5 июня в Петербурге объявят победителя премии «Национальный бестселлер» этого года. Среди претендентов на получение премии есть и Сергей Шаргунов, чьи ответы мы сегодня будем читать (в короткий список вошла его «Книга без фотографий»).

Лично мне Сергей Шаргунов симпатичен, у него есть своя узнаваемая интонация, собственный голос, а это уже очень много. Я бы пожелал ему победы на Нацбесте, но только кое-что мне подсказывает, что победит роман под брутальным названием «Психодел» Андрея Рубанова. Я этот роман не читал, но, знаете, чувствую я эти вещи. Когда-то у меня даже была такая работа, почти как у футбольного осьминога Пауля: угадывать, кто из поп-звезд на следующей неделе будет особенно популярен, и ставить этого персонажа на обложку многотиражного молодежного поп-журнала. Очень часто я попадал в точку, и иногда настолько непонятно из чего делал свои выводы, что конкуренты-конспирологи подозревали меня в сговоре с транснациональными корпорациями. В итоге я поднатаскался в этом деле до того, что, однажды случайно очутившись на похоронах Папы Римского Иоанна Павла II и выслушав похоронные речи всех кардиналов, тут же безошибочно (по реакции толпы) определил, что следующим Папой станет кардинал Ратцингер. Так оно через несколько дней и произошло. Впрочем, я давно не практиковался и, возможно, на этот раз мой внутренний осьминог даст сбой и… победит Шаргунов. Или Пепперштейн? Эх, нет: взглянув на состав жюри (под харизматичным руководством Ксении Собчак), я все-таки делаю ставку на Рубанова. Уж очень «Психодел» харизматичное название. Проверим! (Update: лауреатом Нацбеста 2011 стал Дмитрий Быков. «Вот так да!», как говорит моя бабушка.)

А теперь — ответы Сергея Шаргунова на вопросы нового опроса проекта Неудобная литература (не забывайте, на очереди еще ответы Олега Зайончковского, Олега Павлова (опубликовано), Сергея Болмата и даже Марты Кетро (и многих других), а также представление новой книги Неудобной литературы — романа Валерия Осинского «Предатель»).

Есть ли среди Ваших знакомых писатели, чьи тексты отказываются издавать, хотя эти тексты вполне достойны быть изданными и прочтенными публикой? Если возможно, назовите, пожалуйста, примеры. Каковы причины отказов?

Кажется, Ильдар Абузяров, хороший писатель, испытывал трудности с публикацией нового романа. Про революции в Азии и Африке. Но понятно – это трудности временные. Иногда мне присылают неплохие тексты и жалуются, что их не издают. Наверное, сложно таким авторам, каких печатала «Ультра. культура» — «контркультурным».

А вообще сейчас издают много всего! Многие идеологические фобии и предрассудки отпали (хотя, возможно, издатели стали консервативнее). Заработал конвейер мощного книжного рынка. Когда я начинал, обошел несколько издательств, никто не хотел брать мою повесть «Малыш наказан», пока я не выиграл за нее премию, и все сразу стали меня хвалить. И судьба «Ура!» была сложной. Книга лежала в издательстве, и ни один редактор к ней не прикасался. Боялись нового слова, ярких тем. Сейчас, выйди то же самое «Ура!», успех был бы гораздо сильнее, чем в начале нулевых.

Наверное, сейчас тоже каких-то тем боятся, кого-то плохо выкладывают в магазинах. Это вполне возможно. Одно издательство расторгло со мной договор на книгу, когда у меня начались проблемы, другое пустило свежевыпущенную книгу под нож – потому что некто настоятельно порекомендовал. Я не орал об этих историях на каждом углу, но так было.

Есть ли в литературном произведении некая грань, за которую писателю, желающему добиться успеха (например, успеха, выраженного в признании читателями), заходить не следует? Может быть, это какие-то особые темы, которые широкой публике могут быть неприятны и неудобны? (Если да, то приведите, пожалуйста, примеры.)
Или, возможно, существует какая-либо особая интонация, которая может вызвать у читателя отторжение и из-за которой весь потенциально вполне успешный текст может быть «самоуничтожен»?

Я сам призывал литераторов вспомнить о читателе. И не отказываюсь от своих слов. Но вижу и то, что в условиях сформировавшегося книжного рынка, писатель все чаще вынужден потакать вкусам условного «обывателя». Читатель – это в основном читательницы, часто немолодые, и им люб сентиментализм. Скоро будет невыгодно упоминать в книге о смерти.

