Вступительное слово
Это было написано неизвестным чернокнижником (есть и такие в поэзии) в конце прошедшего столетия. Невзирая на сомнительность текстов, предлагаю их читательскому вниманию.

* * *
В весенней радости швырнул в окно я «душу»,
разбившись об асфальт гуляющих влюбленных
пустой бутылкой, выпитой до суши
в кругу случайных встреч и лиц знакомых.
В окно взглянула ночь – и почернела,
глазами фонарей смотрела слепо,
в вечерней горечи пустил я тело
на перекресток с миром не отпетых.
Там снизу смерть кружила с мотыльками,
смеясь над жизнью, бесконечно малой,
а над заброшенными облаками
лежала бездна пылью неубранной.
Под стук надменный, забивая гвозди,
пел гробовщик о нежности любовной;
я слышал маятник, и было поздно
остановить ужасный ход спокойный.
Река отчаянного сожаленья
текла песками времени отсчета…
Тут я очнулся: утро, стены,
икота.
(далее…)

Анатомия бюрократического идиотизма

Сегодня тема мирного договора с Японией и судьбы Курильских островов широко обсуждается и на межгосударственном уровне, и в общественном пространстве. Это вполне объяснимо. Однако за новостями последнего времени остаются как бы в тени события начала минувшего века. Между тем, именно в наши дни исполняется 115 лет началу Русско-японской войны (27 января по старому стилю). И неплохо бы с высоты прожитого обратиться нам к тем событиям, чтобы извлечь необходимые уроки.

Поможет в этом яркий документ того времени — книга замечательного писателя и, что особенно важно, живого участника роковых событий В.В.Вересаева. Надо сразу отметить — его записки «На японской войне» до сих пор издаются и находят своего читателя. Почему? Да, прежде всего, потому, что мы имеем дело с умной книгой человека, болеющего за судьбу России, и, в то же время, умеющего глубоко разобраться в причинах нашего позорного поражения в той войне.

Врач по профессии, Вересаев стал военным медиком и служил в полевом госпитале в Маньчжурии в 1904-1905 годах. Соединив в одном лице профессионализм писателя и врача, он смог разобраться и показать читателю симптомы, ход болезни и ее итог, что поразили тогда и русскую армию, и все общество. Уроки той войны неплохо бы извлечь и нам, живущим сегодня. (далее…)

Первыми из творений Иосифа Бродского в конце 60-х годов мне попались «Пилигримы» и «На Васильевский остров». Стихи мне понравились, в них дышала поэзия. Другие я слышал в исполнении автора. Он словно захлебывался собственной речью, и его строки так спешили опередить друг друга, что их смысла я не уловил.

Это был какой-то особый обрядовый распев. Должно быть, такую манеру исполнения сам Бродский считал фирменным знаком настоящего поэта.

Рифмованные строки лились быстро, бурно и неудержимо, словно вода, прорвавшаяся из испорченного водопроводного крана. Автор явно не сомневался в боговдохновенности собственного стихоизвержения. И лицо его было обращено куда-то ввысь. Так в представлении обывателя былых времен и должен выглядеть великий поэт, не сомневающийся в своем высоком предназначении.

И вот Иосиф Бродский — мировая знаменитость, лауреат Нобелевской премии. По телевизору, по радио, по компьютеру о нем говорят с придыханием, как о величайшем современном классике. (далее…)

Недавно власти Украины сделали еще один шаг по героизации своего нацистско-бандеровского прошлого. Вызвало это вполне понятную реакцию в России – с попыткой осудить киевский демарш даже на уровне ООН. И вновь США, сама Украина и «передовая» Европа инициативу не поддержали и пытались заблокировать. Удивительного в этом ничего нет.

