Михаил Гиголашвили родился в 1954 году в Тбилиси. Окончил филфак Тбилисского Университета. Преподавал в вузах Тбилиси. Кандидат филологии. С 1991 года живет в ФРГ, преподает русский язык в университете земли Саар. Его роман «Чертово колесо» (о развале СССР и о наркоманах в Грузии конца восьмидесятых) в 2010 году вызвал много разговоров, а также вошел в шорт-лист премии «Большая книга» 2010, однако в итоге премию дали почему-то не ему. (О неисповедимости решений большекнижников уже не раз говорил.) Что думает Михаил Гиголашвили по поводу всех этих тем, поднимаемых нами здесь, в Неудобной Литературе? Читаем.

Есть ли среди Ваших знакомых писатели, чьи тексты отказываются издавать, хотя эти тексты вполне достойны быть изданными и прочтенными публикой? Если возможно, назовите, пожалуйста, примеры. Каковы причины отказов?

Нет, таких людей сегодня среди моих знакомых и друзей нет, хотя раньше, во время моей советской жизни в Тбилиси, таких людей было немало.

Есть ли в литературном произведении некая грань, за которую писателю, желающему добиться успеха (например, успеха, выраженного в признании читателями), заходить не следует? Может быть, это какие-то особые темы, которые широкой публике могут быть неприятны и неудобны? (Если да, то приведите, пожалуйста, примеры.)
Или, возможно, существует какая-либо особая интонация, которая может вызвать у читателя отторжение и из-за которой весь потенциально вполне успешный текст может быть «самоуничтожен»?

Думаю, что никаких запретных тем и граней в литературе нет (имею в виду настоящую литературу, а не созданную на потребу, с целью успеха и т.д.). Даже наоборот – писатель как раз и должен освещать такие ниши и уголки сознания личности или общества, которые малоизвестны широким массам (или известны, но они этого не осознают). Всё зависит от того, как писатель решает задачу, в каком облике предстает перед читателем то или иное «преступление и наказание». Тут именно интонации очень важны: негатив можно смаковать, а можно и выворачивать наизнанку, обнажать до дна, страшного и пугающего.
Если привести пример с моим романом «Чертово колесо», то около полутора лет я не мог найти для него издателя, отказы были такие: «проблема наркотиков опасная, с ней лучше не связываться, разве это актуально для России» и т.д. А когда роман вышел, то мне стали приходить по электронке письма от людей, которые пишут, что они специально дают читать этот роман подросткам, чтобы те поняли, какое это смертельное болото, чтобы ужаснулись и отшатнулись, чтобы поняли, что это опасная болезнь, от которой лучше быть подальше, как от всякой болезни.

Если такие темы и интонации, по Вашему мнению, существуют, то держите ли Вы в уме эти вещи, когда пишете? И насколько это вообще во власти писателя – осознанно управлять такими вещами?

Конечно, писатель в порыве вдохновения, неосознанно и неуправляемо, может написать что-то, что будет требовать потом корректировки, корректуры или удаления, но эти «зачистки» — уже дело того внутреннего редактора, который сидит (должен сидеть) в каждом пишущем и который начинает (должен начинать) свою работу тогда, когда писателем создана болванка текста, нуждающегося в обработке и огранке. И чем больше времени проходит между созданием болванки и работой редактора – тем результат выше, потому что есть возможность отстраниться, отдалиться от текста, забыть его, и потом, как бы внезапно, взглянуть / начать смотреть со стороны, и тут редакторский глаз будет лучше видеть огрехи, недочеты и просчеты и – осознанно – удалять или корректировать их. Как раз вчера, читая роман очень ценимого мною Юрия Буйды «Синяя кровь», наткнулся на такое образное определение этой проблемы: противопоставлены красная кровь писателя и синяя кровь внутреннего редактора, отвечающего за мастерство, причем синяя кровь — «это Страшный суд художника над собой. Мало научиться писать — надо научиться зачеркивать». Золотые слова!

Притом все «запретные» темы и интонации можно распределять среди героев, делать их частью внутреннего мира персонажей, частью их характеристик. Этим можно управлять. Например, если негативный персонаж, отрицательный герой, о чем-то высказывается положительно, что-то хвалит, чем-то восхищается, что-то возносит, то это сразу дискредитирует хвалимое и возносимое им в глазах читателя (к примеру, если отрицательный герой говорит, что наркотики или терроризм – это хорошо, за это можно жизнь отдать, то читатель автоматически негативно воспринимает это высказывание (или поведение), так как оно принадлежит «плохому человеку»). То же и с поступками героев. Конечно, в том-то и дело, что подчас грань между «хорошо» и «плохо», «зло» и «добро» бывает трудно разобрать (что одному хорошо – другому смерть), но в общих чертах это так. Вообще думаю, что писателю надо держаться подальше от прямых, от своего лица, высказываний (чтобы не перегружать художественный текст публицистикой), а возможно искуснее распределять их среди героев. И самоконтроль должен присутствовать в любом случае.

