Он не любил уродов.

Уроды вызывали в нём смешанное чувство вины и отвращения – разом.

Возможно, будучи человеком более добродетельным, он бы с удовольствием протирал эти слюнявые рты, ловил сбивчивую невнятную речь и менял подгузники, не испытывая чувства гадливости, а напротив, почитание высокого божественного умысла Творца. Но увы… От чего-то у него были сомнения, что под этим мерзким телом скрывается возвышенная и тонкая душа: внутри всё представлялось столь же уродливым и гадким.

Поэтому при встрече с уродами на улице он стыдливо отводил глаза, с удовольствием рассматривая стройные семенящие ножки девушек, всполохи закатного солнца по окнам фасадов и смешно крякающих уточек, пощипывающих костяными клювами жухлую травку с набережных затхлых городских каналов.

Поэтому, по приезде в итальянский городок «Н», когда в зеркальце заднего вида, на переходе, выкатилось лицо человека с большим пропеллером за спиной, – он внутренне содрогнулся.

Человек в механическом инвалидном кресле вовсе не напоминал милого проказливого Карлсона, живущего на крыше: это был урод.

– Ну и морда… – ещё подумал он, пропуская инвалидную коляску и рассматривая, как девушка в синей шляпке за столиком придорожного бара слизывает розовым язычком завиток фисташкового мороженного.

Теперь он сидел через столик от незнакомки и, помешивая ложечкой капуччино, неприязненно наблюдал, как невесть откуда взявшийся за спиной урод досадливо отражается в очках девушки.

Более того, как и он исподтишка пялится на неё.

Более того, кажется девушку это нисколько не смущало…

Самое забавное, что мысль подсесть к голубой шляпке скукожилась в нём словно под присмотром няньки.

Урода звали Фредерик.

Похоже, ещё будучи в утробе, несчастный чем-то не устроил Создателя, и Тот зло, наскоро намесив его ещё рыхлую, податливую как тесто голову, отвлёкся и… так и позабыл о несчастном.

Фредерик был настоящий монстр, точь-в-точь как тип из «Аленького цветочка» до того, как стать принцем.

Но стать принцем Фредерику похоже не светило, а вместо «Аленького цветочка» в петличке у Фредерика за спинкой его инвалидной коляски вечно крутился детский весёленький разноцветный пропеллер: «Цветик-семицветик». Рви лопасти и загадывай желания. Но никто не рвал…

Урод с успехом мог бы исполнять роль местной Синей Бороды: иметь затерянную среди холмов Итрии небольшую палачину или ламию, куда сцапывал бы с пляжных лежаков зазевавшихся немок, голландок, финок и прочих конопатых.

И, подобно ушастому фонтриерскому садомазохисту, накручивал бы их чресла, перетянутые изящными алыми ремнями от D&G на сложные зубчатые механизмы…

И, под негромкого Вагнера, небольно похлёстывал бы упругие, накаченные на тренажёрах в дорогих спортклубах ягодицы дев замысловатой плёточкой с тремя витыми хвостами.

И со вшитыми туда серебряными пульками от вурдалаков…

Безусловно, столь изысканное «Извращения с Уродом» могло бы открыть новое направление в итальянском туризме, не менее популярное, чем скажем, поездки за малолетками в страны Индокитая. А может и более…

А Урод прославил бы и поднял статус и достаток своего унылого провинциального городка…

Так бы и было, но опять кто-то отвлёкся, то ли Господь, то ли Дьявол, а может и разом, и Фредерику выпала другая роль: приносить счастье и удачу. По крайности – так считалось.

Фредерик мотался по городку на своём инвалидном кресле, как сверкающий огнями космический корабль инопланетян, с утра до ночи, тыркаясь своей жуткой мордой во все городские события – от рождения ребёнка до похорон… Но похоже, никто в городке был не против. Даже наоборот. Фредерик стал талисманом счастья и удачи, как кошка, которую переносят через порог нового пустого дома…

Возможно, причиной тому прирождённое приятие и любовь итальянцев к любым формам жизни: «I viva siamo vivo» (жизнь это жизнь) и их природное любопытство и уважение к тайным промыслам Господа, сотворившего такое…

Постепенно и он привык к Уроду. И всякий раз, приезжая в городок, искал его коляску с весёлым пропеллером за спиной. И если не находил Фредерика, то печалился.

Монстр был как пикантная приправа к этим утопающим в цветущих кустах араукария белым кубам вилл, качающимся на волнах марины у Нормандской крепости синим яхтам, бесчисленным барам, тратториям и пешириям ухоженного респектабельного городка.

Ходили слухи о связях монстра и его внебрачных детях… и если у кого в семье и появлялся аутентист или ребёнок с отклонениями, то за глаза их называли «дети от Фредерика»… Но это не всерьёз.

Были и другие странные поверья:

– если девушка посидит на коленях у урода, то в течение года выйдет удачно замуж;

– а если мужчина погладит урода по голове, то его мужская сила преумножится…

Поэтому Фредерик не был обделён вниманием, и в каждом семейном альбоме можно было встретить его жуткую морду.

Однажды и ему пришла в голову мысль сфотографироваться с монстром: Он и Урод.

Но он отогнал её как неловкую: урод ведь не утка Мак.

Странно, хоть он и часто встречал Фредерико на набережной или в барах, но ему и в голову не приходила мысль, что у Урода, как у других, есть свой дом и семья.

Оказалось, что вечером Урод не улетал в алое, как короткая юбочка барменши Джулии, закатное небо на своём глупом пропеллере, а, как он случайно подглядел, с трудом закатывался задом на две ступени крыльца маленького терракотового домика на краю мола.

Ему помогала вцепившаяся в кресло паучьими лапками иссохшая, как чернослив, старуха, мать урода, Франческа (как ему потом сказали): «Viа, via (давай, давай) – Фредерико! – кричала старуха. – Поторапливайся, мой сладкий Урод. Ты уже всем надоел! Дай людям продыху!»

Он плёлся к своей арендной машине, переполненный этой любовью, как налитый до краёв бокал чёрным душистым Неро Дьяволо. И, тяжело переваливаясь, как глупая утка-Мак, словно боялся расплескать эту любовь, он повторял:

– Via, Via, – и по-детски шмыгал носом: – Via, Via, мой сладкий урод…

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>