большой летний лесной любовный сходняк

В дальнейшем Землян так и не мог точно вспомнить, определить, что было сном, а что явью, ведь многое из представлявшегося реальностью на самом деле оборачивалось грёзами или, наоборот, будучи галлюцинацией, мнилось несомненной правдой. Он приходил, приезжал куда-то и неизменно встречал шумный, красочный праздник. Частым мощным мотивом вплетались разноцветные шатры, палатки, тенты и небольшие индейские вигвамы из современных тканей, в которых раздавались чай, еда, марихуана, психотропные препараты. Лепёшки и таблетки. Облачённые в странные пёстрые одежды персонажи, обитавшие в необычных сооружениях, чувствовались умиротворёнными, сосредоточенными, благими, вдохновенными, какими-то неземными. Их взгляды светились, горели глубинным пониманием, проникновенной простотой, а некоторые ребята неожиданно оказывались смутно знакомыми Земляну по каким-то давним жизненным ситуациям. Кто-то признавал в нём друга, брата. Многие отмечали Алису. Пара продвигалась от дома к дому, от очага к очагу, от одной компании к другой и везде встречала радость. Постоянно звучали барабаны, бубны, разнообразные музыкальные инструменты. Люди готовили угощения, напитки в котелках на огне, смеялись, пели, курили, танцевали, спали, завернувшись в спальники, одеяла, и всё укрывал пепел от костров. Эти сны были невероятно ясными, чистыми, Землян регулярно приходил в себя с чувством, что проснулся как будто бы впервые, и только теперь начинается настоящая жизнь, полная чудес, открытий, свершений… Однажды привиделось утомительное долгое путешествие на север к высоким благородным соснам, растущим по берегу холодного свинцового весеннего моря… Они с Алисой прибыли в изощрённо, фантастически украшенный лес. Здесь собирались друзья друзей друзей, друзья деревьев, и с каждым часом всё больше паломников бродило между стволов. Народ обживал, обустраивал временные стоянки, разраставшиеся по всему ландшафту. И уже во всю мощь качала, колотила шаманская музыка из больших динамиков на центральной поляне, когда к вечеру светлое седое небо за мрачной серой водой быстро покрылось тяжёлыми злыми облаками, подул резкий, колючий, ураганный ветер с моря, повалил несвойственный этому времени года густой снег, застучал крупный град, зачастили молнии по горизонту, зарокотал гром. Стихия ломала палатки, срывала и уносила тенты, тушила костры. Слабые в панике разбегались, разъезжались, спешно собирая пожитки, а безумные продолжали танцевать. Землян с Алисой спрятались в Чёрном Вигваме, принадлежащем знакомой юной красавице колдунье. Жилище стояло входом к северу, прямо у моря, на небольшом земляном обрыве над узкой кромкой песчаного пляжа, и ветер, срывая матерчатую дверь, задувал внутрь, засыпая апартаменты сразу же таявшими от тепла пылающего очага кристаллами, хлопьями замёршей воды. Метель только усиливалась, расходилась, и кончались дрова, хранящиеся, как обычно в индейском доме, рядом со входом за пологом — подвешенной по кругу полутораметровой полосой ткани, импровизированной стенкой, сохраняющей тепло, создающей пространство помещения, уют. У гордой, терпеливой, знающей себе цену Хозяйки Чёрного Вигвама не было своего мужчины, но никто из приехавших развлекаться и отдыхать гостей мальчиков не позаботился о самом главном. В небольшом влажном конусе стало уже совсем тесно, люди жались плотным кольцом вокруг огня, но всё новые, вымокшие насквозь, замёрзшие друзья, коллеги появлялись у порога с просьбами обогреться, выпить чаю. Тогда Землян отыскал за пологом топор, принялся натягивать сырую обувь, непременно традиционно снимаемую при входе. Сидевший напротив смешной долговязый паренёк с копной белокурых длинных африканских колтунов на голове, большими круглыми наивными честными глазами, весь увешанный фенечками, амулетами, бусами, вызвался тоже пойти в лес и помочь. Они выбрались из укрытия, тщательно привесив, укрепив ненадёжную дверь.

— Беглый Клоун. Сбежал из цирка, — гримасничая представился долговязый.

— Землян Гагаринов. Совсем бесполезен. Ничего не знаю, не умею. Голова пуста. Могу только таскать, колоть дрова, — подражая ответствовал герой.