В начале и середине 30-ых годов ХХ века те же самые государства не то что блокировали, а, наоборот, всячески поддерживали другой нацизм – германский – видя в нём прежде всего «рациональное зерно» антисоветизма и русофобии. Да и не слишком ли поздно мы сами забили тревогу теперь, когда решено широко отпраздновать 110-летие со дня рождения Степана Бандеры, а всех его соратников прославить также на уровне государства в лице национальных героев и выдающихся борцов за независимость Украины? Пишу об этом, потому что вспоминаю, как ровно десять лет назад не менее широко отмечали столетие Бандеры. Но тогда с нашей стороны никаких протестов не было – все поглотил острый «газовый» конфликт между Москвой и Киевом, вовлекший в свою орбиту и страны Европы. (далее…)

О книге Юрия Нечипоренко «Плыви, силач!»

Ещё не вечер. Мы сидим с писателем Юрием Нечипоренко в золотом и хрустальном дворце, какой бывает лишь в волшебных сказках. Дворец называется кафе «Пушкин».

Почти двадцать лет назад, на строительстве кафе, Юрий Нечипоренко руководил здесь бригадой художников-оформителей. Они и создали это блистательное чудо. Из-за дружеской прихоти мы заказали чайник чаю и один пирожок.

Чай выпили, пирожок преломили, как это делали в прошлые века все ребята-школята. Мы обменялись подарками. Я ему — повесть для подростков «На спине у ветра». Он мне — повесть для них же (и не только) «Плыви, силач».

Сфотографировались. Это теперь, как ритуальное царапанье ладони лезвием ножа.

Итак, проза о русском богатыре «Плыви, силач!»

Юрий Нечипоренко написал сенсационную повесть. Сейчас поясню, почему она неординарная.

В ней «наше всё», солнце русской поэзии выглядит не как записной бретер и развратник с разными уклонами. Он даже не негр, которому поставили памятник в Эфиопии. (далее…)

Олег Шишкин. Последняя тайна Распутина. — М.: АСТ, 2018

…Среди вороха пожелтевших новостей и бесчисленного количества инсинуаций эта книга — настоящая сенсация, о которой хочется сказать, используя официальный стиль: «Написанному верить».

Дело в том, что новое расследование Олега Шишкина основано на секретном до недавнего времени «Деле об убийстве Распутина», которое было найдено автором в архиве Министерства юстиции Российской империи. И стоит сразу отметить, что упомянутая выше «сенсационность» — не преувеличение, поскольку этот документ полностью переворачивает представления о покушении на царского фаворита, влияние которого на государственные дела в Российской империи во времена Первой мировой войны называли «параллельным самодержавием».

В принципе, неудивительно, что история судебного дела об убийстве Распутина кануло в лету, время от времени выплывая на свет то в конторе немецкого антиквара, то на страницах эмигрантских газет. В конце 1916-го—начале 1917 года это самое дело велось Петроградской судебной палатой, после, еще до февральских событий его затребовал к себе Николай II и якобы уничтожил в Царскосельском дворце как опасный документ. Однако это все это лишь легенды, которые традиционно сопровождают тень Распутина. (далее…)

Помню, когда читала про Китай, — в числе прочего, ставившего меня в тупик, была теория гармонии масс…

Когда китайцы пытаются сформулировать разницу между картиной мира самих китайцев и, скажем так, всех остальных, то одним из обязательных пунктов будет «гармония масс», наблюдаемая у китайцев и кардинально отличающаяся от индивидуальной гармонии разных других национальностей.

Я всегда с возрастающим раздражением воспринимала эту гармонию как превалирование общего над частным и полную победу коллектива над личностью. Постепенно у меня из ушей начинал идти пар, и я поскорее забрасывала дальнейшие размышления по этому поводу. И вот только совсем недавно, опять-таки, гоняя на велосипеде по городу, я начала кое о чем догадываться…

Наверное, вы никогда не поймете настоящий Китай, не почувствуете его скрытую сущность, не проникнитесь уважением к нему, если не прокатитесь на велосипеде по улицам. Со стороны это кажется чистым безумием: сотни тысяч велосипедов, мотоциклов, машин, жуткий шум, невообразимая грязь. Нет никакого общего четкого плана, нет понятных правил, все, казалось бы, отдано на волю чистой случайности и полного произвола. (далее…)

Беседа с переводчиком, литературоведом и критиком Зориславом Паунковичем (Белград) о жизни в Москве 70-х, цензуре в советские времена, памятнике Николаю II, комиксах по Н. Олейникову и о том, что без сербов у русских не было бы Пушкина.

