На 74-м Каннском фестивале состоялась премьера обновленной версии фильма Владимира и Льва Прудкиных «No-one». А. Чанцев побывал на показе и делится впечатлениями.

Представляя фильм, Егор Кончаловский подчеркнул, что картина своей атмосферой напоминает ему произведения Чехова и Бунина, — предвосхищающие и фиксирующие катастрофу революции за счет передачи разлитых буквально в воздухе и его давлении признаков надвигающегося и свершившегося конца.

Слом эпохи в фильме происходит отчасти вдалеке — в Москве осуществляется (можно сказать, и претворяется, ибо, как у Пелевина, в фильме дается намек и на масонско-советскую символику — серп и молот как циркуль и угольник), а до героев докатывает слухами, новостями до их позднелетнего отдыха. Помню, как сам узнал о путче на даче — телевизора даже не было, были слухи о чуть ли не гражданской войне, приехавшие бабушка с дедушкой говорили о танках на улицах Москвы… От империи, как известно после Бродского, традиционно спасаются в провинции, у моря, — туда же, как мусор и грязную пену дней, доносит пыль от рухнувшего здания-колосса. В Крыму (все ассоциации с бегством белых в Турцию после революции и событиями 2014) герои занимаются, казалось бы, крайне частными делами — племянник могущественного генерала КГБ крутит, закручивает роман с его женой. Но частное переплетено с государственным — и было так всегда, и в СССР уж точно.

В извращенной логике Советского Союза священная символика подавалась в перевернутом, перепрошитом, как сейчас бы сказали, виде. Коммунизм, как известно, «косплеил» почти все элементы духовного, мистического, эмоционального и практического комплекса христианства — о царствии небесном, имел свою дихотомию добра и зла, свои обряды, свое учение, своих мучеников, даже свой катехизис. Так же происходит и с масонством. И если храм Соломона, Первый Иерусалимский храм (950—586 год до н. э.), символизировал у вольных каменщиков знания и развитие, объединение на пути к священному и божественному, то у подневольных граждан и служак страны Советов — со всей любовью СССР, как и Германии Гитлера-Шпеера, к гигантомании в архитектуре — все иначе. В первых кадрах племянник приезжает к генералу в центральное здание комитета — и операторской работой, кадрами, вручную почти передается, как тесно, удущающе, как в могиле, в этом огромном здании. Герои идут, как в кошмарах или у Кафки, по коридорам, лестницам, замирают, как пойманные (несмотря на то, что генерал с самого начала сообщает, как спешит, нет ни минутки свободного времени, поговорим по дороге к кабинету — тут дается намек на масштаб), на лестничных пролетах…

Генерал Олег Сергеевич в исполнении Вячеслава Жолобова, впрочем, явно пытается выбиться из тенет положения, власти и определяющей данности. Холеный, могущественный старец, настоящий государственный муж с надменной губой римских патрициев, он постоянно играет, фиглярствует, актерствует (дважды!), шокирует своими речами и сценами подчиненных, опутывает племенника паутиной грозных намеков (впрочем, Влад, студент МГИМО, будущий дипломат, уже сам плетет те еще интриги), между делом рассказывает об уже помянутой масонской образности… В обсуждениях фильма я сам слышал, что такой генерал шокирует, кажется даже неправдоподобным. Out of step. Но тому две причины. Во-первых, все та же тема бегства на свободу, от навязанной роли (еще самые первые кадры — жена генерала, тоже слишком свободная для своей социальной роли, в потрясающем исполнении Наталии Вдовиной, связана на съемках веревками, почти японское искусство эротического связывания шибари), за границы империи — в конце фильма Олег Сергеевич отправляется ночью, в бурю, вплавь из Крыма до турецкого берега. Отправляется дважды в несуществующее — и нет того эмигрантского Стамбула, как нет и Константинополя, двух топосов-иллюзий русских мечтателей-беглецов. Он отправляется — в смерть (смерть, двойное убийство, перед тем и совершив), тьму, ничто. Это, конечно, расплата за пребывание даже чуждого системе человека в ней — не скрыться без расплаты и чужаку, особенно чужаку… Во-вторых, тут явлена та булгаковская образность, что идет от давней совместной работы В. Прудкина и В. Жолобова — первой у нас, еще в Советском Союзе, театральной постановки «Мастера и Маргариты» «Бал при свечах» (заглядывая еще дальше в прошлое — первую известность отцу Владимира Марку Прудкину принесла роль во мхатовских «Днях Турбиных», одной из главной книг про конец старого мира). И вот фиглярствует Олег Сергеевич, как Коровьев, переносит в фильм свой образ Воланда из спектакля. А потом возникнет и отрезанная голова — «Мастер и Маргарита», роман об оплате счетов перед началом новой жизни, о маленьком человеке в большом государстве, пишущем роман о восстании еще одного человека против Римской империи, просто не мог быть помянут по логике фильма.

