ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ

8. Гвардейский капкан

Мы переходим к последнему году жизни и истории дуэли Пушкина. История эта хорошо известна и изложена в школьных учебниках. Кто же ее автор? Ответ может показаться неожиданным – император Николай I.

Из письма Николая I младшему брату, великому князю Михаилу Павловичу от 3 февраля 1837 г.:

«Дотоль Пушкин себя вел, как каждый бы на его месте сделал; и хотя никто не мог обвинять жену Пушкина, столь же мало оправдывали поведение Дантеса, и в особенности гнусного его отца Геккерена. Но последний повод к дуэли, которого никто не постигает и заключавшийся в самом дерзком письме Пушкина к Геккерену, сделал Дантеса правым в сем деле. Вот случай сказать: гони природу в дверь, она влетит в окно…

Пушкин погиб и, слава богу, умер христианином. Это происшествие возбудило тьму толков, наибольшей частью самых глупых, из коих одно порицание поведения Геккерена справедливо и заслуженно; он точно вел себя, как гнусная каналья. Сам сводничал Дантесу в отсутствие Пушкина, уговаривал жену его отдаться Дантесу, который будто к ней умирал любовью, и все это тогда открылось, когда после первого вызова на дуэль Дантеса Пушкиным, Дантес вдруг посватался на сестре Пушкиной; тогда жена открыла мужу всю гнусность поведения обоих, быв во всем совершенно невинна» (Щеголев П. Е. «Дуэль и смерть Пушкина», Сб. Пушкин и его современники, вып. XXV-XXVII. П., 1916, с.67).

То есть через 10 дней после дуэли, через неделю после смерти Пушкина и в день ПЕРВОГО заседания военного суда по делу о дуэли, Николай I уже сформулировал официальную версию событий. Естественно, что при жизни Николая I никто в России ни в мемуарах, ни в письмах, которые просматривались властями, эту версию не оспаривал. Ограничивались, как, к примеру, Петр Вяземский, смутными намеками: «О том, что было причиною кровавой и страшной развязки, говорить много нечего. Многое в этом деле осталось темным и таинственным для нас самих. Довольно нам иметь твердое задушевное убеждение, что жена Пушкина непорочна…» (Из письма А. Я. Булгакову от 5 февраля 1837 года). Отметим, что «задушевное убеждение» Вяземского полностью совпадает с тезисом Николая I «никто не мог обвинять жену Пушкина».

В полном соответствии с версией Николая I были стремительно проведены «гвардейские» следствие и суд по делу о дуэли: «2 февраля 1837 года флигель-адъютант лейб-гвардии Конного полка полковник Бреверн получил от генерал-майора Мейендорфа, командующего 1-й гвардейской кирасирской бригады, уведомление: «Вследствие приказа по Отдельному гвардейскому корпусу от 29 января за №14 Кавалергардского ее величества полка поручик барон Геккерн за бывшую между им и Пушкиным дуэль предается военному суду при вверенном мне лейб-гвардии Конном полку…» («Дуэль Пушкина с Дантесом-Геккерном», М., Белый город, 2012).

Суду и следователю вменялось «в непременную обязанность открыть, кто именно были посредниками при означенной дуэли и вообще кто знал и какое принимал участие в совершении или отвращении оной. Дело сие окончить сколь можно поспешнее».

За поспешностью дело не стало, несмотря на вопросы, возникшие у некоторых членов комиссии: «Военно-судная комиссия по собрании всех изъясненных сведений в определении своем 13-го минувшего февраля заключила: привесть сие дело немедленно к окончанию. Определение это подписали все члены: как презус, так и асессоры, но производитель дела, аудитор лейб-гвардии Конного полка 13-го класса Маслов, не скрепивши его, на другой потом день подал в Военно-судную комиссию рапорт, в котором изъяснил следующее: что, хотя комиссия и заключила привесть дело к немедленному окончанию, но он, Маслов, по лежащей на нем обязанности… считал бы неизлишним потребовать чрез с. – петербургского обер-полициймейстера установленным порядком от жены камер-юнкера Пушкина объяснение в том, и именно:

