27 января 1836 года родился Леопольд фон Захер-Мазох, чье имя легло в основу термина «мазохизм»

Вторая фамилия досталась герою настоящих записок от матери, Каролины-Йозефы, дочери львовского доктора Франца фон Мазоха, которому приписывают изобретение революционного метода борьбы с холерой. Терапия заключалась во флагелляции, т.е. бичевании: пациента изо всех сил охаживали плетками, казалось бы ускоряя летальный исход. Расчет был на то, что вместе с мученическим потом зараза уйдет из тела прежде, чем больной испустит дух. Считается, что именно таким способом удалось победить тяжелую эпидемию холеры в Галиции.

Продолжим. Хитроумный доктор, не имея наследников мужского пола, настоял, чтобы потомки дочери от брака с начальником львовской полиции Леопольдом фон Захером носили двойную фамилию. Фамилия Мазох – не вполне ясного происхождения (скорее всего, украинского), не слишком благозвучна и почти не отмечена в генеалогии, но дух доктора с плеткой может быть спокоен: теперь, чтобы стереть его имя из памяти человечества, понадобятся катаклизмы, соизмеримые с новым всемирным потопом.

Фамилия Захер по многим причинам для терминоконструкции подходила гораздо хуже. Во-первых, следует учесть весь шлейф тянущихся за ней аллюзий: от сладеньких австрийских (знаменитый шоколадный торт, апофеоз венских кофеен) до не вполне пристойных славянских (которые, разумеется, были очевидны на многоязыких окраинах Австро-Венгерской империи). Во-вторых, уже само немецкое слово Sache (вещь, дело), от которого образована фамилия, слишком многозначно: оно и материально, и безматериально одновременно, означая и предмет, и процесс, и явление. В-третьих, первые слоги фамилий Sade и Sacher совпадают, не создавая нужного визуального, да и фонетического контраста. Как бы то ни было, по Жилю Делезу, инициалы нашего героя – SM – если и не предопределяют его судьбу, то абсолютно с ней гармонируют.

Психоаналитический аккорд в увертюре необходим, чтобы обозначить: статья, вообще говоря, о другом. Захер-Мазох – слишком крупное явление, чтобы упаковывать его в прокрустово ложе психоанализа, пусть даже сработанное по индивидуальной мерке. Но квест психоанализа неизбежен: чтобы разрушить штампы, проще выставить их напоказ, в аккуратный ряд. При этом многим придется пожертвовать – например, стандартным изложением биографии, на которое попросту не останется ни времени, ни места. Читатель предупрежден: мы имеем дело с непростым материалом и уникальным деятелем культуры, совершенно незаслуженно низведенным в низкий жанр.

Специфической славе Леопольд фон Захер-Мазох обязан своему родовитому соотечественнику. Барон Рихард фон Краффт-Эбинг, весьма ученый и активный вульгаризатор психиатрии, в труде, озаглавленном «Psychopathia Sexualis» вводит термины «садизм» и «мазохизм». Судьбоносная дефиниция, существенно повернувшая психоаналитическую, а, значит, и все прочие истории человечества, была дана в 1886 году, через 72 года после смерти маркиза де Сада и вполне при жизни Леопольда фон Захер-Мазоха. Краффт-Эбинг считает термин своим изобретением и поясняет, что создал его, следуя логике, по которой дефект зрения дальтонизм (цветовая слепота) назван по имени Джона Дальтона, впервые его описавшего.

Меж тем, существует мнение, что Краффт-Эбинг всего лишь канонизировал устные термины, некоторое время бродившие в научных кругах, не говоря уже о том, что слово «садизм» входит во французские словари с 1834 года. Как бы то ни было, веха поставлена именно упомянутым трудом, и совершенно понятно, почему Захер-Мазох представляется Краффту-Эбингу преступником опаснее де Сада: под угрозу ставилось не только душевное здоровье нации, но сама идея фаллократии. Де Сад, истязающий доверчивых инженю, всего лишь довел идею жесткого патриархата до ненужного абсурда. Захер-Мазох, обожествляющий своих грубых сожительниц и вручающий им плетки – посягает на самые основы мироустройства.

Тем временем, патриархальные устои и без того пошатнулись, причем по самым примитивным причинам. Это была эпоха, когда Общество Прав Женщин уже было образовано Юбертиной Оклер и даже успело переименоваться в Суфражисткое Общество. Увы, сексуальное раскрепощение суфражисток не волновало, дивинизаций и плеток они не требовали, им нужны были всего лишь избирательные права, да еще, быть может, право носить штаны.