В котором, на фоне мирных крымских летних пейзажей (кадры сепией, кадры с разным и таким цветовым решением, что будто из редкого магазина ретро-фильтров для обработки фото) вспыхивают страсти, костры амбиций, в них постоянно подливают топливо. Влад — «это не страсть, это серьезнее — это желание» — спит с женой своего дяди, генерала. Инцест, как в Риме, как — в шекспировских пьесах. И здесь, кстати, тоже двойное дно с парочкой сюрпризов на самой глубине. Аллюзии на «Отелло», «Гамлета» (сын против матери, ее романа с дядей, «простыни инцеста»), «Бури» и «Макбета». Раскрывать все коды — все равно что спойлерить, поэтому про то, что глубже, схоронено в кадре далеко не на самом виду. А это те страсти и похоть за рамками обыкновений и закона, что связывала тех настоящих авторов, кто, скорее всего, стоял за именем Шекспира — Кристофер Марло (писатель и разведчик, недавно совершил камео в «Выживут только любовники» Джармуша), Уолтер Рэли (писатель, государственный деятель, солдат и, в 30 лет, любовник 50-летней Елизаветы), Джон Ди (ученый, алхимик, шпион и разведчик).

Страсти, при таком раскладе, будут зашкаливать, разумеется. Молодость против старости, частная жизнь против государства — на таких антиномиях все и работает, все и взрывается. Влад отнюдь не ограничивается тем, что спит с Тамарой, своей тетей, но и снимает любительский эротический фильм (фильм в фильме, как актерство дяди посреди актерства кгбшного и фильмового) с ней в главной роли. С тем самым шибари и — еще одним ее любовником. Достаточно, вроде, даже через край? Он и хочет — через край: он шлет кассету с фильмом дяде на работу. Эдиповский бунт (как там было у любителя архетипов Моррисона в его песне «Конец»? Father! Yes, son? I want to kill you! Mother… I want to…) завязан на желании сбросить власть поколения отцов и воцариться самому («ты все проиграл!» — в мечтах кричит Влад генералу). Но старые патриции не спешат уходить — генерал с подручными приезжает в Крым разбираться с ситуацией. Голова одного врага отрезана и, как Саломеей усекновенная глава Иоанна Предтечи, уложена на блюдо (легкая гендерная перекодировка аукнется скоро — когда Олег Сергеевич будет убивать второго, он будет, вечный хохмач, еще и прикалываться, что, зачем тот схватил его, он хочет заняться любовью и с ним, как до этого с его женой?).

В темноте, ничто растворятся в итоге и дядя (волны Черного моря) и племянник (обезглавленный труп найдут ночью, он лишен личности, плоти даже дважды — опознать его подругу Зину в исполнении Елизаветы Боярской вызывают для опознания не лично, но шлют ей с курьером фотографию того, что от него осталось). Они оба проиграли.

Победителем же тут — безличное, система. С генералом из Москвы прибыл его помощник, безликий агент КГБ, настоящий no-one, никто, человек-отсутствие, пустота (роль Алексея Аграновича). У него нет даже имени, его глаза абсолютно пусты, реплики ограничены «будет исполнено». Но не эта ли недотыкомка серая тут главный символ? Обсуждая генерала, он произносит ключевую фразу — «он делал ничто, кто-то же должен это делать». Кого-то — много, целая советская государственная система. Те, кто должен был охранять жизни, служить развитию государства, прогрессу, занимались ровно противоположным, разрушением жизней и страны. Опять перевернутый знак, почти клинамен — то, по УЛИПО, исключение из правил, что возведено в принцип. Клинамен или клин советской истории.

И фильм заканчивается даже более страшным, чем вся эта расчлененка — архивными кадрами расстрелов, захоронений, голодомора… Советской историей. Генерала нет, но остался этот серый агент, пустое, но такое влиятельное место, пришедшее на место блистательных и артистичных разведчиков вроде Джона Ди и Олега Сергеевича. Который сказал как-то — что они нас прогнали, свергли, но лет через десять придут еще на поклон и вернут. Они вернулись. Смерть и ничто продолжается. Ничто как постоянный вектор нашей истории, исход реформ. И если постижение ничто, Великой Пустоты в буддизме служило освобождению, духовному просветлению, то тут символ опять же перевернут — русский дзэн бессмысленен и беспощаден.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>