— Да, бесполезность в наши времена узкой специализации весьма ценная, исключительная редкость. А я увлекаюсь альтернативной, подпольной психологией. Волшебник расхваливал тебя, говорил, талантлив этот молодой профессор. Мне захотелось посмотреть на новоявленного пророка Кафедры. И знаешь, как только тебя увидел, сразу возникло такое сильное чувство, как будто давным-давно отлично знаю, много тысяч жизней!

— Поосторожней с чувствами и прочими галлюцинациями. Постараемся идти без галлюцинаций, насколько это возможно, в такую жуткую пургу! — снег завалил сугробами всё вокруг, облепил стволы деревьев со стороны моря, — Давай, скорее в лес, попилим – согреемся, — и двое отважно углубились в запорошенную чащу. Найдя несколько тонких сухих сосен, свалили их. Сложив, забросив на плечи, отнесли к дому. Принялись распиливать на небольшие поленца с помощью пилы-цепочки — Землян тянул с одной стороны, а Беглый Клоун с другой. Ребята приятно вспотели, стало тепло, легко, весело, кровь побежала по венам, и обоих одновременно посетила мысль, что, наверное, можно попробовать доверять друг другу. Не прекращая пилить, Землян громко заорал что есть мочи вслед очередному раскату небесного гнева. Беглый Клоун закричал тоже. Они вопили и вопили, стараясь перекричать гром, тешась, забавляясь своей удалью и экстремизмом ситуации. Девушки проворно складывали добычу в вигвам, разводя горячее, ярче очаг, и матерчатый звездолёт мягко светился изнутри в матово-молочной ночной тьме, иногда разбавляемой пушистыми молниями. Никто и не думал уезжать. Тем более что с утра, когда все стали выбираться из влажных, прожжённых во многих местах искрами от костра спальников, оказалось, что буря утихла также скоропалительно, внезапно, как и началась, и Беглый Клоун признался:

— Наши друзья, коллеги, ученые химики изобрели и синтезировали совершенно новое вещество. Надо его сегодня протестировать, — он вытянул из кармана маленький полупрозрачный пластиковый пузырёк-пипетку, — Вот здесь огромное количество этого препарата. Хватит на всех желающих. Активность, дозировка, действие, побочные эффекты неизвестны. Нам предстоит их выяснить.

Щёкотно, нежно светило доброе весеннее солнце на изумительном голубом небе, растапливая некстати выпавший за время катаклизма снег, летали чайки. Девушки неустанно готовили кофе и чай, разливали по кружкам. В большую миску набирали разных сладостей, что у кого было, и передавали по кругу. Курились первые трубки. Стали подтягиваться гости, и вскоре все друзья, друзья друзей, друзья друзей друзей были напоены, накормлены, обласканы. И каждый имел возможность принять участие в рискованном, смертельно опасном эксперименте, посодействовать передовым научным исследованиям. Днём Землян и Беглый Клоун решили прогуляться по суровому северному лесу, пляжу.

— Кому кислоты?! Кто хочет попробовать новой кислоты?! — выкрикивали они, заметив годящихся для такого дела знакомых персонажей. Многие отказывались, довольствуясь алкоголем и марихуаной, многие имели свои бумажки, сахара, таблетки, многие уже ничего не понимали, не могли контактировать, терялись. Кто-то приходил в себя после жестокой бессонной ночи. Кто-то, вообще, никогда ничего не употреблял, только слушал музыку, танцевал, медитировал. Но все были счастливы. Были Одним. Как будто невидимый мистический туман разлился по всей округе между деревьями, и уже сам воздух одурманивал, приводил людей в состояние экстаза. Когда пузырёк почти опустел, Беглый Клоун предложил:

— Давай отыщем самого одинокого, закомплексованного малыша в этом лесу и вольём в него остатки?

— Да ты что, злодей! Сатанист! Хочешь искалечить ещё одно юное неокрепшее сознание?! Навсегда изменить его?! Погубить ребёнка?! Ты хоть понимаешь, какая это страшная ответственность, какой тяжкий грех?! — Землян хищно, нездорово улыбался, оглядываясь по сторонам. — Вон там некто бредёт по берегу у воды. Подходит? — и указал на невзрачную фигуру в сотне метров. Немного посомневавшись, поспорив, двое бросились догонять жертву… Это было небольшое, милое, трогательное, пышное человеческое существо неопределённого пола и возраста, с незамутнённым взглядом, носом-пуговкой, одетое в перуанское пончо, державшее фиолетовый воздушный шарик.