Безоглядный разговор начистоту все более становится затруднительным. И все-таки я бы не преувеличивал… Хорошей литературы мало. И когда такая появляется – ее замечают. Например, «Чертово колесо» Михаила Гиголашвили. Вряд ли вдохновит прекраснодушных читателей этот злой и грубый, по-своему животный роман. Но заметили, оценили. А Терехов с «Каменным мостом»! Вязкость стиля не мешает любить этого писателя. Ведь его стиль все равно сладок.

Если такие темы и интонации, по Вашему мнению, существуют, то держите ли Вы в уме эти вещи, когда пишете? И насколько это вообще во власти писателя – осознанно управлять такими вещами?

Я когда пишу, никому не угождаю. Иногда держу в своем воображении нескольких знакомых, с которыми как будто сижу где-то в кафе и делюсь историей. Во власти настоящего писателя управлять интонацией, безусловно.

Что приносит писателю (и, в частности, лично Вам) наибольшее удовлетворение:
— признание публики, выраженное в том, что Ваша книга издана и люди ее покупают, читают, говорят о ней?
— признание литературного сообщества (выраженное в одобрительных отзывах коллег и литературных критиков, а также в получении литературных премий и попадании в их шорт-листы)?
— или более всего Вас удовлетворяет метафизический и психологический факт самореализации – т.е. тот факт, что произведение написано и состоялось (благодаря чему Вы, например, получили ответы на вопросы, беспокоившие Вас в начале работы над текстом)? Достаточно ли для Вашего удовлетворения такого факта или Вы будете всеми силами стремиться донести свое произведение до публики, чтобы добиться первых двух пунктов?

Мне нравится писать. Мне сам процесс – шариковой ручкой водить в тетради, листок за листком – доставляет радость. И видеть, что это хорошо. Как в Библии про Творца: «И увидел, что это хорошо». А когда вижу, что плохо получается или так себе – тогда грущу. Главное – хорошо писать. Остальное – приложится.

Что Вы думаете о писателях, которые активно себя раскручивают – как лично, так и через друзей и знакомых? Должен ли писатель заниматься этим не совсем писательским трудом?
Если да, то почему?
Если нет, то почему?

Я никогда себя не раскручивал, но обо мне пишут. Я никак не реагирую, когда читаю о себе ежедневно все что угодно. Чем сильнее делаешься – тем больше шума, врагов, завистников, но и доброжелателей тоже. Плохого писателя невозможно впарить, как ни старайся и сколько бабок в него ни вбухивай. Литературу не обманешь.

Есть писатели, у которых силен общественный темперамент, и оттого они заметны как общественные фигуры. Они высказываются по множеству разных вопросов, потому что так им хочется и нравится. Это особый тип писателя, особые гены, тот, кто способен на всемирную отзывчивость, и — слава Богу.

Но литература – дело отдельное. Говорить и писать – разные занятия. Хотя, как правило, яркие люди – ярки во всем.

* * *

Предыдущее:

— Новый Опрос. Вопросы к писателям
— ответы Андрея Иванова
— ответы Владимира Лорченкова
— Где литературные агенты
Все предыдущие части Хроники (Оглавление) — здесь.

* * *

КНИГИ ПРОЕКТА НЕУДОБНАЯ ЛИТЕРАТУРА:

ВАЛЕРИЙ ОСИНСКИЙ. «ПРЕДАТЕЛЬ»
ОЛЕГ СТУКАЛОВ «БЛЮЗ БРОДЯЧЕГО ПСА»
ОЛЕГ ДАВЫДОВ. «КУКУШКИНЫ ДЕТКИ»
СУЛАМИФЬ МЕНДЕЛЬСОН «ПОБЕГ»
ДИМА МИШЕНИН «МОТОБИОГРАФИЯ»
УШЛЫЙ ПАКОСТНИК. «ДРОМОМАНИЯ»
ПАВЕЛ ТЕРЕШКОВЕЦ. «ДЖАЗ НА ОБОЧИНЕ»