Наивностей и глупостей хватало по обе стороны патри/матри баррикад. В начале XX века барон Альберт фон Шренк-Нотцинг, вообще говоря, специалист по паранормальным явлениям, соединил оба термина, садизм и мазохизм, в одном: алголагния (от греческих слов: — боль и — соитие). Единая двойственность терминов доведена, таким образом, до абсолюта.

Чтобы совсем уж закончить с психоанализом в венско-кушеточном духе, перечислим факторы, из-за которых славный пациент дошел до жизни такой, т.е. попросту детские травмы. В список войдут и дедушкины методы борьбы с холерой, и не совсем патриархальные нравы, наблюдавшиеся в украинских деревнях, и жестокая сцена, подсмотренная юным Леопольдом, когда его тетка-графиня сначала, в присутствии мужа, развлекалась с любовником, а потом, в присутствии любовника, высекла мужа, а племянник наблюдал за всем из-за портьеры.

Но можно взглянуть на ситуацию и с другой стороны. В жизни каждого человека случаются ключевые моменты, позволяющие ему лучше понять свою позицию в мире. Французские психоаналитические труды на тему и разнообразнее, и глубже не только потому, что написаны позже австрийских, но и потому еще, что не примитивизируют фигуру Захера-Мазоха, хотя первоначальный интерес к ней был вызван, скорее, национальными причинами: наконец, через сто лет после де Сада, у того появилось зеркало. Как ни странно, оказалось, что адекватное отражение получить невозможно.

Если следовать французской школе, садизм, действительно, есть психическое расстройство, а мазохизм – нет. Истоки садизма удается отследить. Мишель Фуко в «Истории безумия» соотносит появление садизма как сексуального извращения с окончанием пыточных практик в тюрьмах. Мазохизм, если и не вечен, то имеет очень длинную историю. Саша Нашт (или Нахт), французский психоаналитик румынского происхождения, в фундаментальном труде «Мазохизм» (1938) приводит множество исторических примеров, которые можно трактовать как проявления мазохизма. Сократ, допустим, со своей Ксантиппой, всячески его поносящей – типичный мазохист. Или еще: среди даров ex-voto римских куртизанок Венере были плетки.

Французами же понятия садизма и мазохизма выводятся на социальный уровень. Современный французский писатель Жан Риста говорит: «Садизм универсален, мазохизм скрыт от глаз». Всякое выпячиваемое на публику страдание есть проявление социального садизма (как само насилие, так и его воспроизведение средствами масс-медиа), страдания, скрытые от глаз – мазохизма. Таким образом, дуализм все-таки присутствует, но он гораздо более сложен, чем того хотят австрийские учебники психоанализа, и гораздо более универсален.

Самые важные наблюдения, с которыми мы совершенно соглашаемся (пусть даже в соглашательстве с легковесными по определению французскими теориями есть немало мазохизма), принадлежат уже упомянутому Жилю Делезу («Критика и клиника» и предисловие к французскому переводу «Венеры в мехах»). По Делезу, садомазохизм есть плохо слепленный термин-химера, семиологический монстр. Садизм и мазохизм – не взаимодополняющие явления и не взаимные отрицания. Мазохизм не есть садизм, направленный на себя. У них принципиально разная сущность. Основа садизма – преступление, мазохизма – контракт, согласие. Захер-Мазох заключал такие контракты и с первой женой Авророй фон Рюмелин (известной больше как Ванда фон Захер-Мазох), и с любовницей Фанни фон Пистор, отдавая себя в рабство на очень подробно оговоренных условиях. Были ли подруги Захер-Мазоха жестоки? – они сердобольно старались честно сыграть роль, но у них это плохо получалось.

Садист и мазохист никогда не составят счастливую пару. Настоящий садист не удовольствуется мазохистской жертвой, находит Делез. Это же утверждает и одна из жертв монахов-мучителей в «Жюстине» де Сада: истязатели получают удовольствие только от настоящих слез жертвы. Садист импровизирует, в зависимости от поведения жертвы. Мазохист требует сценариев, распределения ролей заранее, именно он распоряжается собственным унижением.

Самое же для нас важное состоит в том, что Делез выводит дискурс на достойный уровень – культуролого-мифологический, и именно здесь позволим себе начать не соглашаться с мэтром.