— Хочешь кислоты? — хором выпалили крайне довольные собой преступники, террористы, подбежав к предполагаемому пациенту.

Существо отрицательно покачало головой и серьезно, уверенно произнесло тихим скромным голосом: «Нет, спасибо! Вы просто посмотрите внимательнее, ведь всё и так хорошо, безо всякой вашей дурацкой кислоты!» — и обвело рукой мир вокруг себя. Оторопелые подонки, насильники послушно обернулись и сразу заметили художественные краски заката на море и прибрежных соснах, символичного воздушного змея в виде головы зелённого большеглазого инопланетянина, парящего в небе над отмелью, гуляющих по песку красивых людей…

— Похоже, что мы и есть эти самые потерянные, несчастные, закомллексованные, одинокие… У всех действительно всё и так хорошо, а мы воюем, что-то себе и другим доказываем, лечим кого-то — раздосадовано сказал Землян, — Мне вдруг стало грустно. И про Алису совсем забыл с этой революцией. Где же она?.. Пошли лучше ещё за дровами, хоть что-нибудь сделаем хорошее, поможем близким?

— Нет, не пойду. Ты уже достал меня со своими дровами. Вчера целую кучу приволокли, сегодня всё утро пилили, куда их столько?

— Один пойду. Свалю и притащу самое большое сухое дерево в этом лесу.

Они долизали пузырёк в целях выяснения толерантности и разошлись.

С утра Землян поссорился с Алисой, которая, припоминая основную причину своих былых конфликтов с Педро, размышляя о проблемах скрывающегося от властей Волшебника, очень боялась, что новоиспечённый любовник займется той же самой, отвратительной для неё, темой. Девушка не верила, что можно по-настоящему помочь кому бы то ни было таким подозрительным способом. Напротив, ей виделось в этом реализация комплексов, амбиций, лень и глупость. К тому же любому умному человеку при первом же приёме становилось ясно, что современные синтетические вещества из группы психостимуляторов-галлюциногенов, стараниями адептов Кафедры наводнившие отечественный рынок, оказывают крайне поверхностное воздействие. Усиливают, разгоняют эгоистический аспект психики. Годятся только для развлечений, и то сомнительных. Расслабляют, выводят лишние энергии, эмоции, упрощают мышление, при этом превращая часто употребляющего человека в самовлюблённого примитивного робота, существующего без взлётов и падений, глубоких чистых переживаний, лишая его того, что на самом деле составляет соль жизни. В этих препаратах разве что приятно слушать музыку, танцевать, болтать ни о чём и обо всём… Ничего не больно, не страшно, ничего не задевает особенно, не волнует сверх меры. Погружаясь в такое состояние, человек перестаёт работать над собой, осознавать, развиваться, начинает всё более неадекватно, механистично воспринимать себя, людей, реальность… Часто неопытные искатели принимали рождающиеся во время таких экспериментов концептуальные галлюцинации за правду, за некие глубинные откровения, прозрения, только сильнее запутываясь в иллюзиях, усугубляя свои сложности. По сути, это было противоположно тому, что искала, к чему стремилась сама Алиса…

Земляну становилось всё хуже и хуже одному. Появилось неудобство, начались рези, колики во внутренних органах, нарушилась координация, зашатало. Он спотыкался, падал, цепляясь ногами за корни, торчащие повсюду из земли… Продираясь в сумерках сквозь территорию фестиваля, пытался разглядеть Алису, но зрение также изменило своему хозяину, его воле, сложно было сосредоточиться, сфокусировать изображение, всё расплывалось перед глазами, перемешивалось. Несколько раз Земляну казалось, что он видит возлюбленную, но подойдя ближе, приглядевшись, испуганно понимал, что это совсем другой человек или даже какой-нибудь куст, пенёк, тряпка, посторонний предмет. Он снова, как и в прошлый раз на дискотеке, чувствовал острое, жгучее одиночество, безысходность, собственную нелепость, неуклюжесть, ничтожность, постепенно сливающиеся в глобальное тошнотворное отвращение ко всему, к своей личности в первую очередь. Худшее в ней вылезало наружу, делалось очевидным, а избавление, освобождение представлялось невозможным, недостижимым.

