Он помнил себя четырёхлетним, замёрзшим, продрогшим. Лежавшим в утрамбованном пацанами снегу на крыше старого сарая. Все уже разошлись – вечерело. Стемнело уж и вовсе давненько. Но небо… По чистому, звонкому ночному морозцу небо не отпускало паренька домой своими звёздами, туманностями, бескрайностью.

Завороженно смотрел вверх, не обращая внимания на то, что начинал по-настоящему коченеть. Вот одна звезда подмигнула, тут же исчезла, словно растворившись. Другая… О чём он думал тогда? Хм, да о том же, о чём и сейчас, став сорокалетним большим дядькой. Ничуть не поубавившим с годами щенячьего восторга при взгляде ввысь, в пронзительно чёрный Космос. Сквозь него.

***

– Петров!

– Здесь.

– Не спрашиваю, здесь ли ты, Петров. Имею в виду, где ты сейчас витаешь? Ответь на заданный вопрос.

– Я… я… ммм…

– Садись. Дневник сюда.

– Антонина Васильевна…

– Дневник, я сказала.

Она подошла к парте.

– Что тут опять? – взглянув на листки в клетку, изрисованные дочерна.

Нервно собрала листы в охапку, вернулась к своему столу. Небрежно бросила рисунки. Затем незаметно расправила, развернула.

Пока разглядывала, в классе зашелестел, заколыхался народ – любая пауза всегда на руку. За минуту делались сотни различных дел, крайне необходимых именно в данный момент. (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО ЧИТАТЬ ЗДЕСЬ

Весна. Солнышко ласковое. Птички. Сахарные глыбы льда с хрустом крошатся о серый гранит парапетов… И она, Наталья. И не было ничего между нами. Так, один раз сделали в фотошопе коллажи: его верх – её низ, и наоборот. Голые. А что, прикольно. И всё. Но звонки-то были. Эти странные ночные разговоры до трёх утра: то ли исповеди, то ли секс по телефону. И она подробно, с кем и как, и сколько раз.

– Ужас, как гадко, – говорила она, – правда, я дрянь?

– Ужас, как гадко, – думал он, – правда, я дрянь!

Ведь ему так хотелось оказаться на месте тех «гадких извращенцев».

Хоть раз.
И она это знала.
И это заводило.
Обоих.

И плоть ухала тяжкими томливыми волнами: у неё.
И плоть ухала тяжкими томливыми волнами: у него.
Но как из этой скорлупы вылупилось то чистое и абсолютное, как яичко? – не понимал он.
Но как из скорлупы этой вылупилось то чистое и абсолютное, как яичко? – не понимала она. (далее…)

Горячий камень: литература между Лимоновым и Собчак

В двухлетней давности публикации («Код обмана»: «Сноб» № 4, 2011; а кажется, не менее ударной пятилетки минуло) Александр Гаррос отмечал: в отличие от октября 93-го, – август 91-го практически никак не осмыслен, – и даже должным образом не отражен в отечественной литературе.

Гаррос подводил читателя к нехитрой морали из анекдота – «яка держава, таки и теракты»; августовская революция, со своим в первый же год выдохшимся пафосом и сокрушительными результатами (если этот август, весьма условно, принять за некую точку отсчета) – адекватна почти нулевому художественному выхлопу.

Мое собственное наблюдение: для осмысления последствий не то чтобы не пришло время (давно прошло), просто весь запал в первые же годы ушел в разнополярную публицистику.

К тому же октябрь 93-го – драматический, куда более щедрый в литературной перспективе, скоро перегнал фарсовый август.

Ничего нового: сравните литературные результаты Февральской революции и Октябрьского переворота. Даром что успешность социальных катаклизмов в 90-е, относительно десятых, получилась зеркальной. (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО ЧИТАТЬ ЗДЕСЬ

он ехал в метрополитене
она поверху на такси
и между ним и этой Верой
безверья тяжкий глинозём

Вечер. То ли в его голове, то ли за окном, уже с полчаса воет женщина: заходясь. Истошно. Переходя на визг. На одной ноте. И вдруг начинает подлаивать. По-собачьи. И снова, c низкой ноты, взлетая на верхнее «ля», визжит.

– Всё же во дворе, – решает Он.

Окно во двор – колодец. Жара адская. Душно. У всех всё нараспашку.