Что приносит писателю (и, в частности, лично Вам) наибольшее удовлетворение:

— или более всего Вас удовлетворяет метафизический и психологический факт самореализации – т.е. тот факт, что произведение написано и состоялось (благодаря чему Вы, например, получили ответы на вопросы, беспокоившие Вас в начале работы над текстом)? Достаточно ли для Вашего удовлетворения такого факта или Вы будете всеми силами стремиться донести свое произведение до публики, чтобы добиться первых двух пунктов?

Я бы сказал, что все эти пункты-факторы имеют для меня значение, только в обратном порядке: конечно, главное – что вещь написалась, состоялась, а я избавился от её груза и, действительно, получил ответы на какие-то вопросы (хотя все-таки писатели не врачи, а боль, а на главные вопросы бытия однозначных ответов все равно нет). Но я – человек советского времени и привык писать в стол, особо не рассчитывая на печатание, поэтому нет, всеми силами не буду ни к чему стремиться, хотя признание коллег – гамбургский счет – для меня важнее, чем признание широкой публики и шорт-листов. И как / какое я, сидя в Германии, могу получать удовлетворение от того, что творится далеко от меня, в российской читательской среде, где книгу покупают, читают и говорят о ней?.. Только метафизическое и воображаемое…

Что Вы думаете о писателях, которые активно себя раскручивают – как лично, так и через друзей и знакомых? Должен ли писатель заниматься этим не совсем писательским трудом?

Если да, то почему?
Если нет, то почему?

Сейчас себя через друзей и соседей не раскрутишь, это раньше, в советское время, запретные рукописи передавались из-под полы, из рук в руки, а теперь этим заняты специальные люди и агентства, в связи с чем мне кажется, что писатель в итоге все равно будет обманут и облапошен издателем (в той или иной степени), хотя сейчас это называется «ничего личного, только бизнес». А вообще – конечно, не дело писателя себя раскручивать и проталкивать. Да он и не умеет это делать. Ведь писатель (как и любой художник) – это существо отдающее, а бизнесом и пиаром должны заниматься люди берущие. Они знают, как это лучше делать. Поэтому имеем за всю историю культуры среди творческой среды несколько богачей – и поголовную нищету, бедность и безденежье подавляющего большинства художников, писателей и композиторов, что, собственно, вполне понятно: не будь их страшных биографий, не было бы и их великих творений, тут зависимость прямая.

Спасибо за вопросы — Михаил Гиголашвили.

*Вся цитата звучит так: «Горячая красная кровь кружит голову, порождает образы и идеи, а иногда доводит до безумия. Синяя же кровь — это мастерство, это выдержка, это расчет, это то, что заставляет художника критически взглянуть на его создание, убрать лишнее и добавить необходимое. Синяя кровь — это Страшный суд художника над собой. Мало научиться писать — надо научиться зачеркивать. Вдохновение без мастерства — ничто. Это, наконец, то, что дает художнику власть над зрителем или читателем. Нужно знать, куда зрителя ударить, чтобы по-настоящему ранить, но, не убить. Но синяя кровь — холодная кровь, это не только дар, но и проклятие… потому что toute maitrise jette le floid… всякое мастерство леденит…» — «Синяя кровь», Знамя, 03/2011.

* * *

Впереди у нас еще ответы Валерия Осинского, Елены Колядиной, Игоря Яркевича, Дениса Драгунского, Андрея Бычкова и других.

А пока предлагаю ознакомиться со следующими материалами, если вы еще этого не сделали раньше:

— Интервью с Димой Мишениным. О графомании, мини-юбках и бездарных чиновниках
— Ответы Алисы Ганиевой
— Ответы Юрия Милославского
— Ответы Виталия Амутных
— Ответы Александра Мильштейна
— Ответы Олега Ермакова
— Ответы Романа Сенчина
— Ответы Ильи Стогоffа
— Обнуление. (Ответ Олега Павлова Роману Сенчину)
— Серая зона литературы. «Математик» Иличевского. Ответы Александра Иличевского
— Ответы Марты Кетро
— Ответы Андрея Новикова-Ланского
— Виктор Топоров и Елена Шубина. И ответы Олега Зайончковского
— О романе Валерия Осинского «Предатель», внезапно снятом с публикации в журнале «Москва»
— Точка бифуркации в литературном процессе («литературу смысла не пущать и уничтожать», – Лев Пирогов)
— Курьезный Левенталь
— ответы Валерия Былинского
— ответы Олега Павлова
— ответы Сергея Шаргунова
— ответы Андрея Иванова
— ответы Владимира Лорченкова
— Где литературные агенты
Более ранние части Хроники (Оглавление) — здесь.
— Новый Опрос. Вопросы к писателям

* * *

КНИГИ ПРОЕКТА НЕУДОБНАЯ ЛИТЕРАТУРА:

ВАЛЕРИЙ ОСИНСКИЙ. «ПРЕДАТЕЛЬ»
ОЛЕГ СТУКАЛОВ «БЛЮЗ БРОДЯЧЕГО ПСА»
ОЛЕГ ДАВЫДОВ. «КУКУШКИНЫ ДЕТКИ»
СУЛАМИФЬ МЕНДЕЛЬСОН «ПОБЕГ»
ВСЕ книги проекта Неудобная литература

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>