Земляну нестерпимо захотелось пить, и он побрёл к барной стойке под огромным тентом. Здесь продавались чай и сладости. «Здравствуй, Землян», — произнёс продавец, за спиной которого трепыхалось на ветру цветастое полотно с изображением некоего восточного божества. Герой сразу вспомнил человека, с которым когда-то, давным-давно, несколько лет назад целые сутки проговорил о вечной философии и современных актуальных методах духовного поиска на квартире одного общего друга. Поздоровался, попросил пить. Хотелось общаться, но приятель был явно занят, неустанно удовлетворяя просьбы многочисленных покупателей.

Тогда неудачник Землян забрался с самым большим, тяжёлым топором подальше в лес, выбрал высокую толстую сухую сосну и принялся со всей дури, отчаянно, агрессивно рубить. Быстро сбил пальцы в мозоли, потом в кровь. Несколько раз валился без сил, курил, снова принимался за дело, подтачивая ствол со всех сторон, раскачивая, напрягая в нужном направлении. Наконец, дерево поддалось и с хрустом рухнуло. Землян лёг на него и разрыдался, понимая, что не может самостоятельно утащить добычу, что совершил этот никому ненужный подвиг исключительно ради разрядки, выброса, выхода негативной энергии, что в действительности лишь дружба, общение, внимание, любовь необходимы, важны, но он всё время покупается на обман, фетиши, испытывая корысть, амбиции, предавая истинное, настоящее… Он отыскал Алису уже поздней ночью, среди толпы зрителей, наблюдавших выступление театра крутильщиков огня. Кинулся, обнял сзади, шепнул на ухо: «Прости меня. Я опять всё про всё понял. Мне было очень больно и одиноко без тебя!».

Алиса порывисто обернулась, посмотрела строго, назидательно, но всё-таки примирительно: «Мы все одиноки. Только бескорыстная любовь спасает от этого, помогая испытать нечто иное. Идя к человеку, обращаясь к нему, пытаясь помочь, старайся быть безупречно чистым сердцем. Действуй сердцем. Иначе всё бесполезно, бессмысленно», — она улыбнулась — «Каждый ищет любви, желает быть любимым. Но прежде всего следует найти, а затем утвердить любовь в самом себе», — и двое слились в беспредельном поцелуе.

На утро перед отъездом из ставшего за несколько дней родным леса, Землян взял несколько специальных, вместительных, крепких полиэтиленовых мешков, одел перчатки и прогулялся по берегу, по соседним с Чёрным Вигвамом, уже покинутым стоянкам, пепелищам, собирая мусор, оставшийся после несознательных, безответственных пользователей, потребителей жизни. Это естественное правильное простое действие, основанное на изначальном понимании, уважении к природе, совершённое добровольно, принесло удовлетворение и чувство завершённости. продолжение

Беги, девочка, прочь из этого города, наполненного унылыми слепцами, из этого города самоубийственного рейва, подальше от этого тупого лицемерного маскарада, туда, где ты видела танцующих фламинго и бабочки кружились среди цветов и деревьев, беги, детка, сожги за собой все мосты, пусть горит оно все синим пламенем! Пусть ты будешь спасена…

И помяни меня в своих молитвах…

В играх бога с этой маленькой девочкой отразилось сияние космоса. Даже приматы удивлялись емкой симметрии расклада «белые-черные». Разумеется, бог играл белыми и проигрывал. Разумеется, девочка играла черными и воображала, что бог еще покажет ей, как раки зимуют.

Моя жизнь – это тщетный прорыв, безнадежное стремление бескрылого человека прикоснуться к чему-то высшему, запредельному, выйти за грань доступных мне средств восприятия, снять сковывающие блоки и барьеры, которые настолько сильны и могучи, что убеждают порой, будто они и есть единственная и полная правда о мире.

Впрочем, я думаю, что все это так не только у меня, но и у большинства так называемых «творческих» людей. В разной степени все мы одержимы (иногда вовсе неосознанно) этой идеей обнажения покровов и постижения «непостижимого». У кого-то даже получается…

А кто-то – навсегда обречен оставаться в рамках жесткой обыденности, совершая прыжки вверх (иногда нелепые, иногда смешные, иногда – отчаянные) и разгоняясь до слишком высоких скоростей. Но все напрасно – они так никогда и не взлетают…

А те, кому все же удается взлететь, — это гении, их невероятно мало, и у них получается это не по своей воле. И они неизбежно потом – снова падают вниз. Как в мифе про Икара.

