У Славниковой «Лёгкая голова» (2010) кое-чем похожа на «Приглашение на казнь» Набокова (1938). Набоков восставал против расцветшего в СССР и Германии тоталитаризма, Славникова – против тенденции возвращения в тоталитаризм России.

В «Приглашении на казнь» только одна невероятность: все-все-все – прозрачные, лишь главный герой – нет, и – ему, ДРУГОМУ, – не место в обществе. Его вежливо приглашают на казнь.

В «Лёгкой голове» тоже только одна невероятность. Но не та, что вынесена в заглавие, хоть главный герой – легкомысленный. Тут наследники советского КГБ, как Бог, управляют причинно-следственными связями: вызывают землетрясение и всякие катастрофы в природе и обществе, в России возрождённого капитализма. Так оказывается в конце. А в начале они определяют, что главный герой, Максим Т. Ермаков (так на английский лад его называет автор), бренд-менеджер (специалист по продвижению на рынке одного товара или услуги одной торговой марки), является корнем всех зол в капиталистической России, и предлагают ему на благо народа и страны застрелиться. Что он и сделал, хотя и по другим мотивам.

Или Славникова мастер своего дела (всё-таки лауреат премии «Русский Букер»), или я чувствительный человек, но перед концом чтения у меня глаза были на мокром месте. Мне стало жаль главного героя, ибо я успел хорошо узнать его, пока читал.

Это оправдывает моё обращение к читателю по поводу романа. Наверно, не один я расчувствовался. Но я подозреваю, что большинство, как и я поначалу, не поняли, зачем сделана в романе описанная невероятность: ведание причинно-следственных связей социальными прогнозистами (так называются в романе наследники страшнющего советского КГБ).

Я, правда, еле одолел этот роман чтением.

Объяснение я сперва нашёл в такой цитате:

«Лучшие писатели ХХ века (скажем, Набоков) строят книгу из фраз, обладающих самодостаточностью и завершённостью. Любуясь собой, предложения выходят на страницу по очереди, как в концерте, и это делает необходимым антракт после выступления каждого солиста» (Генис. Частный случай. М., 2009. С. 304).

А теперь продемонстрирую (открывая книгу наобум):

«По случаю праздника начальница была при полном параде, в мучительно продуманном костюме, где каждая деталь, выдержанная в зелёных и бежевых цветах, как бы ручалась за несколько других…».

«Улыбка на морде Вована подёргивалась, будто ящерица, раздавленная камнем, и, наконец, застыла в неестественном изгибе, а глаза небритого иуды вдруг подёрнулись самой настоящей, жаркой и дрожащей слёзной пеленой».

Или вот, найду специально – поразило меня:

«Как-то вышло, что новый мотобот, независимо от воли Максима Т. Ермакова, повысил передачу, а перчатка добавила газ. И тут что-то случилось с вестибулярным аппаратом, и без того ненадёжным: теперь всё было так, будто байк с седоком не летит по горизонтали, а карабкается вверх. Оттянутый и облитый скоростью, Максим Т. Ермаков сидел вертикально на копчике, перед ним была грубая асфальтовая стена, на которой крепились, вроде больших почтовых ящиков, разные транспортные средства. Сперва эти ящики оставались неподвижными, а потом стали валиться на Максима Т. Ермакова, только успевай уворачиваться».

Ну прямо живопись, кино, а не литература.

Долго не понимая, зачем всё описывается, я то и дело уставал от такой калейдоскопической бессмысленной яркости и откладывал книгу, глядя вдаль, на небо.

Интрига меня совсем не занимала.

Максиму предложили застрелиться за деньги. Он назначил 10 миллионов долларов. Те согласились, но только оплата – посмертно. А он надумал их кинуть.

Ну что мне за интерес.

(А поскольку произведение литературы существует только в переживаниях автора и читателя, но не в тексте, то я имею право проследить свою эволюцию всё же в итоге взволновавшегося.)

В эти дни Запад добивал Каддафи и его социализм. Полезли вверх цены на всё. Из Европы в Триполи привезли корм для кошек (видно, в расчёте, что и людям сойдёт). Я грустил и думал, что прав всё-таки Троцкий: невозможен социализм в одной отдельно взятой стране. Или, как у Славниковой:

«- …Помните, пензенские затворники, вся пресса о них писала… Нет, дети не при чём, а дело, как сейчас говорят, в мессидже. Люди не просто ушли в землю, а ушли за веру. И сразу – как антитела вокруг опасного вируса… То же было бы и с нами… Если люди пытаются жить своей общиной по вере, в чистоте – это непонятно. А пьяницы, проститутки – это понятно. На понятное не обращают внимания, а нам то и нужно [под видом притона этажом выше Максима устроились собираться православные (в церкви-то – слишком официально, не по-домашнему, без общения душ здесь и сейчас)]».