Я лежу на животе. Часами лежу на животе, едва понимая, что вовсе не смущаюсь этого. Довольно странное открытие. Раньше мог лишь читать, лежа на животе, с целью беречь свои глаза. Ведь все одноглазые. Дед, баба, сестры и братья. Ну а я читал, лёжа на животе. Такое вот странное стремление к чему-то, отдаленно напоминающее индивидуальность, что ли, не знаю. Может, я спастись хотел? Сложно сказать, с чего это началось на самом деле. Может, здесь что-то, связанное с мечтами, с болью и поисками утраченных мгновений. Я ведь посвятил этим поискам немало лет. Моя голова – как склад, полный тайн, которыми мне просто не с кем поделиться. Там и ненависть, и страх, и извращение… Извращение. Интересно, факт моего лежания на животе является извращением? Сейчас всё так просто. Ведь всё очень просто сейчас. Всё элементарно разобрано на ИЗВРАЩЕНИЯ. Сейчас не 80-е, в 80-х можно было многое себе позволить, без страха, что тебя тут же причислят к той или иной группе извращенцев. Фобии, извращения, психические отклонения… Придумал, запатентовал, получил деньги – и всё, ты – доктор-первооткрыватель. Всё так просто сейчас, да только не у каждого наглости хватит. (далее…)

photo by maistora / flickr.com

28 (16) мая 1877 года родился, а 11 августа 1932 умер поэт, которого высоко ставили и белые, и красные

В советские времена одним из обязательных для советского интеллигента развлечений был Волошин-лэнд. Оказавшись, например, в Коктебеле, надо было непременно подняться к могиле Макса, помянуть его, а потом рассказывать с придыханием, как все было. В ту же программу входили апокрифы, анекдоты, истории про Волошина. Как правило, красочные и занимательные.

Клубок историй

Вот он приходит к юной Цветаевой: «Звонок. Открываю. На пороге цилиндр. Из-под цилиндра безмерное лицо в оправе вьющейся недлинной бороды. Вкрадчивый голос» (про «вкрадчивость» пишут многие мемуаристы). Кажется, вначале 32-летний поэт все-таки хотел настроить 17-летнюю Марину Ивановну на эротическую волну – иначе не начал бы просвещение ее с романа Анри де Ренье (о маркизе, периодически превращающемся в фавна) и с мемуаров Казановы. Увидав, что попал не в такт, не особенно смутился и легко переключился на Гюго и Жорж Санд. Отметим как судьбоносную подробность, что знакомство Цветаевой с Сергеем Эфроном произошло именно в коктебельском доме Волошина в 1911 году. (далее…)

Фрагменты книги «Такеши Китано. Автобиография» («РИПОЛ классик», 2011 г., суперобложка, 320 стр.). Начало публикации — здесь. Предыдущее — здесь.

Идея Бога

Религия необычайно возвышает дух. Утром, перед выходом из дома, я молюсь за своих близких. Я думаю о матери, об отце, о близких, о своем учителе и даже об Акире Куросаве… Но нельзя сказать, что я по-настоящему религиозен. На самом деле, вместо того, чтобы говорить о моей вере или отсутствии веры в религию, я предпочитаю говорить о своем представлении о жизни. Прежде всего, я спрашиваю себя: ради чего мы живем? На что похож Бог? Есть ли у него тело? Голос? Душа? Или это только идея? Зачем молиться Богу или богам? Действительно ли нам надо полагаться на Бога? Я все время задаю себе подобные вопросы. В любом случае, я уверен, что Бог или боги ничего не могут для нас сделать. Вот смотрите: скажем, два боксера на ринге. Если во время боя один из них станет взывать к Богу и просить его: «Помоги мне победить этого типа!», он будет ждать его помощи, поэтому станет менее собранным, не таким уверенным в себе и первым окажется на ковре. Полагаться можно только на себя. Ключ в нас самих. Если Бог существует — тем лучше для него. Пусть он хотя бы позволит нам быть хозяевами своей судьбы. (далее…)

Сегодня утром в госпитале города Путтапартхи на юге Индии на 85-м году жизни умер Сатья Саи Баба. Причиной его смерти стала острая сердечная и дыхательная недостаточность. «Сатья Саи Баба физически больше не с нами. Он покинул свое тело», — говорится в заявлении его фонда.

Photo by AZRainman/flickr.com

Шакиб проснулся от визга Зухры. «Опять! Старые дурры!» – подумал он и перевернулся на другой бок. На кухне падали чашки. Зейнаб и Зухра дрались. Зейнаб вцепилась в густые, совершенно седые волосы Зухры. Та невольно заняла положение бодающейся коровы и пыталась лягнуть Зейнаб в живот. Своими крутыми боками она сносила всё со стола. «Мама, опомнись!» – причитала Лейла.