P.S.: Убрать блоки и снять барьеры легко. Труднее остаться при этом в добром здравии и в здравом уме…

В море гораздо больше поэзии, чем в любом другом природном явлении… Попадая к морю, даже самый бронекожий человек, наверняка, смутно ощущает в себе присутствие бога – скорее всего, тихую тоску, которая и обозначает это присутствие. Шум бьющихся о берег волн встает материализованным внутренним шумом души человеческой, ее первозданным волнообразным хаосом, обнаружившим вдруг свое существование отдельно и вне человека…

Отдельность эта, конечно, иллюзорна, но именно она парадоксальным образом позволяет человеку ощутить свою со-причастность и общность с окружающим его внешним миром, пробуждая давно забытые мелодии сильных чувств и порывы ветра вечной молодости в груди и висках…

Море манифестирует ширь, широту, ширину и необъятность человеческого существования в его полной и часто никак не проявленной божественной потенции. Такое иногда можно пережить во сне. Море и сон сделаны из одного и того же материала, они – родственны.

Я люблю быть на море, потому что на море я лучше ощущаю самого себя, а значит и все остальное. На море я – ближе.

Когда человек засыпает у моря, он совершенно перестает слышать шум прибоя, какой бы силы тот не был. И только просыпаясь, снова постепенно различает звук волн и ход своих сонных еще мыслей…

Есть целители, которые думают, будто искусство целителей заключается во внешнем выебоне и в устранении видений. К ним относятся, например, люди с ресурса Proza.com.ua. Они не знают, насколько глубок корень веществ, и лишь тускло подрачивают в предрассветном сумраке на какую-то свою вымороченную идею о неком «модном» искусстве, забыв, что искусство это магия.

Когда наступит рассвет, они будут мгновенно ослеплены и испепелены тысячью солнц нового мира.

Вершины жизни окаймляя,
приду к тебе когда-нибудь,
Поскольку знаю — ты святая
И неизбежность мне не одолеть

В крови всегда твои ботинки,
И время плачет за тобой
Волнуясь, в перегонку стая,
Я наперегонки с собой летаю

Безскомпромиссный блеф, цыганка в свете (загадочный и тусклый свет)
Я жду тебя, как ждет монету нищий, сидя на проходной, у входа в альтарь, наклонившись и читая свои теплые и никому не нужные мантры.

Много людей на какой-то пафосно-гламурной вечеринке. Я сама не знаю, как очутилась здесь. Просто не представляла, куда меня пригласили… Вечер был бы насмарку, если бы там не оказался давно занимавший мои мысли человек. Алкоголь не долго застаивался в бутылках, многие из гостей танцевали под живой немного наивный джаз, другие разговаривали, сидя за низкими столиками.

Гостиная оформлена в восточно-модернистском стиле – не то чтобы красиво, но интересно. Я танцую с мужчиной, который мне нравится, а может даже больше – впервые в жизни меня колотит непонятно откуда взявшаяся дрожь, кажется, это взаимно. Вдруг замечаю, как пара в двух шагах от меня странно дергается, присматриваюсь: партнер, словно пиявка, присосался к шее девушки в малиновом платье, она сопротивляется и в конвульсиях падает, обмякнув, к нему на руки.

Я кричу (при этом какие-то совершенно неуместные мысли насчет писклявости собственного голоса лезут в голову), и тут вдруг понимаю, что пол зала здесь – вампиры. Не теряя времени, они принимаются ужинать. Кто-то с разбега прыгает на меня. Этот кабан с недвусмысленным взглядом пытается меня укусить. Ну и тварь! Непонятно откуда взявшейся силой я отваливаю его и убегаю.

Бегу по плохо освещенной улице, спотыкаюсь, падаю на чью-то калитку, без особых раздумий перелезаю и бегу за дом. За мной вроде бы никто не гонится. Дом кажется пустым, разбиваю окно, стараясь сделать это как можно тише, и тут же вспоминаю, что это какой-то элитный коттеджный поселок – наверняка, сейчас раздастся вой сигнализации! Но нет, ничего такого… Залезаю внутрь, там темно, наощупь пробираюсь за большую кровать. Проходит пятнадцать или двадцать минут, но мне кажется – целая вечность.

