Нацентов В. Лето мотылька. – Воронеж: АО «Воронежская областная типография», 2019.

Василий Нацентов обратил на себя внимание публикациями в ведущих толстых журналах (либеральных и почвеннических), участием в бесконечных семинарах для молодых писателей и, наконец, попаданием в премиальные списки «Лицея» и «Поэзии».

Хорошее начало? Особенно если учесть, что парню всего 21 год.

Но что возраст? Мне всегда казалось, что поэт вне этого: либо он уже явил себя миру, либо нет. По юношеским стихам должно быть видно, чего стоит молодой человек. История литературы знает исключения — куда же без них? — но они только подтверждают правило.

Переводить вечерний дождь
на свой язык синиц и листьев.
Дорога лёгкая, как дрожь,
и длинная, как выстрел.

Нацентов — перед вами. Cтоит, говорит о возвышенном (активно при этом жестикулируя), в кармане брюк ли, пиджака ли топорщится бутылка “живой воды”. На шее — невозможно не заметить — модный шарфик. Когда спрашиваешь об этой детали, поэт говорит, что ему хочется тепла: быть в тепле, ощущать тепло.

А потом разговор плавно перетекает к небожителям, и выясняется, что Нацентов с большим уважением относится к Евгению Евтушенко и шестидесятникам. Может, это их влияние?.. Цветастые и аляповатые рубашки Евтушенко, шейные платки Вознесенского и, как следствие, этот модный шарфик?

Но надо отдать поэту должное: кажется, он ни к кому не относится плохо — ни к классикам, мёртвым и живым, ни к своим коллегам всех возрастов. Желание тепла, повторяю, порождает и душевное приятие.

Отсюда и поэтика, вобравшая в себя “всё хорошее” и как будто отгородившаяся от “всего плохого”: помимо упомянутых выше авторов, Нацентов ориентируется на Арсения Тарковского, Николая Рубцова, Юрия Кузнецова, плюс к этому не обходится без набивших оскомину метаний между Осипом Мандельштамом и Борисом Пастернаком, но это не столько проблема Нацентова, сколько, видимо, наше общее проклятье – пастернакипь и мандештампы, а в лучшее случае — святое ученичество.

Расписать генеалогию — не проблема, отыскать аллюзии и реминисценции — легко, сложнее найти какое-либо приращение смысла. Что нового нам дал Нацентов? Есть ли уже вещи, благодаря которым невозможно будет спутать его ни с кем другим? Оформился ли узнаваемый почерк?

Отвечаю: частично. Его можно обозначить так – поэт смотрится в зеркало:

и слепое течёт стекло
речью птицы и Мандельштама

Наряду с теплотой приятия можно заметить попытку набрать высоту – тематически, поэтически, даже гносеологически. Нацентов упивается собственным голосом, под которым стоит понимать как талант, поэтику на стадии формирования и поэтическую речь, так и говорение как таковое.

Поэтому часты в книге птицы, и их производные, и их контекст. С одной стороны, это самый избитый образ, к которому может обратиться поэт; а с другой, любопытно, как будет выстраиваться текст.

Хочется найти что-то ещё, не упираться в описанные выше формулировки, а зацепиться за какую-нибудь мысль, споткнуться об образ, обнаружить нелинейную систему.

Читаешь и перечитываешь главы «Речь становится талым снегом», «Игольчатый свет» и «На птичьем языке» – может, в этих названиях есть что-то? Что-то есть: воздух, речь, птицы. Далее можно накрутить тонкой пряжи филологических догадок.

Находишь посвящение Афанасию Фету в стихотворении «Пчела не от печали тонких плеч…» (как это по-пастернаковски!), отчего-то написанном в бальмонтовской мурлыкающе-музыкальной манере – это намеренно так сделано? Намеренно, чтобы лишний раз подчеркнуть сакральность поэтического слога. Как это было у Владимира Набокова?

Не презирая грёз бывалых,
старайся лучшие создать.
У птиц, у трепетных и малых,
учись, учись благословлять!

Попадаются в книге эпиграфы из Юрия Казарина, Зои Колесниковой, Евгения Рейна, Бориса Слуцкого и Осипа Мандельштама, ставятся посвящения Сергею Рыбкину, кому-то под литерою Л. и Ирине Ким. Можно и тут-то что-то найти, но…

Может, это грех литературоведческого прочтения? Профессиональная деформация? А может, надо просто расслабиться и получать удовольствие от книги? Видимо, так.

Я молод. И мне нечего сказать
о имени и времени своём.
Как ветка жилиста, повёрнутая вспять
сочувствием воды, когда вдвоём

и как могло быть хуже.

Зачастую Нацентов знает, что делает. Он верный ученик великих и держит ими поднятую планку, но новых рекордов не ставит. Прошу прощения за спортивные аналогии (понимаю, насколько они неуместны в искусстве), но здесь они как нельзя кстати.

Писатель по своему (предна)значению должен быть лучшей версией себя, сверхчеловеком; только не в ницшевском прочтении, а в постбартовском: автор умер, да, однако “голый” текст будет разбираться тогда и только тогда, когда у нас не будет никаких представлений об авторе; пока же мы знаем о нём хоть что-то – увы, должны это учитывать; а автор должен осознавать эту ситуацию и работать над своим образом.

И Нацентов легко справляется с этим, правда, не замечая открывшихся возможностей и не решая новых задач. Ему уютно в проторенных поэтиках. Там возможна виртуозность. (Не так часто, как хотелось бы, но всё-таки.)

И можно, конечно, сказать, что сегодня — этого мало. Однако давайте будем честны, таких поэтов ой как не хватает. Вокруг — новые формы письма (фем-письмо и остальные актуальные практики), которые отчего-то называют поэзией, постоянные перепевки незнакомых русскому читателю зарубежных блекаутов и прочих экспериментов, постпостпостконцептуализм и что угодно ещё. А чистой лирики всё меньше и меньше:

так умирают о весне
так тихо сказано и тесно
на тополь валит свет и снег
доверчиво и бесполезно

и беды бледные повисли

И хочется читать побольше поэзии такого серьёзного уровня. Однако нужно и кое-что ещё.

Пока у нас есть только молодой человек, умеющий писать стихи. Мы же понимаем всю разницу между стихосложением и “писанием стихов навзрыд”?

У меня нет никаких сомнений, что Нацентов ещё вырастет, станет большим поэтом. Чего ему не хватает для этого сейчас? Есть ангелический язык и священная музыка (слов), но — ничего более.

Жизненный опыт, духовный рост — вы же понимаете, что я не о возрасте, а о биографии? Без этого — свободный полёт, птичьи трели, пируэты — и только. Когда Исаак Бабель пришёл к Максиму Горькому, дабы показывать свои первые рассказы, “буревестник” отметил его литературное мастерство, однако отправил познавать жизнь.

Думаю, и в нашем случае надо дождаться, когда Нацентов заматереет. Первая книга, премии, публикации – отлично. Но надо понимать, что это авансы. Большая поэзия только впереди.

А сейчас – музыка:

И бушует весна и качается на повороте,
и серёжка звенит угольком и готова сорваться, готова.
Талой каплей смахните, смахните и пойте.
Как бездонно, бездомно весеннее слово.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>