Шакиб представил, как его двадцатилетний сын Саид хмурит смоляные брови, сверкает зелёными глазами. Ага, так и есть, вот он тяжёлой поступью направился к двери, хлопнул ей что есть силы. Чашки отозвались тонким трусливым дребезжанием. Послышалась рычание мопеда. Саид не выносил скандалов.

Шакиб закрыл глаза. Представил красные равнодушные дюны. Это не помогало. Кажется, сила была на стороне Зейнаб. Её визг приобрёл торжествующий оттенок. Шакиб вспомнил, как ввёл её в дом младшей женой. Как она стыдливо опускала глаза. И длинные ресницы бросали нежную тень на маленькую родинку…

Всему виной этот чёртов зеленщик Буазизи! Весы у него отняли! Овощами торговать запретили! Чиновница дала ему пощёчину. Тоже мне гордец, обидели его. Ну обидели, погоревал и ладно. Так нет, он вышел и сжёг себя на глазах, как говорится, всего мира. Началось. Революция! Не сиделось им по домам, не работалось. Орут на площадях, флагами машут – бездельники!!!

Зухра между тем не сдавалась, было слышно, как она обороняется подносом, который им подарили на свадьбу. Он издавал бодрый, зовущий куда-то звук.

Шакиб сел на кровати. Поковырял большим пальцем щель в полу. Посмотрел в окно. В доме напротив толстая индианка мыла голову своей дочери. «Это Нью-йорк – город, куда съезжается весь мир, – подумал Шакиб. – Америка – страна возможностей». (далее…)

Джеральд Мартин «Габриэль Гарсиа Маркес. Биография» (Издательство «Слово/Slovo», 2011, 624 с.). Начало — здесь. Предыдущее — здесь.

Несколько месяцев спустя отдел культуры министерства иностранных дел Мексики предложил Гарсиа Маркесу прочитать лекцию. При обычных обстоятельствах он бы отказался, но сейчас согласился, хотя подчеркнул, что предпочел бы выступить не с докладом, а устроить литературные чтения. Неизменно самокритичный, обеспокоенный качеством своей работы, он боялся, что оторвался от жизни, живя в некоем своем мире вместе с Альваро и Марией Луисой, которые с огромным воодушевлением реагировали на все его идеи, что, возможно, мешало ему адекватно оценивать реальность.

«Я вышел на ярко освещенную сцену и сел, приготовившись читать; ряды кресел с «моей» аудиторией находились в кромешной темноте. Я начал читать — не помню, какую главу. Я читал и читал. В зале стояла полнейшая тишина, а я сам был так напряжен, что запаниковал. Перестал читать и принялся всматриваться в темноту. Через несколько секунд мне удалось разглядеть лица тех, кто сидел в первом ряду, и я увидел, что они, напротив, внимают мне с широко открытыми глазами. Тогда я успокоился и продолжал читать. Слушатели и впрямь ловили каждое мое слово; даже мухи не жужжали. Закончив, я сошел со сцены, и первой, кто меня обнял, была Мерседес. У нее было такое лицо… Думаю, тогда впервые после женитьбы я понял, что она любит меня, ибо она так смотрела на меня!.. Она целый год, фактически не имея средств, в одиночку тянула семью, давая мне возможность писать, и в тот день, увидев ее лицо, я проникся уверенностью, что книга моя движется в верном направлении». (далее…)

Издательство «Слово/Slovo» предоставило Переменам возможность опубликовать главу из биографии легендарного колумбийского «магического реалиста». Книга профессора Питтсбургского университета Джеральда Мартина «Габриэль Гарсиа Маркес. Биография» (624 с.) — результат 17-летнего труда, бесед с самим писателем, его родными, переводчиками и ближайшими друзьями. В итоге Маркес назвал Мартина своим официальным биографом, и книга стала первой биографией, официально признанной писателем. Самым сложным, по словам биографа, было разобраться в хитросплетениях многочисленных мифов, которыми окружил себя писатель, ведь «почти каждое значимое событие в своей жизни Маркес описывал то так, то эдак», прибегая к «мистификации и наглому интриганству, чтобы пустить журналистов или литературоведов по ложному следу». Биография Маркеса дана на фоне истории Латинской Америки, и это вполне логично, ведь многие тексты писателя — это свод мифов, лежащих глубоко в коллективном бессознательном латиноамериканцев. Мы публикуем главу, рассказывающую о процессе создания самого знаменитого произведения Маркеса, романа «Сто лет одиночества». О той магии, которая проявлялась во время создания этого текста.