Слышу чьи-то шаги, сердце начинает судорожно биться об грудную клетку, и все мое тело превращается в пульсирующую массу. Я медленно сползаю по стене и забиваюсь под кровать. Шаги приближаются, и оно влезает в окно. Чувствую себя бомбой, снаружи превратилась в пластик и не дышу, а внутри колеблется ядерная смесь: бум-бум-бум-бум-бум…

Фигура прячется в шкаф. В тусклом свете по ботинкам мне кажется, что это мой возлюбленный. Но от страха у меня паралич. Он в шкафу, я под кроватью, проходит еще десять минут вечности. N выходит, подбирается к окну, смотрит, наверное. Потом садится на пол, я опять замираю от непонятного ужаса. Я почти уверена, что это мой знакомый, но не могу пошевелиться. Тело начинает нестерпимо ныть. Пытаясь унять боль затекших конечностей, я чуть-чуть шевелю ногой, и она, сука, издает дурацкий хруст.

Он заглядывает под кровать. Испугавшись, быстро пытаюсь выбраться, но стукаюсь головой…

Да, это он. Называет меня по имени, шепотом, говорит, что тоже убежал, и, увидев разбитое окно, решил, что здесь кто-то из спасшихся. Тем временем я незаметно осматриваю его шею…

Несколько часов мы сидим, прижавшись друг к другу, и не разговариваем. Ничего не происходит, снаружи все тихо. Он предпринимает вылазку наружу, через пять минут возвращается. Все тихо, никого не слышно и не видно. Мы решаем выдвигаться утром и ложимся на кровать. Неожиданно он спрашивает, люблю ли я его. Я удивляюсь и молча смотрю ему в глаза. Конечно, да, произношу я про себя.

— Да.
— Не бросишь меня, несмотря ни на что?

Мы знакомы всего неделю или около того, и этот вопрос кажется мне странным, хочется ответить, что не брошу, а внутри мурашками пробегает холодный ужас.

— Я тебя люблю.

Берет меня за руку. Страх исчезает, вместо него приходит тепло, мы обнимаемся…

— Я вампир.

До меня не сразу доходит смысл его слов. Он крепко сжимает меня и наваливается всем телом. Я кричу, N быстро зажимает мне рот.

— Они еще здесь и знают, что я пошел разобраться с тобой! У тебя нет выбора! Я люблю тебя! И сделаю тебя вампиром. Хоть это и противозаконно. А если убежишь, они сразу убьют тебя. Поняла?

Я киваю, и он убирает руки. Моментально отдергиваюсь от него и отворачиваюсь, чувствуя всю безвыходность своего положения.

— Я лучше умру. Я не хочу убивать, чтобы жить.
— Но ты же и так убиваешь.
— В смысле?
— Может не так прямолинейно, как вампир… Что такое смерть? Для большинства это возможность освобождения. Смерть от вампира – не самая ужасная. Она может быть даже приятной. Все равно люди смертны.
— Но почему, когда я, наконец, нашла человека, которого люблю, он вампир!

Несмотря на страх, я снова чувствую счастье, находясь рядом с ним. Повернувшись, я глажу его по щеке.

— Я хочу быть с тобой.

Мы занимаемся сексом. Он мягко кусает меня в шею… Я забываюсь.

Медленно просыпаюсь и гляжу на зеленые тополя, раскачивающиеся за окном. Со мной просыпается сильный утренний голод. N спит рядом, и я долго рассматриваю его. И вспоминаю свой сон. Шея болит, и я в надежде окончательно развеять остатки сна прикасаюсь к ней.

…Мы в гостях у толстопузого бизнесмена. У него ресторан в центре Москвы. Сейчас десять утра и никого нет. Не знаю, как моему другу удалось это устроить. От того, что мой желудок сворачивается в трубочку, я никак не могу вникнуть в суть их разговора. И только изредка улыбаюсь и киваю. Перед нами шикарно накрытый стол, но вся пища кажется мне сухой и безвкусной, вместо этого я бутылками пью вино, почти не пьянея.

У хозяина ресторана звонит мобильник, и он тут же бесцеремонно начинает крыть по нему кого-то матом.

N шепчет:

— Ну же давай, у тебя получиться. Не бойся. Ты сильней его!
— Я не могу.
— Хочешь умереть? Нам это нужно. Не жалей его, человек не достоин жалости. Он же мразь, дерьмо!

Проходит еще пару минут, я глотаю слюни с вином.

Бизнесмен, кажется, заканчивает разговор. N cклоняется к нему и шепчет что-то на ухо, тот довольно улыбается и сальными глазками бегает по моей груди. В это момент быстрым и мягким движением N продвигается от уха к натянутой шейной мышце, открывает рот, смотрит на меня и, улыбаясь, отодвигается.