1) не известно ли ей, какие именно безымянные письма получил покойный муж ее, которые вынудили его написать 26-го января к нидерландскому посланнику барону Геккерну оскорбительное письмо, послужившее, как по делу видно, причиной к вызову подсудимым Геккереном его, Пушкина, на дуэль;

2) какие подсудимый Геккерн – он сам сознается – писал к ней, Пушкиной, письма или записки, кои покойный муж ее в письме к барону Геккерну от 26-го января называет дурачеством; где все сии бумаги ныне находятся, равно и то письмо, полученное Пушкиным от неизвестного еще в ноябре месяце, в котором виновником распри между подсудимым Геккерном и Пушкиным назван нидерландский посланник барон Геккерн и вследствие чего Пушкин еще прежде сего вызывал подсудимого Геккерна на дуэль, но оная не состоялась потому, что подсудимый Геккерн предложил жениться на его свояченице, а ее сестре;

и 3) как из письма умершего Пушкина видно, что посланник барон Геккерн, когда сын его, подсудимый Геккерн, по болезни оставался дома, говорил жене Пушкина, что сын его умирает от любви к ней, а после уже свадьбы Геккерна, как Пушкин 27-го января у виконта д’Аршиака в присутствии секунданта своего подполковника Данзаса объяснил, что они, Геккерны, дерзким обхождением с женой его при встречах в публике давали повод к усилению поносительного для чести их, Пушкиных, мнения, то посему он, аудитор Маслов, считал бы нужным о поведении г-д Геккернов в отношении обращения их с Пушкиной взять от нее также объяснение» (там же).

Приговор (сентенция) был следующим: «Комиссия военного суда находит следующее: что между камер-юнкером Пушкиным и поручиком бароном де Геккерном с давнего времени происходили семейные неприятности… Военно-судная комиссия признает как его, Геккерна, так и камер-юнкера Пушкина виновными в произведении строжайше запрещенного законами поединка, а Геккерна и в причинении пистолетным выстрелом Пушкину раны, от коей он умер, приговорила: подсудимого поручика Геккерна за таковое преступное действие по силе 139-го артикула воинского Сухопутного устава и других под выпиской подведенных законов повесить; каковому наказанию подлежал бы и подсудимый камер-юнкер Пушкин, но как он уже умер, то суждение его за смертью прекратить; а подсудимого подполковника Данзаса (секунданта Пушкина – А.П.)…, который …не донес заблаговременно начальству о предпринимаемом ими злом умысле и тем допустил совершиться дуэли и самому убийству, которое отклонить еще были способы, то его, Данзаса, по долгу верноподданного не исполнившего своей обязанности, по силе 140 воинского артикула повесить» (там же).

(Успокоим читателей: никто повешен не был — Данзасу император заменил повешение двумя месяцами ареста в Петропавловской крепости; Дантеса разжаловали в рядовые, к чему император добавил: «рядового Геккерена, как не русского подданного, выслать с жандармом заграницу, отобрав офицерские патенты». Секундант же Дантеса атташе французского посольства Оливье д’Аршиак 2 февраля отбыл из России и в приговор не попал.).

Нашел отражение в сентенции и тезис императора о Геккерне-отце, который, по словам Николая I, «вел себя, как гнусная каналья»: «Военно-судная комиссия на основании вышеприведенного высочайшего его императорского величества повеления в особо составленной записке изъяснила меру прикосновенности к настоящему делу … министра нидерландского барона Геккерна. По имеющемуся в деле письму убитого на дуэли камер-юнкера Пушкина видно, что сей министр, будучи вхож в дом Пушкина, старался склонить жену его к любовным интригам со своим сыном, поручиком Геккерном, по показанию подсудимого инженер-подполковника Данзаса, основанному на словах Пушкина, поселял в публике дурное о Пушкине и жене его мнение на счет их поведения, а из собственного его, барона Геккерна, письма, писанного к камер-юнкеру Пушкину в ответ на вышепомянутое его письмо, выражениями оного показывал прямую готовность к мщению, для исполнения коего избрал сына своего, подсудимого поручика барона Геккерна» (там же).

