка применима ко многим и хотя бы уже поэтому неверна. Скорее, это самый бесспорный писатель – так будет точнее. Во-первых, потому что его место в современной литературе уже никто не оспорит, а во-вторых, с ним не поспоришь – хотя поспорить порой очень хочется.

Ещё его называют депрессивным. Принимая участие в проекте “Литературная матрица” (школьный учебник, написанный современными писателями), Сенчин выбрал короля депрессивной прозы начала прошлого века Леонида Андреева. Тем не менее, параллели между автором и его литературным кумиром вряд ли уместны: Андреев намеренно сгущает краски, создавая свой мрачный мир, Сенчин же не создаёт ничего, он не ставит диагноз, он просто описывает. В этом плане он ближе к Горькому, другу Андреева, – но Горький слишком романтичен, у Сенчина этого нет и близко. Из современных же авторов его сравнить не с кем, несмотря на сильный крен литературы в сторону реализма (Кастанедой теперь никого не удивишь, а вот как выживать в современной России – уже в рейтинге популярных вопросов к Яндексу). Захар Прилепин, Дмирий Быков? Они пишут о жизни в движении. Сенчин – о жизни, лишённой движения. Любовная лодка, кстати, в его книгах разбивается в самом начале, мгновенно и в щепки, и преподносится эта авария вовсе не как трагичный финал, а только как начало всего ужаса. Герои Сенчина или уже находятся, или внезапно попадают в такое пространство, где любовная лодка вообще невозможна как понятие, где о ней или не знают, или давно не помнят.

Таковы и Елтышевы – персонажи одноименного романа. Книга так и не получила “Букера”, вероятно, и потому, что в её случае наградить автора – значит не просто признать его талант и вклад в литературный процесс, но и признать реальность описываемого им мира – а вот этого очень не хочется. Семью вполне благополучных служащих (отец – капитан милиции, мать – библиотекарь) и сыновей выселяют из ведомственной квартиры. Отец семейства вынужден уволиться из органов в результате должностного преступления. Семья переезжает в деревню, к тетке, пытается наладить деревенский быт и хозяйство. Им приходится жить не в той деревне, куда принято ездить на отдых, а в настоящей деревне – без дорог, лекарств и средств к существованию, где люди теряют человеческий облик, сталкиваясь с необходимостью выжить. Вот характерные цитаты из книги:

В первых числах ноября начал давить настоящий, за двадцать, мороз. Он выжигал в незащищенной снегом земле корни и семена, дни были черные, невыносимо грустные, люди с надеждой поглядывали на небо, ожидая, что вот-вот повалят хлопья. Но в небе была лишь серая хмарь, из-под которой еле-еле пробивался красноватый, не слепящий глаза круг солнца.

Девятого подул несильный, но ледяной, достающий даже в самом жарконатопленном помещении, ветер; все живое попряталось, замерло, стараясь переждать, перетерпеть этот ровный поток мертвого воздуха. И через двое суток пытки слегка потеплело, а потом повалил густой, тяжелый снег.

В последние годы Елтышев стал не любить живых. Многие из живших рядом были лишними, некоторые становились его врагами или теми, кто мешал жить ему и его близким. Особенно явно это стало в деревне. Борьба за существование, месть за унижение – проглотить обман, это ведь тоже унижение.

Но с самых недавних пор Николай Михайлович невольно, не желая и пугаясь этого, стал завидовать тем, кто умер. Умер быстро, не успев понять, что умирает; может, они и пугались, но пугались только в тот момент, когда смерть уже была неотвратима и уже ничего нельзя было изменить… Юрке завидовал (хотя тот, если верить его вдове и допустить, что у нее с головой все в порядке, помучился на том свете), Харину, этим пацанам, которых по пьяни зарубили, зарезали, даже сыну своему, чью пустую и ему самому немилую жизнь вдруг оборвал несчастный случай… Несчастный случай… Завидовал он потому, что почувствовал близкую старость. Настоящую, от которой уже не избавиться, не обмануть ни ее, ни себя. И с каждым месяцем будет хуже. А их впереди много. Может, и десятки лет. Как у тетки Татьяны. До полного изнеможения и маразма…
Просыпался без всякого желания вставать. Пытался представить, что может ожидать его сегодня хорошего. Не находил ничего. Но все же поднимался, натягивал одежду. И дальше тек напрасный, лишний, тяжелый день. Любое движение вызывало не то чтобы боль, а – хуже – физическую тошноту. Ничего не хотелось, нет – не моглось – делать. Не хотелось жить. «Вот это и есть старость, – сидя возле печки и с отвращением втягивая в себя дым очередной сигареты, понимал Николай Михайлович. – Это и есть мерзость старости. Не болезни, не немощь тела, а вот эта тошнота».

Деградация, умирание, крах семьи, прекращение рода. Жизнь, подобная молотку, монотонно вбивающему гвозди – человеческие жизни – в гнилую древесину реальности, освобождая от чаяний и надежд.

В этой книге нет символов, нет рецептов, она – не приговор обществу и не зеркало, в котором каждый непременно увидит себя. Это полная бытовых подробностей история жизни конкретной семьи, описанная по всем канонам классической русской литературы, к тому же автором, превосходно владеющим языком. Ни одного лишнего слова.

Нарастающую популярность подобной литературы возможно объяснить только одним: среди метафизики и гламура, наполняющих большинство книг с полки “Современная российская проза”, долгое время не находилось места человеку обычному – проживающему не на Рублёвке и не в Астрале, а рядом с нами, среди нас и, может даже – в нас. А интерес к нему общества, пресытившегося “героями нашего времени”, стремительно растёт. Пройдёт время, и книги Сенчина переместятся с этой полки на другую – к Чехову и Достоевскому, в раздел “Русская классика”, тогда как ныне с ним соседствующие так и останутся pocket trash books, не более.

В одном из своих интервью Р. Сенчин сказал: «Я пытаюсь писать о жизни ничем особенным не выдающихся, как Пушкин их назвал «ничтожных», людей. Хотя каждый человек особенен и уникален. Но жизнь большинства складывается из череды дней-близнецов, которые не запоминаются, не радуют и не огорчают, почти не отмечаются. И, может, чтобы зафиксировать эти свои и других людей безрадостные дни, я и занимаюсь литературой».

И вот как ответить на вопрос – зачем это читать?

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>