– Хоть бы в ментовку кто позвонил, – и поймал себя, – ну да, и в неотложку.

Сел за стол. Взял ручку:

– Без меня разберутся. Вон их сколько… – Встал. Подошёл к окну. – Как тараканов.

Вернулся. Сел к столу. И теперь в раздражении постукивал ручкой по столешнице.

И словно дверь где-то приоткрылась и там сказали:

«…И звук метался мячиком в питерском дворе-колодце и, отражаясь и многократно усиливаясь от его стен, проникал в каждую щель, лез в уши, глаза, ноздри. Сочился через поры кожи, мучая своей безысходной тоской, невыносимо…»

И та, что говорила, немного нараспев, будто ходила по комнате. Ему даже почудился скрип паркета.

Встал. Подошел к окну и свесился через подоконник:

– Откуда воет? – Покрутил головой. – Похоже, из левого флигеля. То, третье окно от угла, на втором…

– Как визжит, цепенеешь! – Обреченно тер виски, только втирая боль… – Аж кости ломит. (далее…)

Сердца их были, как из холодного гранита. Мертвые.
Глаза их были, как свинцовая невская вода. Слепые.
И метался Дух над серым равнодушным Городом, чуть не касаясь людей его своим алым крылом. Но не было им до него дела. Своих забот по горло.

Они жили почти рядом. На соседних улицах. Она на Гагаринской. Он на Моховой. Но никогда не виделись. А может, и виделись. Но не узнавали друг друга.

Так бывает. Часто.

Она была, как все: дети, муж, работа , подруги, родители.
Он был, как все: бизнес, жена, друзья, дети, родители.

И всё у них было нормально.

Вот и конец. (далее…)

1

На очередном заседании Чрезвычайной следственной комиссии, созданной Временным правительством для расследования противозаконных по должности действий бывших министров и прочих высших должностных лиц, было решено Николая Романова не допрашивать.

Блок встал:

– Речь идет не о юридической вине бывшего императора. Речь о смысле того, что произошло с Родиной. Министры – хорошо ли, дурно – то исполняли чью-то волю, то следовали собственным, подчас шкурным интересам. Русскому народу должно знать, чего хотел царь. Согласен, может открыться уже известное – та же чужая воля или капризы окружения. Это будет значить, что действовавшая машина власти окостенела окончательно, потеряла способность двигаться и подлежит замене. Здесь не только вывод, здесь – урок, без знания которого дальнейшее существование России под вопросом. Я против решения комиссии.

Тарле, историк с уклоном в адвокатуру, приложив руку к груди, склонил голову:

— Полностью с вами согласен, уважаемый Александр Александрович. Но поймите меня правильно, мы не в школе! У нас физически не хватает времени. Война со всех сторон подступает к горлу! Сейчас требуется ясное и быстрое решение, вывод. Который, я подчеркиваю, в дальнейшем нам никто не помешает уточнить. Согласны, господа?

В разные стороны смотрели господа, члены комиссии.

На набережной, где резало ветром, а с ясного неба на лицо и одежду падали крупные редкие капли, Блока догнал некто. Человечек из тех, кто встречается везде и всегда; то он с чашечкой кофе, то удружит программкой, или в трамвае, привстав, раскланивается. (далее…)

…Или осень потерянных смыслов

Herrlich wie am ersten Tag.¹

Судьбой я обречён какой: под сенью сна — мечты о смерти — В кошмарных превращеньях тверди искать свободу и покой? Л.Чертков, 1962

Wer Wissenschaft und Kunst besitzt,
Hat auch Religion;
Wer jene beiden nicht besitzt,
Der habe Religion.² Goethe

Кто обладает деньгами и средством их достижения, тот обладает смыслом. У того есть своя, присущая только ему, выстраданная им религия. Кто ими не обладает — у того пусть будет религия.

Потеряв смысл в контексте гётевской абсолютности «слова» и даже желание им обладать, я провалился глубоко вниз, в преисподнюю, слившись со «стадом». Отказавшись от всего, чем полноправно владел: религией денег с её прерогативной монополией на природу вещей. И стал парадоксально свободным, чудом (чудом ли?) избежав устрашающего бряцания кимвала катарсиса, предопределяющего невозможность «оттуда» выхода. Оттуда, где перевёрнутое сознание определяет чистоту потерянного смысла. (далее…)

26 октября 1880 года родился русский писатель и поэт Андрей Белый

Тяжёлый червонный крест –
Рукоять моего меча.
(Андрей Белый)

Подобно тому, как из любой точки поверхности земли можно предпринять путешествие к ее центру, сделаю и я попытку странствия к избранному мной центру – собору Лозаннской Богоматери.