(У Николая I был, что называется, зуб на Луи Геккерна. Причина ясна из письма к русскому императору Вильлельма Оранского, короля нидерландского и великого герцога люксембургского, женатого на сестре Николая I: «Я должен сделать тебе, дорогой мой, один упрек, так как не желаю ничего таить против тебя, — как же это случилось, мой друг, что ты мог говорить о моих домашних делах с Геккерном, как с посланником или в любом другом качестве? Он изложил все это в официальной депеше»(26 сентября 1836 года).

Как опытный политик Николай I убивал одним выстрелом двух зайцев (извините за грустный каламбур): в апреле 1837 г. Луи Геккерн покинул Россию).

Итак, следствие было завершено, а дело закрыто, хотя, как говорится, вопросы остались и «генерал-адъютант Бистром, препровождая в Аудиториатский департамент Военно-судное дело о поручике де Геккерне и подполковнике Данзасе, в отношении своем присовокупил, что при ревизии этого дела в штабе Гвардейского корпуса замечены упущения:

1) что не спрошена по обстоятельствам, в деле значащимся, жена умершего камергера Пушкина;

2) не истребованы к делу записки к ней поручика барона Геккерна, которые, между прочим, были начальной причиной раздражения Пушкина…» (там же). Генерал-адъютант, по существу, повторяет вопросы аудитора Маслова, однако у него отчего-то выпал первый вопрос Маслова относительно полученных Пушкиным безымянных писем. (К ним мы скоро вернемся).

В ходе дела получили развитие и были официально оглашены тезисы государя императора о предистории и причинах дуэли: «Генерал-аудиториат по рассмотрении Военно-судного дела … произведенного по высочайшему повелению …находит: Предшествовавшие сей дуэли неудовольствия между камер-юнкером Пушкиным и поручиком бароном Егором Геккерном возникли с довольно давнего времени. Поводом к сему, как дело показывает, было легкомысленное поведение барона Егора Геккерна, который оскорблял жену Пушкина своими преследованиями, клонившимися к нарушению семейственного спокойствия и святости прав супружеских. В ноябре месяце прошлого 1836 года неудовольствия сии возросли до того, что Пушкин вызывал Геккерна на дуэль, однако ж после сам же уничтожил свой вызов, узнавши, как видно из письма его к чиновнику французского посольства виконту д’Аршиаку, что Геккерн решился жениться на свояченице его, фрейлине Гончаровой. За всем тем и после женитьбы Геккерна на девице Гончаровой неудовольствия к нему Пушкина не только не погасли, но день ото дня усиливались еще более. Письмо Пушкина к отцу Егора Геккерна, министру нидерландского двора барону Геккерну и объяснения его с секундантами перед дуэлью обнаруживают, что Егор Геккерн и после свадьбы не переставал при всяком случае изъявлять жене Пушкина свою страсть и дерзким обращением с нею в обществах давать повод к усилению мнения, оскорблявшего честь как Пушкина, так и жены его; кроме того присылаемы были к Пушкину безымянные равно оскорбительные для чести их письма, в присылке коих Пушкин тоже подозревал Геккерна, чего, впрочем, по следствию и суду не открыто. Напоследок, 26-го января сего года, Пушкин по получении безымянных писем послал к отцу подсудимого Геккерна, министру нидерландского двора, письмо, наполненное поносительными и обидными выражениями. В письме сем Пушкин, упоминая о неприличном поведении подсудимого Геккерна в отношении жены его, Пушкина, писал, что жена его, удивленная низостью Геккерна, не могла удержаться от смеху и что досада, которую она имела на эту сильную и высокую страсть, погасла в самом холодном презрении и заслуженном отвращении. Причем, коснувшись и самого министра Геккерна, укорял его, что он родительски сводничал своему сыну и руководил его поведением и, внушая ему все те жалкие выходки и глупости, которые он позволял себе писать, сам, подобно старой развратнице, сторожил жену его, Пушкина, на всех углах, чтобы говорить ей о любви к ней незаконнорожденного своего сына и даже тогда, когда он оставался дома больной венерической болезнью, говорил ей, что сын его умирает будто бы от любви к ней. В заключение Пушкин, изъявляя желание, чтобы Геккерны не имели никакого сношения с его семейством и прекратили предосудительные свои в отношении к нему поступки, назвал Егора Геккерна подлецом и негодяем. Следствием сего письма был вызов на дуэль, предложенный Пушкину от Геккернов через находившегося при французском посольстве виконта д’Аршиака. По изъявленному Пушкиным на это согласию избраны секундантами: со стороны Егора Геккерна помянутый д’Аршиак, а со стороны Пушкина инженер-подполковник Данзас» (там же).