Спустя годы Гарсиа Маркес скажет, что на следующий день по возвращении домой он, как обычно, сел за печатную машинку, только «на этот раз я не вставал восемнадцать месяцев». На самом деле писать книгу он будет — с небольшими перерывами — не больше года, с июля 1965-го по июль — август 1966 г., но всегда будет утверждать, что работал над ней восемнадцать месяцев, быть может потому, что в действительности на ее создание ушло восемнадцать лет. Плинио Мендосе он признался: «Я отчетливо помню, как, сев за работу, с огромным трудом закончил первое предложение и со страхом спросил себя: а что же, черт возьми, дальше? В сущности, пока в джунглях не был найден галион, я даже не надеялся, что книга получится. Но с того момента я начал работать как одержимый и с превеликим удовольствием».

Иными словами, лишь написав десять страниц и дойдя до эпизода, в котором первый Хосе Аркадио Буэндиа натыкается в тропическом лесу на испанский галион, он понял, что на этот раз магия не исчезнет и что теперь он может вздохнуть свободнее. Это произошло в первую неделю его работы над романом, когда он еще находился в отпуске. Все тяготы последних пяти лет начали отступать. Он собирался написать восемьсот страниц, но в итоге уложился примерно в четыреста — не так уж и просчитался, как оказалось. На тех четырехстах страницах он изложит историю жизни четырех поколений рода Буэндиа. Первые из них прибывают в городок под названием Макондо где-то в XIX в. и становятся участниками событий ста лет колумбийской истории, которые они переживают со смесью растерянности, ожесточения, одержимости и черного юмора. Род Буэндиа от детской невинности переходит к этапам развития мужчины и женщины и в итоге угасает: на последней странице романа последнего из них сметает с лица земли «библейский вихрь». С тех пор как книга вышла в свет, критики бесконечно спорят о значении этой концовки. В книге шесть центральных персонажей, с которых начинается роман (они доминируют на протяжении всей первой половины повествования): Хосе Аркадио Буэндиа — основатель поселка Макондо, по натуре легко возбудимый человек; его жена Урсула — стержень не только своей семьи, но и всего романа в целом; их сыновья Хосе Аркадио и Аурелиано (полковник Аурелиано Буэндиа считается главным героем книги); их дочь Амаранта (она в детстве страдала, а став женщиной, озлобилась); и цыган Мелькиадес (время от времени он приносит в Макондо новости из внешнего мира и в конце концов остается в городке). История Колумбии рассматривается сквозь призму двух важных событий: Тысячедневной войны и расправы над рабочими банановых плантаций в Сьенаге в 1928 г. На фоне этих двух исторических событий протекало и детство самого Гарсиа Маркеса. (далее…)

1994 год. Я заканчивал школу. Вместо уроков мы с одноклассником поехали на Преображенку, в гости к нашему приятелю-наркоману. Уже по запаху можно было определить, что здесь прошла чудесная ночь. Одна из тех канонических ночей середины 90-х, когда буквально за два часа люди изменяли себя до неузнаваемости, а вселенная приобретала наутро какие-то ядовито зеленые, красно-желтые в разводах, яркие и сочные цвета. На журнальном столике стояли стаканы, наполненные красноватой ватой, бычками и использованными шприцами. Еще на столе стояло блюдце. На блюдце лежала компакт-кассета без коробки. На диване спал в одежде какой-то клубный перец. Я взял кассету и прочитал: Nirvana «Nevermind». «Нееет! – простонал наш приятель. – Этого мы уже переели. Давайте-ка лучше заслушаем новый Дубовый Гай!»

В 90-х годах «Дубовый Гаайъ» были культовой группой. Один из создателей – Дельфин. Он писал тексты с банальными рифмами, которые, однако, можно назвать настоящей поэзией. И начитывал эти тексты под безбашенный аккомпанемент живых гитар, каких-то электронных изысков и то живых, то электронных барабанов. В кругах продвинутых наркоманов «Дубовый Гаайъ» были основными и главными в этой стране рупорами потерянного поколения. Половина из которого к настоящему моменту сдохла от передозировок, а вторая – банально спилась. В трезвой памяти остались совсем не многие. Среди них, кстати, и сам Дельфин (хотя какая уж там трезвая память?). Что стало с остальными участниками группы – неизвестно.

