НЕУДОБНАЯ ЛИТЕРАТУРА. Хроника: Часть 20. О том, как в толстых журналах 80-х понимали «гласность», а также об отношении издателей к сетевой литературе
Рубрики: Культура и искусство, Литература, Люди, Мысли, Неудобная Литература, О сайте Перемены.ру (новости и обновления), Проекты, Прошлое Когда: 25 мая, 2010 Автор: Глеб Давыдов
Под одной из недавних частей Хроники проекта Неудобная литература обнаружился комментарий. Процитирую: «Да просто издательства не хотят публиковать тексты, которые уже опубликованы в свободном доступе в интернете. Вот и все объяснение!»
Если бы это было так просто… Но ведь некоторые из текстов, которые мы публикуем в проекте Неудобная литература, написаны совсем не только что. «Побег» был создан в 1982 году,
Вообще, тут есть повод поднять серьезную тему для истории отечественной литературы и литературоведения, которую никто еще, кажется, не заметил. Тему специфики работы толстых литературных журналов во второй половине 80-х годов.
Дело в том, что в разные годы причины отказов были разные. В разное время Неудобная литература была неудобной по разным причинам.
При советской власти подобные тексты не могли увидеть свет – по цензурным соображениям. Зато в то время цвел Самиздат, где Неудобную литературу печатали с удовольствием («Митин журнал» был одним из, но не единственным; то есть Неудобная литература всегда находит читателей и многим вполне на самом деле нужна и удобна, – в этом смысле это просто такая вывеска, ярлык, не более).
Но дальше – во времена перестройки (вторая половина 80-х) – когда, казалось бы, проблема цензуры ушла, и стало все можно, случилась вдруг удивительная вещь!
Толстые журналы (все эти «Знамя», «Дружба народов», «Родина») словно бы как-то ошалели, потерялись и впали в ажитацию. Это было вполне понятно – в СССР из них последовательно вытравляли их сущностное предназначение (которое изначально, еще с XIX века заключалось в том, чтобы отражать актуальную ситуацию в литературе, буквально быть литературным дневником, показывать текущее в литературном процессе), посредством цензуры вымарывали из них всю эту дневниковую живость, и к моменту перестройки толстяки были уже настолько деформированы, что это не замедлило сказаться.
Причем деформация толстяков дала о себе знать весьма интересным образом: когда вдруг стало можно, наконец, объективно и полностью отражать реальный литературный процесс (а не только его официальную часть, оставляя неофициальную Самиздату), толстые литературные журналы не стали этого делать. Потому что нашли дела поважнее: Солженицын, Пастернак и прочее – вот что они ринулись публиковать (в основном и в первую очередь!), забыв о том, что есть еще и какая-то современная литература, растущая прямо здесь и сейчас. Ну как же, столько всего упущенного за долгие годы запретов, но негласно признанного всеми интеллигентными читателями! Нужно все это впустить, наконец, на наши страницы! Нужно вернуть все это читателю! Отдать должное! К тому же читатель читает это и ждет этого!
Так, раздавая долги, толстые журналы убили себя окончательно. Вместо того чтобы публиковать всю эту прекрасную литературу 50-х-60-х годов отдельными книгами (приложениями к журналам, например), они публиковали ее там, где должна была быть актуальная современная литература. В итоге многие хорошие тексты, написанные в 80-х, так и не были в 80-х изданы. «Хоть вы и написали хороший текст, но нам сейчас не до того! У нас еще Пастернак не весь издан», — говорили редакторы молодым литераторам (именно отсюда бралась эта идиотическая формулировка насчет «не в духе гласности», ведь гласность они понимали как необходимость огласить, наконец, весь список)… (далее…)