По Делезу, «медведь есть животное Артемиды, медведица в мехах – Мать, … меха принадлежат деспотической матери, восстанавливающей гинекократию». Таким образом, Делез оставляет мифологическую компоненту в рамках классической греческой мифологии. На самом деле, следовало бы разрабатывать более глубокие слои. Артемида – повелительница животных, несомненно. Но на классических изображениях она одета в тунику, а не в меха. И, самое главное, пантеон не допускает вольностей: если бы Захер-Мазох хотел назвать роман «Артемида в мехах», он, скорее всего, так бы и сделал. Но, как видно, богиня любви привлекала его гораздо больше, чем девственная богиня охоты, пусть даже обе они суть ипостаси одного и того же женского Божества.

Захер-Мазох эксплуатирует новую, варварскую версию мифа, достаточно обеспеченную варварством Австро-Венгерской империи и доведенную до совершенства варварством славянским. Вот чему следует поучиться у Захер-Мазоха – благодарности к вскормившей, пусть даже не особенно родной по крови земле. Через чуткость инородцев народы постигают собственную душу. Кормилицей Захер-Мазоха была украинская крестьянка, имя которой немецко-язычные источники передают как Handscha, а габитус описывают как «белокурая Юнона». Как же это перевести назад на украинский? Имя кажется вовсе не славянским, а абстрактно-диким. Мы не знаем собственных корней.

Вот в таких крупицах нам, славянам, нужно искать и постигать свою славянскую мифологию и душу, ибо ныне на территориях, духовно опустошенных понятно чем, от нее практически ничего не осталось. Если и найдется где-нибудь в глухой деревне древняя бабка зловещего вида, то и она, скорее всего, окажется бывшей комсомолкой, а не настоящей колдуньей. Во времена Захер-Мазоха и славянская магия, и славянское сопротивление христианству в самой неприглядной, уравнительной его ипостаси, были вполне еще живы.

В конечном итоге, все сводится к абсолютной бинарности монотеистических религий: божественное/человеческое, небесное/земное, духовное/телесное, без всяких промежуточных иерархий. Уточним: иерархии имеются и небесные (Серафимы, Херувимы, Престолы и пр.), и земные (разные ступени религиозности, вплоть до святости), но дистанция между небесным и земным преодолима разве что post mortem. Человек может совершенствоваться сам, приобретая все больше божественных черт, и может научиться видеть их в других – это настолько хорошо забытое старое, что Захер-Мазох практически становится его пророком, прекрасно отдавая себе в этом отчет.

Беда в том, что одновременно Захер-Мазох был современным человеком: боролся с антисемитизмом и – куда деться от духа времени? – поддерживал суфражисток. Но главная беда в том, что Захер-Мазох и стилистически тоже был современным человеком, т.е. писателем XIX века, в котором уже не оставалось игривой барочной порочности XVIII века и еще не было изящного декаданса XX. Эти книги слишком хорошо написаны и поэтому в наше время могут показаться скучными. Захер-Мазох – плодовитейший и многожанровый писатель, прекрасный стилист, которого привычно сравнивают с Тургеневым, но кто же сегодня читает Тургенева?

За столетие с лишним отношение к Захер-Мазоху в образованных кругах, может, и изменилось, но восприятие названного его именем явления стало еще более вульгарным. Мех облез, осталась одна шкура, да и та выродилась в резину. Можно было бы предположить, что имеет место еще один уровневый перехлест: с Олимпа – в звериное варварство, а из него – в варварство новосветское, к гевеям, к вящей новизне, но почему-то так предполагать не хочется. Какое отношение имеет весьма скучный и однообразный БДСМ-процесс к многотомному и насыщенному собранию сочинений – спросить не у кого. Какое отношение к роскошным дамам в мехах имеют плебейки в резине или, хуже того, обтягивающем черно-красном пластике – ответа тоже ждать не приходится. Если бы Захер-Мазох хотел одеть свою Венеру в каучук – у него были для этого, по крайней мере, теоретически, все возможности. Значит, не хотел. Никому не приходит в голову задуматься, понравились ли бы Захер-Мазоху процессы, связанные с его именем, но это не известно и в отношении более глобальных процессов и персонажей.

Общественное мнение усвоило: мазохизм – безобидное извращение, соответствующие салоны растут как грибы, хорошие домины очень ценятся и пишут, выйдя в тираж, мемуары.

Текст подготовлен для «Частного Корреспондента»

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>