Александр Чанцев: Ты выучил русский в Москве в детстве, когда тут работали твои родители. Какой была Москва для тебя, какие самые яркие воспоминания остались?

Зорислав Паункович: Пребывание в Москве сильно повлияло на мое развитие. Это первая половина семидесятых годов (1971—1976). Я учился в русской средней общеобразовательной школе с пятого по девятый класс (№779, на улице Вавилова). Уже поэтому можно сказать, что я достаточно глубоко вошел в русскую жизнь. Как иностранцы мы тогда находились в привилегированном положении.

В чем конкретно это выражалось? (далее…)

В поэзии можно, пожалуй, всё, но не всё то поэзия. Послушай… там, в выси небесных мыслей,
ласкалась сказка… Неистово касаясь двух тел теней, была короче… И бежали, как дети, мгновения,
счастливые, напрасные, и венчанные исчезновением, как правдой, ты вспомни вечное лето…

Сегодня в обществе заметен неформальный интерес к переломным событиям отечественной истории столетней давности. Мы пытаемся, глядя в зеркало минувшего, как бы увидеть в нем отражение наших нынешних непростых проблем. А лучше всего сможет помочь это сделать умный, тонкий и непредвзятый писатель — современник тех роковых событий. К числу таких немногих смело можно отнести Константина Паустовского (1892—1968 гг.).

Книги его воспоминаний «Повесть о жизни» охватывают события с самого конца XIX века по 30-е годы века XX. И конечно, особый интерес представляют те страницы, что относятся к первым революционным 1917—1918 годам. Тем более интересен взгляд непартийного журналиста, каким был К. Паустовский, сотрудник небольшевистских московских газет в те переломные времена.

Написаны главы книги «Начало неведомого века» в 1956 году, во время так называемой оттепели, когда спал диктат жесткой идеологической цензуры. Писатель смог посмотреть на события революционных лет, не кривя душой, честно оценивая и их, и свои ощущения, взгляды в то время. Тем эта книга интересна и сегодня, но, к сожалению, многим современным читателям уже не известна, так как то было неспешное повествование от первого лица, а не громкая политическая бомба с убийственными подробностями и разоблачениями. (далее…)

В издательстве «Самокат» вышла новая книга Александра Блинова «Синий слон, или девочка, которая разговаривала с облаками» (М.: Самокат, 2018).

Сборник состоит из рассказов, «двенадцати правдивых историй о невозможном, которое происходит каждый день», — как сказано в аннотации. Тем не менее, произведений в сборнике пятнадцать, и их расположение создает определенный метасюжет книги и выстраивает специфическое движение от рассказа к рассказу.

Двенадцать историй обрамлены «дорожными» рассказами: «Дорога красных маков» и «Дорога желтых подсолнухов». Знакомый, манящий, ускользающий сказочный топос сразу захватывает читателя в свои пределы, позволяет вспомнить привычное — «коварное маковое поле» из «Волшебника Изумрудного города» — и обрести новый опыт знакомства с индивидуальной эстетикой писателя Александра Блинова. (далее…)

По случаю выхода нового альбома группы Fake Cats Project «Classics Double-Binded» мы поговорили с писателем, музыкантом и режиссером инди-фильмов Игорем Левшиным об Эпсилон-салоне, «Птюче», суперкомьютерах, Владимире Казакове и успешной ротации на гонконгском радио.

Александр Чанцев: Кем ты хотел стать в детстве?