А в 2002 году ко мне попал диск «Дубового гаайя» «Best DJ In The World Vol. 1 “Personal Jump”» (он доступен сейчас для скачивания в интернете, воспользуйтесь гуглом). Кто именно сделал данный диск – оставалось загадкой. Скорее всего, Ганс Хольман, один из основателей «Гаайя». Хотя на обложке можно было прочитать имя: Виктор Селях. Звучит этот диск – как приветствие с того света. Потрясающе звучит, сильно, гипнотически. Время исчезает буквально с первыми же звуками. И совершенно непонятно – сколько часов ты уже сидишь и слушаешь это. Как во время прихода.

Никакого рэпа – только электронная инструментальная музыка — дип-хаус, транс, брэйк-бит, эйсид-фанк, эмбиент и прочее. С вкраплениями оригинальных сэмплов и скрэтчей. Но эта музыка настолько детально, настолько ярко и достоверно передает дух 90-х, что становится иногда просто не по себе. Как будто все они живы. Как будто вот-вот приедешь в клуб «Птюч», закинешься бумагой, будешь лежать на полке в чиллауте и видеть бескрайний подвал с неоновыми больничными койками и передвижными капельницами. Будет звучать какой-нибудь Coil. А с утра вместо школы приедешь в гости к приятелю. Будешь слушать новый «Дубовый Гаайъ» и втыкать в слова типа «Перед смертью становишься птицей». Вдыхать аромат саморазрушения и волшебства. И думать, что жизнь – это большой бесконечный мультфильм. (Через год хозяин квартиры умер от разрыва сердца, а мой одноклассник оказался в психушке.)

Сейчас в интернете на удивление много всякого звукового материала группы Дубовый гаайъ и проектов, с ней так или иначе связанных. Например, послушайте Alien Pat. Holman. Мощь! Такое впечатление, что у нас действительно был великий психо-андеграунд, а не какая-то торчащая бездарная размазня! Всяческой мифологии относительно происходившего вокруг, внутри и около группы «Дубовый гаайъ» в интернете сейчас тоже навалом, поэтому перестаю тут вносить свою лепту. Добавлю только, что чувство у меня после всех этих воспоминаний и прослушиваний упомянутых аудио-артефактов такое, будто «Дубовый гаайъ» — это была такая вот подпольная нарко-музыкальная секта со степенями посвящения, измеряемыми количеством принятого на кишку и по вене… Мистическая инопланетная сеть, с которой я соприкоснулся тогда на излете ее существования. Помню еще толстого одутловатого парня по имени Максим Фофан (в нелепой тельняшке и оранжевом балахоне), который уверял меня между двумя паравозами, что именно он играет в «Дубовом гаайе» на барабанах. Я всерьез это принять не мог (как и вообще весь этот Гаайъ). Но теперь я читаю интернет и вижу, что, кажется, он не врал… Сейчас его тоже нет в живых…

P.S. скачать Дубовый гаайъ и кое-что из Alien Pat. Holman можно тут.

Небольшая история об индусском цейтноте, плохо приготовленном кофе и о том, как меня пытался обобрать цыган.

С самого утра все пошло не так. Индус, продающий свои приправы на рынке, сказал, что опаздывает на два часа. Сначала я посмотрел на Валеру, разговаривавшую с ним по телефону и кипевшую от злости, потом опустил взгляд вниз: кучи людишек в прямоугольниках, образованных прилавками и стоящими за ними продавцами в туникоподобных одеяниях, рубили мясо вдоль и поперек. То здесь то там лежали свиные головы с закрытыми глазками и окровавленными ушками, тушки, ножки и прочая романтика животноводческих ферм.

Проблема любого журнала заключается, как правило, в том, что времени – хоть оно и есть – никогда не хватает. Материал следовало сдать до обеда. Возможно, индус подумал, что мы из тех, кто, однажды получив бейсбольной битой по голове, бросает бейсбол, но его индусское чутье его обмануло, и мы перенесли встречу на полдень.

У нас оставалось еще пару часов. Я предложил пропустить по чашечке кофе. (далее…)

22 февраля 1900 года родился Луис Бунюэль, один из самых противоречивых и одновременно последовательных режиссеров мирового кинематографа XX века.