В эти дни в телестудии Кургинян сразился со Сванидзе: сталинщина ли продолжается в следственных изоляторах, сводящих в гроб ещё не осуждённых, или давняя русская традиция пренебрежения к обвиняемому, или даже и не русская (в светоче-Америке ещё больше мрут людей в тюрьмах, чем в России). Или всё же надо бить в набат: сталинщина возвращается! Как Славникова своим романом бьёт… прикровенно.

Взгляните на физическую карту Европы.

Правда ж, где Россия, больше зелёного, чем где Западная Европа? – Это значит, что в России нет гор, нет камня, чтоб из него тысячелетия назад строить дома. Так из камней себе дом построить может и один человек. Вырубит камни такими, чтоб поднять одному можно было – и всё. А вот на Руси, чтоб построить дом из брёвен, нужно, чтоб община помогла. Сам бревно не поднимешь. Отсюда на востоке – коллективизм, на западе – индивидуализм. Украинцы приладились мазанки из глины с ветками делать – так они промежуточные.

Как с почвами?

Буро-фиолетовое – это чернозём. Самая плодородная земля. Она – на Руси. Её можно веками пахать, и она будет родить и родить. До удобрения навозом не додумались, как на бедных почвах Западной Европы. То же с трёхпольем, оставлением части земли для отдыха. Началась на Руси хозяйственная отсталость.

А каким народ оказывается при своём зарождении, то и тянется веками, образуя менталитет. И переселились – спасаясь от набегов степняков по мере ослабления Киевской Руси – в нечернозёмную полосу, а к удобрениям и трёхполью не перешли аж до XV века.

Посмотрите ещё на карты. У Московии огромные незаселённые лесистые просторы на северо-востоке. «…единоличная собственность государя на землю (в то время основной вид собственности) стала экономической базой самовластья государя» (http://www.kulpin.ru/index.php). – Вот и ещё одна черта менталитета: ценность государства.

Земля объявляется собственностью Великого князя, государственной собственностью. «С этого времени юридически все подданные Великого князя становятся не собственниками, а временными «держателями» земли» (там же). Холопами.

Но в лесах земля плоха для земледелия. Скоро превращается в болото. Целинники вынуждены уйти с земли. И некуда. Стресс. Выход – только в крепостные. Спасёт добрый барин. – Ещё одна ментальная черта.

В XVI веке наступил Малый ледниковый период, и совсем выдохлись пахотные земли. «…русская деревня переступает порог бедности и впадает в нарастающую нищету» (там же). Так вошла в менталитет привычка к бедности.

Казалось бы, можно захватить земли слабых соседей на востоке. Захватили. Сибирское ханство включая. Но там совсем непролазные леса. На юге же Поволжья – засухи. А страна уже гигантская. Сам её размер тоже откладывается в ментальности. Можно удариться в бега от всех бед, в казаки.

Захват татарских ханств обострил вражду с Крымским ханом. Правительство, чтоб осваивать земли юга, помогало дворянам. Те звали на чернозём крестьян в обмен на полную крепостную зависимость. Те соглашались. В менталитет и тут вошло холопство.

Можно было удрать. (Аж, вскоре, до Тихого океана.) «И именно в этом был драматизм русской истории, длительность сохранения неформального социально-политического договора народа и власти, устойчивость крепостной системы» (там же). При холопстве же – идеал воли, а не свободы, чего-то правового.

Но то потом.

А пока – бросок на запад. Там точно хорошая земля. Но Ливонская война проваливается. Кризис военный плюс экологический. «В своих усилиях по решению проблемы выживания народ – банкрот. В своих усилиях по решению проблем военно-политическим путем государство – банкрот. Но в глазах народа, неспособного самостоятельно решить проблему собственного физического выживания, единственная надежда – государство» (там же). Отказывается от власти Грозный. Народ молит. Царь требует неограниченных полномочий. «Иван Грозный получает диктаторские полномочия. И одновременно происходит становление главной ценности второго порядка — заключение неформального Социального Договора между народом и властью: народ готов служить государству, если государство будет решать его проблемы. Смысл социального договора во взаимном служении. Образуется «треугольник» служения. На вершине — царь (государство). Его функция – служить народу. Отсюда царь — царь-батюшка. Но чтобы царь мог служить народу, народ должен служить помещикам – слугам государевым. Тогда помещики могут служить государству. Царь-батюшка – единственная надежда на выживание в экстремальных условиях, поэтому он всегда хороший, вне подозрений в антинародности. Антинародной деятельностью могут заниматься лишь его слуги и вопреки воле царя» (там же).