Мой путь тернист, препятствий – через край. Лишь отблеск истинного хода событий я сумею изложить, но, признаюсь, трудно сохранить независимость от устойчивых идей и не унестись астральным течением мемуаристов, которые мечут в тебя тонко отточенные метафизические стрелы, и совсем уже нелегко перенестись отнюдь не метафизически из реального двадцатого века в атмосферу чуть ли не средневековья. История, которую я изложу повисает между мифом, сказкой и рассказом. Я скорее склоняюсь к мифу, который все же хочу понять и даже объяснить.

О встрече Андрея Белого с таинственным господином в соборе Лозанны мне известно из воспоминаний, а точнее, из лаконичного свидетельства строгой Аси Тургеневой, первой жены писателя художницы Анны Алексеевны Тургеневой, ставшей адресатом большинства стихотворений Белого, в том числе и сборника «После разлуки», созданного в Берлине после окончательного разрыва с ней, о чем я подробно написала в книге, целиком посвященной Андрею Белому (Борису Николаевичу Бугаеву), писателю, достигшему высшей точки русской литературы.

Я в который раз с изумлением читала воспоминания Аси, странную смесь фантастики, мистики и религии, о фанатичном строительстве первого антропософского храма Гётеанума. «Всякий, кто оказывался в Дорнахе, – сообщала Ася, – хотел стесать хотя бы несколько щепок». Мне казалось, что я читаю книгу о некоем мистическом христианстве, замешанном на розенкрейцерстве, находящемся за стеной, непроницаемой для времени и внешнего мира.

И вот уже в безвестной раньше швейцарской деревне собралась огромная толпа людей из разных стран, жаждущих тесать, вырезать, или же хотя бы прикоснуться к строящемуся храму, и вот уже вновь и вновь прибывающим не хватало там места и инструментов, и вот уже, какое счастье, группа Аси удостоилась чести вырезАть деревянный архитрав Сатурна, а затем и Марса! И вырезали-тесали ежедневно и лихорадочно до глубокой ночи, суставы болели, рука Аси распухла, но это всё были ничтожные мелочи по сравнению с тем великим будущим, созидателями которого они себя возгласили. (далее…)

(далее…)

Гниющая Алиса сегодня не ждет гостей. Неуверенным шагом она бесцельно идет вперед. В глазах её — гнилой вонючий дождь, и кашель её подобен раскатам грома. Её мечты завяли, подобно цветам, ещё вчера, а жизнь, похоже, навсегда потеряла свой смысл. Она стала ГНИЮЩЕЙ Алисой, но её, похоже, это не заботит, хоть она и оглядывается назад в надежде вспомнить хоть что-то.

Но мозг Алисы превращается в густой кисель, и ничто не может остановить этот странный процесс, скоро она забудет, как её зовут и где она работала сутки напролет. Но её и это не заботит.

Гниющая Алиса чувствует себя свободнее, чем когда-либо, все её стремления и планы на будущее уже давно затонули в мозговом киселе — и она ни о чем не переживает.

«до чего же СВОБОДНО», — думает она, и мысль её циклична. (далее…)

Альфред Кубин. Другая сторона / Пер. с нем. К.Белокурова. М.; Екатеринбург: Кабинетный ученый, 2013. 296 стр.

Аннотация представляет книгу австрийца Альфреда Кубина как одновременно визионерскую и социальную. Это правда. Кубин действительно пишет в той странной области, что располагается между вкрадчивой паранойяльной рефлексией Кафки и Вальзера и масштабными планетарными видениями Дёблина («Горы моря и гиганты») и Стэплдона («Последние и первые люди»).