Отличие текста генерал-аудиториата от письма императора состояло разве в том, что вместо «последнего повода к дуэли, которого никто не постигает», появляется ничем не мотивированное объяснение: «26-го января сего года, Пушкин по получении безымянных писем послал к отцу подсудимого Геккерна, министру нидерландского двора, письмо, наполненное поносительными и обидными выражениями» (там же). В деле нет никаких упоминаний о безымянных письмах, полученных Пушкиным не в ноябре 1836-го, а в январе 1837-го. Поэтому резонно предположить, что указание поместить в дело это объяснение исходило от государя императора.

Есть еще одна странность. В деле присутствует целый ряд писем: «камергером князем Вяземским …приложенные два письма, писанные к нему секундантами виконтом д’Аршиаком на французском диалекте и инженер-подполковником Данзасом… и два письма, предложенные комиссии презусом оной, врученные ему графом Нессельроде, писанные камергером Пушкиным на французском диалекте … от 17-го ноября 1836 года к графу д’Аршиаку от 26-го января сего года к барону де Геккерну» (там же).

Вдобавок в деле есть копия «с письма Пушкина к г-ну д’Аршиаку, писанную рукой сего последнего и оставленную им у князя Вяземского вместе с письмом о всем происходившем во время дуэли», а также «найденные между бумагами покойного камергера А.С. Пушкина письма, записки и билет: … 1) Письмо графа д’Аршиака к камергеру двора его императорского величества А.С. Пушкину от 26-го января 1837 года,

2) Два письма его же, графа д’Аршиака, к А.С. Пушкину от 27-го января 1837 года,

3) Письмо барона де Геккерна к А.С. Пушкину, подписанное также Георгом Геккерном,

4) Визитный билет графа д’Аршиака, на коем надпись, его же рукой сделанная» (там же).

Однако в деле нет (как нет упоминания о нем в письме Николая I) так называемого диплома рогоносца («безымянных писем»), после получения которого Пушкиным в ноябре 1836 года открыто началась дуэльная история. Более того, несмотря на вопросы о безымянных письмах аудитора Маслова (а это означает, что все об этих письмах были наслышаны), упоминание о ноябрьских письмах. отсутствует в описании событий по дуэльному делу, данном генерал-аудиторатом. Возникает ощущение, что при составлении описания дуэльной истории генерал-аудиторат убрал упоминания о ноябрьских письмах и переместил появление этих писем в январь, чтобы объяснить поведение Пушкина накануне смертельной дуэли.

(При этом «экземпляр пасквиля, полученный графом Виельгорским, в III отделении был, хранился в секретном досье» (Щеголев П.Е. «Дуэль и смерть Пушкина», М.: Жургазоб’единение, 1936, Анонимный пасквиль и враги Пушкина, I). Впервые же в печати диплом рогоносца появился только в 1875 году в книжке «Материалы для биографий А. С. Пушкина. Лейпциг. 1875»).

Отчего же следствие игнорировало важную улику, способную пролить свет на причины дуэли? Ответ очевиден: оттого что в письме было ясно сказано, что жена Пушкина Наталья Николаевна является любовницей государя императора Николая I. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>