В общем, какими мы сами себя сделали, такими, воленс-неволенс, остаёмся и теперь. И сталинщина тут не при чём в каком-то смысле. И Кургинян прав. В том числе и в том, что если нам от своего менталитета отказаться, то это значит и от России, собственно, отказаться, и от русскости. Тем более что мы в конкурентно-торгово-финансовом мире неконкурентоспособны из-за ментальности же.

А демократы не признают, если не менталитета, то его тысячелетней неизменяемости. Достаточно, мол, внушить народу, будто его испортила всего лишь 30-летняя сталинщина. Ну, максимум, 70-летняя советская власть. Навязавшие «противоестественный» коллективизм и государство как личную ценность.

Отсюда и образ социальных прогнозистов в «Лёгкой голове» и непонятная, на первый взгляд, логика сюжета.

Проникшие во власть бывшие КГБ-шники (грубо говоря, прототип – Путин и его команда) прикидывают так, что если жизнь при реставрированном капитализме станет до самоубийства невтерпёж стандартному, полностью приспособленному к нему представителю офисного планктона (главному герою), то этот строй падёт, так же, как пал СССР и его строй от – в конечном итоге – абсолютного идейно-политического пофигизма знатного стахановца-шахтёра (деда героя), себе в физическую охоту – а не из знаменитого массового социалистического энтузиазма – рубавшего уголь в шахте в неимоверном количестве. Реставрированный в России капитализм – дикий, по-научному – первичный – объективно действительно очень страшен. Когда столь много государство в России с её привычным государствоцентризмом выпустило из своего контроля, то столь много и пошло на его территории наперекосяк. В том числе и всякие техногенные катастрофы, и сепаратизм с терроризмом, и… не перечесть. Поначалу прогнозисты по своей совковой глупости надеются на пробуждение в Максиме Терентьевиче (так, нарочито по-русски называют его пережитки советского прошлого) советскости с её искренним коллективизмом. (Ну вырос-то, мол, мальчик в СССР; что-то ж должно было в него запасть; может, оно проснётся при виде страданий неприспособленного к капитализму народа.) Они не понимают, что советскость, мол, – явление поверхностное, наносное, и естественно бесследно отскакивает от человека при первой возможности. Действуют эти экс-КГБ-шники поначалу привычно грубо: создавая неприятности своему объекту. И ничего у них не получается. Он твёрд в своём мещанстве, как скала. Хоть он и легкомыслен и способен втравливаться даже в опасные для жизни ситуации. (В юности чуть не упал с крыши, свергая советскую дурацкую гипсовую символику; сейчас вот стал гонять на мотоцикле на ненужно бешеной скорости.) Но от неудач экс-КГБ-шники поумнели. Объект же всё-таки легкомысленный. Так надо дождаться, пока он получит максимум в своём мещанском счастье. И на этом максимуме его этого счастья лишить. И жизнь предоставила им такую возможность. Клиент естественно, наконец, влюбился, женился, счастливая пара. Так убить жену. Они ж могущественны. (А демократы ж – ну хотя бы самые злые от провала демократии в России – считают, что сам Путин заказал, например, убийство Анны Политковской точно на свой день рождения, что взрывы домов в Москве заказаны властью.) Вот экс-КГБ-шники, эти спецы по причинно-следственным связям, устроили теракт в московском метро так, чтоб убить жену героя. А ему выразили соболезнование и сказали, что ошиблись: не он корень зла в капитализме России, и пусть вернёт пистолет. Ну так что делает легкомысленный в горе? – Правильно: он стреляется. Недоволен следствиями из первичного капитализма самый обычно приспособленный к нему, бренд-менеджер. – Значит, рухнет и сам этот наведённый, как порча, на Россию капитализм. – Так рассчитывают социальные прогнозисты.

А читатель должен пожалеть. Ну хоть просто человека – главного героя. Осознанно пожалеет героя, а неосознанно – тот строй, который же теперь рухнет в логике романного мира экс-КГБ-шников.

Актуально! «Долой Путина!» Иносказательно.

И не подкопается тот же Путин. Иносказательно ж. «В лоб» Славникова ничего такого не написала.

Но сюжет говорит за неё. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>