4 сентября 1896 года родился драматург Антонен Арто

Увидим ли мы театр, который нас потрясет?

Надежд на это пока немного. Лучшие из спектаклей способны увлечь, но не поразить. Единственная реакция, к которой готовы зрители — смех. Театр приобрел то «право на скуку», которое провозгласил Питер Брук.

Есть еще «театр для интеллектуалов», для самопровозглашенной элиты, безо всякой духовной дисциплины и способности к живому проживанию драматургии идей. Здесь тоже все решает мода. Отсюда ждать откровений просто нелепо.

Остается надеяться на те удивительные откровения театра, которые случались в преддверии великих потрясений: в Афинах Перикла, в Италии в эпоху Ренессанса, и у нас в Серебряный век. В такое время театр выносит на поверхность скрытое в глубинах, то идеальное что вскоре приобретет физическую весомость гильотины, разрушительной ярости толп на улицах; страстность вскриков трагической актрисы отзывается глухими стонами у стены дома, который подсвечивает театральная рампа — кровавая луна…

Это не бытовой и развлекательный театр, это театр крови и аффекта. Политический театр.

Театр идеи, если понимать идею как начало и итог любого действия.

Идея — не обитатель ученых книг, в них содержится только дымный след от раскаленной и вибрирующей реальности метеора, который ворвался в атмосферу человеческого сознания… Идея не «физична», в смысле абстрактности и математичности, но «метафизична», она конкретна и реальна. И главное, что мешает нам принять эту точку зрения, столь естественную — это три тысячи лет развития рационализма, который с предсказуемостью маньяка режет цельность бытия на отдельные пласты: субъективное и объективное, реальное и идеальное, мыслительное и чувственное. Здесь «идея», конечно, теряет всякую силу.

И именно вернуть непосредственную реальность предмету и цельность — бытию, призывал Антонен Арто.

Но как? Это камень преткновения вот уже для нескольких поколений театральных режиссеров. Слишком беден язык выразительных средств, глубины откровений Арто кажется невозможным заполнить их ничтожным объемом. Но, может быть, все есть уже в самих зрителях? Быть может, все дело в том, чтобы пробудить в их жаждущих сладких иллюзий душах сон более глубокий и потому предельно реалистичный?

Высвободить монстра воображения через погружение в транс.

В логической непрерывности существуют провалы, которые заполнены образами. Они вспыхивают в минуты смертельной опасности, в сознании тонущего человека, человека, потрясенного спектаклем. Это мистический опыт Иного. Он достигается через экстаз. В том числе и через экстаз боли и рассечения ткани мышления — предельный случай чего — шизофрения, когда человек порабощен собственным воображением, когда нет разницы между внешним и внутренним.

Что такое, как не монтажные видения, то кино, которое видит человек перед порогом смерти?

Приведем выдержку из популярной в начале XX века книги Бине и Фере о гипнозе животных: «В каждом образе, представленном в мозгу, в зачаточном состоянии имеется галлюцинаторный элемент, который лишь ждет своего развития. Именно этот элемент развивается в процессе гипноза, когда достаточно бывает назвать испытуемому какой-нибудь предмет… чтобы внушаемый словом экспериментатора образ тотчас стал галлюцинацией. Итак, между идеей предмета и галлюцинаторным образом этого предмета разница только в степени». И далее: «любая идея становится действием, любой вызванный образ становится для них реальностью, они уже не отличают реального мира от мира внушенного и воображаемого».

В этом отрывке всякий (по)читатель Арто увидит много аллюзий. Приведем тут лишь одну из них: «Иллюзия относится не к правдоподобию или неправдоподобию действия, а к коммуникативной силе и реальности этого действия».

Это параллель любопытна, но в те годы торжества психологии, открытия загадочного континента бессознательного, передовая наука и авангардное искусство шли рука об руку, как никогда до того в истории. И отслеживать влияния, к тому же часто мнимые, задача для историков науки и искусства. Важнее другое, приведенная мною цитата взята из книги Сержа Московичи о психологии толп. И это вновь нас возвращает к проблеме театра политического.

Жак Деррида в «Театре жестокости и закрытии представления» указывает на этот политический (но не идеологический!) Характер театра Арто. Противопоставление это не случайно и отнюдь не абсурдно. Идеология рационализирует свирепое истечение гнева народных масс, опутывая их коконом интеллектуальных утопий, и тем самым лишают революционную стихию естественности. Священный огонь используют для топки парового двигателя локомотива, так как думают, что ведут его в правильную сторону… Но сами оказываются первой жертвой.

На этом основан протест Арто против риторического театра. Слова хороши, когда они предуведомляют аффект, а не подменяют его. Когда толпа ворочается в ложбине площадей, как огромный змей, и ее шипение — это предупреждение о близком броске, мы встречаем ту опасность, что оправдывает существование человека и делает его «самым мужественным животным» (Ницше). Те же массы, что шипят мимикрируя — вызывают омерзение. То же самое чувство гадливости, что вызывает самодовольный актер, который лениво тянет напоенные энергией строки Шекспира в модной и обессиленной (потому модной) постановке.

Быть может, тогда «театр жестокости» есть только тайнопись эпохи восстания масс? А может, и вселенских катастроф? Как были таковыми поэмы Уильяма Блейка, где демоны и ангелы вели битвы в призрачном полупрозрачном мире рядом с королями и бунтовщиками французской и американской революции? И значит, дух Арто витал над Лениным, Муссолини и, страшно подумать, Гитлером?

Не будем юристами духа, не будем требовать однозначных формулировок. Великие провидцы потому и велики, что из созданных ими символов можно выдавить какое угодно содержание, что и делает их вечно актуальными. И все же, я убежден, «театр жестокости» мог быть реализован либо в самом Арто (что и случилось), либо в метущихся в божественном безумии, в сумеречном состоянии транса, в лучших актерах и лучших зрителях человечества — в взметенных единой волей толпах. В них бьется божественное откровение, среди ее частиц — мещанских душ, бродит сам Дионис, с тонкой улыбкой, одинокий и незамеченный… И только в этом хаосе царит Предопределение и Провидение. Как писал Жозеф де Местр : «Отнюдь не люди ведут революцию, а сама революция использует людей в собственных целях».

Арто понял природу революции лучше Маркса. В этом его сила. В этом его слабость. Он, в котором жизненной энергии было столь много, был выключен из жизни. Здесь причина его безумия. Но откровения его могут способствовать Жизни сегодня, в то время когда упадок культуры и мощи витальной энергии заметен как никогда.

И значит «театр жестокости» закончит свое вольное путешествие по покрытым пеплом диким просторам и вернется к нам, в застойный мирок благополучия. Мечта Арто нас опалит кровавым жаром…

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>