Среди разнообразных и диаметрально противоположных эпитетов, которыми кинокритики наделили Бунюэля — «мистик», «левый анархист», «разрушитель мифов», «перебежчик из лагеря сюрреализма», «великий конструктор», «марксист», «якобинец», «гуманист», «веселый пессимист» — любопытно определение «глашатай раннего христианства». Любопытно, если учесть, что еще обучаясь в иезуитском колледже дель Сальвадор в Сарагосе, лет в четырнадцать, Бунюэль начал серьезно сомневаться в христианской религии, а через пару лет, познакомившись с «Происхождением видов» Дарвина и запрещенными романами Де Сада, стал убежденным атеистом. «Атеист милостью Божьей» — этот знаменитый оксюморон Бунюэля венчает список его эстетических провокаций. (далее…)

Полностью сборник стихов Михаила Побирского в формате pdf можно скачать на странице проекта PDF-поэзия Peremeny.Ru. А ниже — несколько избранных стихотворений из него.

* * * *

я знаю о вашем доверии раби Шимону бен Леконья
что поставляет сирийцам персидские благовония
его изумрудное тело обвешанное амулетами
шииты рисуют на коже бронзовыми стилетами

а я лишь несчастный паломник из дальнего Халифата
ветер гуляет в дырах старенького халата
под сердцем четыре отметины с арамейскими знаками
В ступнях живет Шехина с тремя непальскими нагами

я падаю ниц в восхищении деянием раби Хия
под мраморным солнцем Эллады кормящего липкого змия
мои изощренные доводы вряд ли сойдут за признания
сто десять фарсахов колотых до чистого мироздания

* * * *

Уселся в кресло с резными ножками, в патио, на окраине
Гаваны, надо мною птицы, подо мною почвы забавные всякие
Черноногая островитянка высунулась из окна третьего этажа
В ручке твердой, с коготками розовыми, ведро крепко сжато
Ведро пахучее, помоями наполнено, меняет расположение
В пространственных осях, наклоняется и нечистоты летят вниз
Заливают мою кудрявую голову, плечи покатые, руки некрасивые
Я весь покрыт дрянью, я пропитан запахом гниющих томатов
Разлагающихся останков курицы, это месть, это жесть
Бакора, колдуна, семерых заговорщиков, тварей, вершителей
Культа Вуду, вновь рожденый в нечистотах взываю о помиловании
О возврате к точке исхода, к языку допланетному, нежному
Радость вневременная, слабость внеминутная, отростки на
Тонкой коже несбыточных надежд, первичность бытия
Вторичность существования, на острове посреди Каррибов
Помоями облитый, стареющий, несчастный человек

* * * * (далее…)

Во мраке всеобщего отчаяния
Вдруг яркое

и неожиданное

Вспыхивает и плывёт в бесконечность

И тогда

танцы на сверкающем льду

И вечность

обнимают меня

Лыжня ведёт

в бесконечность

Искры

на белом снегу

Радость ясного дня!
Радость

движения!

20.01.2011

В последнее время все чаще говорят о 2012 годе. Мол, грядет АПОКАЛИПСИС! Возможно.

На Переменах опубликовано сразу два материала, так или иначе связанных с темой Конца света. А уж будет он или нет — решайте сами.

Первый материал появился в блог-книге Regio Dei. Действительно ли конец света будет в 2012 году? Откуда такое предположение? Этот материал представляет собой первый файл из цикла радиопередач, которые были подготовлены историком Алексеем Пензенским и радиоведущей Ириной Кленской. Поводом к этому эфиру послужили не так давно обнаруженные археологами пророчества майя о том, что конец света состоится в 2012 году. Подробнее о цикле передач «Время чудес» читайте здесь. Там же найдете и саму программу о конце света.

Второй материал на тему Конца света появился в блог-книге «Осьминог». Это фрагмент книги Марии Ахметовой «Конец света в одной отдельно взятой стране». Цитата: «Перед концом света в мире становится опасно жить. В целом вредоносность мира связывается с магическим воздействием, которому он подвергается со стороны врагов. Мир опасен, поскольку он заколдован». Глава из книги Марии Ахметовой о том, как основатели христианских сект (Богородичный центр, Белое братство) пророчествовали о Конце света, называется «Околдованный мир».