Выхолощенный в салонах кусок сала кладет мне на колени руку. N подмигивает мне. Я наклоняюсь к бизнесмену и лижу его шею. Тут во мне вспыхивает пожар и жажда, нестерпимей которой я еще не ощущала. Я кусаю его! Он вскрикивает, как поросенок, и теряет сознание, расползаясь по стулу.

Напиваясь его кровью, я чувствую переполняющие меня любовь и счастье. Пульсация его жизненной энергии переходит в меня. А его тело забирает в себя едино-безначальная вселенная, и он счастлив, он растворен… N прав, это не смерть, это переход.

Первый: как вам погода?..

Второй: да пиздец вообще

Третий: жара, ебаться хочется все время

Первый: ты убийца

Третий: почему?

Первый: я даже передвигаюсь с трудом, сижу из пулевизатора на себя пшикаю

Третий: хм…

Первый: а он ебаца хочет. ты нелюдь

Второй: завтра будет еще хуже

Я не большой любитель world-music, но этот трек безымянных закурмаренных индусов меня задел. Я скачал его в Манали, в раста-кафешке New evergreen и так и не узнал толком, как их зовут. но что нам в имени их. главное музыка — этакий пряный шиваитско-драм-н-бейсовый расколбас, в котором проступают ноты про-израильского чилл-аута и бликуют отголоски древнего знания.

качаем здесь.

Я в Гималаях, в центре живых и рваных самых высоких на свете гор, там, где проще встретить шамана бон-по, чем простого смертного, где не успеваешь утром открыть глаза, как становится понятно, что ты давно уже не спишь. Сижу в полуразрушенном глиняном домике, куда странная тибетская женщина поставила четыре доисторических компа, подключилась по диал-апу и назвала все это «интернет-кафе». Отсюда я пишу вам этот пост, потому что чувствую, что там, где вы сейчас читаете это, происходит более трудная битва, чем та, что я вижу и чувствую здесь.

Здесь уловок значительно меньше, чем там, где вы. Прямо с утра, когда в мой барак проникают первые осколки ослепительно голубого неба, мне сразу же есть чем заняться, и эти горы, эти люди и это напряжение в воздухе не оставляют никаких шансов на тоску и скуку, которые часто преследовали и нередко брали меня в окончательный психический плен, когда я жил в Москве. Сейчас все гораздо сложнее и хаотичнее, в меня проникают такие громкие звуки и пронзительные токи, что нужно много сил, чтобы в них разобраться и расшифровать их послания и делать что-либо внятное. Но там, в Москве, в постоянном ощущении грязного плотного колпака, накинутого на небо, было труднее разобраться, потому что сквозь колпак в меня почти ничего не проникало.

Я каждую неделю, а иногда и чаще захожу в Блог Перемен, и вот как я вижу его отсюда, с высоты более 3 000 метров над уровнем моря: Блог Перемен – это шаманский блог. Сюда все реже и реже пишут случайные прохожие и все чаще записи принадлежат по-настоящему избранным.

Вениамин Бог и frd – оба они в своем роде шаманы, оба они знают нечто такое, что позволяет им, находясь глубоко в контексте всеобщей глухоты и слепоты отупляющих мегаполисов (Москвы и Минска) рождать неординарные, сверхчеловеческие, запредельные идеи, переживать необычные опыты и фиксировать их в своих постах.

В последние пару недель (после того, как мы сделали шаманов А.Кашпуру, Декабре и Кая админами) в Блоге Перемен зарегистрировались около десяти новых пользователей. Все они, очевидно, собирались написать что-нибудь, когда регистрировались (потому что больше и незачем здесь регистрироваться комменты можно писать и в анонимном режиме, никаких рассылок регистрация в Блоге не предусматривает и т.д.). Но пока так и не написали. И я представляю себе ощущения многих из этих зарегистрировавшихся людей: вроде бы что-то хотели сказать и написать (потому что что-то такое, возможно, почувствовали, читая этот Блог, получили отсюда некий «вызов») и вот вдруг столкнулись с тем, что не понимают, что писать! Потому что, например, слишком уж неопределен здесь «формат»…

А каков «формат» вашей жизни?