Игорь Левшин: Стать взрослым, наверное. Не уверен, что мечта сбылась. Иногда мне кажется, что из ребенка сразу превратился в старика. Но, думаю, во мне ребенок и старик одновременно. Зрелого во мне мало. Хотя я, похоже, был немного и стариком с самого начала: не возбуждался от мушкетёров, индейцев и рыцарей. Первая книжка мне страшно понравившаяся — «Пираты Америки» Эксквемелина. Но это же странный нон-фикшн. А следующая была уже книжка «Преступление и наказание». Но бом-брам-стеньги всякие я знал как таблицу умножения, конечно, согласно био-возрасту.

Точно не мечтал стать космонавтом или летчиком. Писателем тоже не хотел конечно. Тинейджером хотел стать математиком, а, может, бас-гитаристом.

Может, горнолыжником (с детства обожал кататься с горок — вплоть до сотрясений мозга), но в карьеру такую не верил — понимал, что дохловат.

Помню, в старших классах позвали на кинопробу. Я рассказывал дома и смеялся, зачем мне эти глупости. А мама говорит: «ну ты что, это ж интересно! Сходи!». Послушался, сходил, но не взяли. (далее…)

В массовом читательском сознании произведение классическое, а тем более хрестоматийное, — это синоним произведения безупречного.

В нём всё безукоризненно, и оно заведомо не подлежит критике, которая представляется кощунственным посягательством на святое.

К тем, кто способен и на солнце увидеть пятна, я отношу и себя. При этом такие пятна ничуть не убавляют моей любви к жизнедательному светилу.

Это присказка, а сказка в том, что чудный лермонтовский «Парус» стал чем-то меня карябать.

Мне захотелось понять, чем же именно. Не раз и не два я внимательно перечитал знаменитое стихотворение. И заметил, что всё оно написано в настоящем времени, автор говорит о том, что видит “здесь и сейчас”. (далее…)

Даже когда просто думаешь о них, на душе становится теплее…

Иногда они напоминают мне фарфоровые фигурки из сказки Андерсена.

Он — такой большой, неуклюжий, весь какой-то невообразимо нелепый, квадратные плечи, подбородок, неуместные кудри у висков, неловкие руки, тихая смущённая улыбка, светлые русые волосы, почти беловатая кожа, походка в раскидочку. Она — маленькая, ладная, смуглая, каждое движение — грациозно и уместно, волосы мелкими-мелкими колечками, озорная улыбка, кошачьи зеленые глаза и вечная готовность рассмеяться — тут же, вдруг, от любого пустяка. Рассмеяться или прыгнуть, выстрелить внезапно, как разжавшаяся пружина, и стремительно полететь куда-то.

Когда она обращается к нему, просто смотрит в его сторону, даже тембр её голоса меняется, становится низким, волнующим, глухим, с прорезающейся неизвестно откуда хрипотцой, придающей еще большее обаяние её хрупким чертам. Он старается даже не смотреть на неё, но когда она рядом, его неловкость и общая нелепость многократно усиливается, он то вдруг потеет, то краснеет, то теряет последние краски и становится белым, как мел. (далее…)

Андрей Максимов. Кто вам сказал, что вы живы? Психофилософский роман. — М.: АСТ, 2018

Зря…
Зря ты думаешь о смерти
Я хочу найти письмо в пустом конверте
И прочесть… тебе

Прозу Андрея Максимова не назовёшь «оборотистой», она пишется короткими ёмкими предложениями, нередко в два-три слова. Но для избранной формы данный стилистический приём неслучаен.

Чем более сложносочинёнными и цветистыми будут внутренние монологи героев, тем менее они смогут претендовать на искренность, на некий исповедальный документализм. По той же причине проза Максимова намеренно лишена яркой изобразительности. Он не живописует картин, не пытается выдумывать за героев, наделяя их собственными нетривиальными мыслями, а просто даёт выговориться им самим, как бы в пустоте, записывая их голоса на невидимую магнитофонную плёнку, которую каждый из его читателей будет слышать по-своему.

Минимум декораций. Театральная студия звукозаписи.

«Раз, два, три, проверка микрофона. Поехали».

(далее…)