«Кубин снова прислал мне из Цвикледта одно из своих иероглифических писаний, которое я хочу, когда будет побольше времени, расшифровать путем медитации. <...> Было также письмо из Цвикледта от старого чародея Кубина, чьи астрологические знаки все более замысловаты и все более глубокомысленны. Это настоящие послания, идеограммы, вовлекающие глаз в сновидческие водовороты». (Э.Юнгер. «Второй Парижский дневник»)

Собственно уже биография Кубина многое объясняет. Смерть матери и невесты, сложные отношения с отцом (под письмами Кафки отцу мог, кажется, подписаться и Кубин!), попытка по его стопам сделать карьеру военного, закончившаяся нервным срывом… Кубин рисует и иллюстрирует в изобретенной им манере, а выбор книг симптоматичен для historia morbi: По и Гофман, Достоевский и Майринк. И «Письма из Норвегии» близкого друга и многолетнего корреспондента Кубина Энрста Юнгера. (далее…)

Рецензия на книгу: Брэдшоу Дэвид. Аристотель на Востоке и на Западе: метафизика и разделение христианского мира /Отв. ред. А.Р. Фокин / Ин-т философии РАН. М.: Языки славянских культур, 2012. — 384 с.

Перевод работы современного американского православного философа Дэвида Брэдшоу, декана философского факультета Университета Кентуки, является значительным для интеллектуальной жизни нашего общества. Это объясняется не только уникальностью ее содержания, но и своевременностью. В российском интеллектуальном мире происходит, возможно, пока не сильно заметный, но устойчивый рост интереса к философской работе в области теологии. Сотрудниками ИФ РАН совместно с зарубежными коллегами инициирован выпуск книг в серии «Философская теология, современность и перспектива», в которой, на сегодняшний день, кроме рассматриваемой книги, вышло фундаментальное «Оксфордское руководство по философской теологии». (далее…)

Ночь светлая. Небо расчерчено серебристыми облаками. Человек в красной косоворотке трубит в рог. На голове у него волчья шкура. За ним стоят радостные люди в ярких славянских одеждах с пушистыми венками на головах. В руках у них факелы. Громко, хором, что есть силы они повторяют: «Всебог есть! Перун есть! Купала есть! Слава Всебогу! Перуну! Купале! Сварожечу!» Затем они начинают петь красивыми глубокими голосами. Идут к капищу. Рефрен «Слава Купале!» отражается от леса и эхом возвращается к четырехликому Перуну в центре капища.

Община называется этнокультурный центр «Колосвет». Находится в труднодоступной деревне в Можайской области. Последние несколько километров до неё можно пройти только пешком через поле и лес. Десяток домов, коровы, пасека, огород, два трактора. Язычники живут здесь уже 32 года. (далее…)

Фото: robnunn/flickr.com

Полуостров Камчатка место на планете уникальное. Неясные предчувствия чего-то необычного появляются уже при первом взгляде на географическую карту, на этот ромбовидный отрезок суши на крайнем северо-востоке Евразийского материка, вклиненный между Охотским и Беринговым морями и отделённый от Великого океана Алеутским и Курило-Камчатским глубоководными желобами с одноимёнными островными дугами. Положение на стыке трёх гигантских плит земной коры, двух материковых и океанической, расписало жизнь этого региона на сотни миллионов лет, подчинив её эндогенезу, механизму внутрипланетной эволюции земного вещества, раскалённого и спрессованного до величин, превышающих 30 кбар уже на глубине 10км. Далее давление нарастает по экспоненте, приближаясь к 200 кбарам на глубине 50 км и 600 кбарам на отметках около 200 км; температура на этих глубинах составляет 2000-2500°С. Хрупкая плёнка охлаждённой с поверхности коры не превышает нескольких километров, ниже — сотни километров горячих земных недр, которые постоянно дают о себе знать: подземными толчками, разбросанными по всей территории полуострова выходами горячих вод, вулканическими извержениями. За последние 60-70 миллионов лет вулканизм здесь не прерывался ни на минуту, если исчислять минуты в масштабе геологического времени. Сейчас активными признаются 27 вулканов, но их будет гораздо больше, если добавить те, которые считаются потухшими, на что никто не даст гарантии. А если включить сюда так называемые поля ареального вулканизма — одномоментные мгновенные прорывы-выбросы раскалённой лавы на поверхность, то количество таких вулканов, извергавшихся в недавнее и историческое время, уже с трудом поддаётся учёту. Вулканы, гейзеры и сейсмическая активность у всех на слуху, это визитная карточка Камчатки.

Таков экстремальный фон, с которым приходится мириться всему живому на полуострове. И всё живое прекрасно к нему приспособилось и процветает, безбедно и счастливо существует из поколения в поколение на этих открытых небу безлюдных просторах от моря до моря. (далее…)