Вы считаете себя музыкантом? Бизнесменом? Поэтом? PR-Менеджером? Фотографом? Студентом? Все эти определения, конечно, ерунда, бред, порожденный страхом. И то, что вы тут зарегистрировались – знак, что вы в курсе того, что это – бред. Пусть это промелькнуло неосознанно и так быстро, что вы, может, и не заметили, но вам был брошен вызов, и вы его приняли. Вызов найти себя настоящего (не менеджера, не музыканта, не студента), найтись среди постоянной гонки позиционирования в контексте огромного прожорливого мегаполиса. Найти себя настоящего, а значит – стать шаманом, позволить явлениям природы пробиваться сквозь вас и тем самым получить дар менять себя, менять мир вокруг себя и преобразовывать жизнь. Недетский вызов…

Сначала вы чувствуете перемены пассивно, и после этих «пассивных перемен» вам остается только удивиться: ого, а ведь оно меня тут как-то поменяло! И это удивление уже само по себе делает вас шаманом. Несколько раз вы удивляетесь так, рассказывая о пережитом вами опыте (например, здесь в Блоге Перемен). А потом вдруг происходит вспышка и вы понимаете, что перемены-то уже не просто имеют вас, а – исходят от вас, вы их научились ловить за хвост, актуализировать… И так – до абсолюта, до волшебства.

Но начинать надо всегда с малого и продолжать постепенно. А малое – это, например, просто начать писать – не задавая не нужных вам на самом деле вопросов про формат и форму. Важно содержание, и если оно есть, то оно само выльется в нужную ему форму. Содержание может быть любым, главное, чтобы оно было. А оно есть всегда. И оно будет явным, если не задаваться лишними и тормозящими вопросами, навязанными страхом прожорливого социума, тем самым колпаком, о котором я писал вначале…

Actions will bring good fortune! И перемены пойдут!

Топот конских копыт затопляет пространство! И в трех ста километрах от озера зарыт никем незамеченный клад.

Кристаллы начнут излучать сияние, когда ты подойдешь к ним поближе, будь смелее, не следует блуждать на равнине, когда есть куда подняться и откуда спуститься. Главное во сне это сон, главное во сне это сон, главное во сне это сон…

Шулеры поднебесной, я отдал вам то, о чем вы и не мечтали, но нужно ли оно вам?

Проснитесь, поскольку огонь вот-вот достигнет дна ваших лихорадочных проявлений.

И да сбудется снова пророчество мое, как в те времена, когда я не был послушен стихиям.

огонь лоб больного

И в отчаяньи плюясь во все стороны, разгневанный путник будет сожалеть о содеянном. Эй, ненависть, пора топить счастье в водопроводной перекиси своего перегноя. Перемежая улицы, сны, проклятия и сутолоку! When you’re strange, baby.

Карты сойдутся. Главное поймать в лампаду своей антенны что-нибудь важное…

«Не у каждого ведь есть такая возможность – бросить все и уехать на год или хотя бы на пол года путешествовать. У кого-то нет денег, кто-то учится… разные бывают обстоятельства», — так сказала мне вчера Элоди, француженка, с которой мы познакомились в Манали. Эта реплика была ответом на мою тираду насчет того, что я с трудом понимаю тех, кто с головой ныряет в офисное блядство и, как угорелый, забывается перед монитором (я уже писал несколько раз об этом и о том, почему такое происходит с людьми). Но вот это типичное «не у каждого есть возможность» заставило меня еще раз хорошенько задуматься и выудить из глубины себя несколько простых и понятных мыслей на эту тему.

Я в обилии сейчас наблюдаю разного рода путешественников – дауншифтеров, туристов, наркоманов (приехавших в Индию за легким стаффом), фотографов, треккеров, спортсменов, христианских миссионеров… И вот что я подметил: многие из них не дают себе даже повода, чтобы опомниться и осмотреться и понять, где они, собственно, находятся и что они такое в этом мире вообще. Они едут из города в город, разглядывая и фотографируя достопримечательности, тратят силы на треккинг и рафтинг, рассказывая потом друзьям и родственникам, как это было «удивительно» и «красиво», курят гашиш, ночи напролет, втыкая на транс-вечеринках, пытаются обратить индийцев в свою веру… Но они при этом совсем забывают о своей жизни. И это на самом деле – основная, хотя часто скрытая от них самих, цель их путешествия: спрятаться от жизни в галопной гонке трипа. В этом смысле они ничем не отличаются от офисных рабов, тоже спрятавшихся за своим монитором и должностными обязанностями от самих себя, от своей подлинной жизни. Ведь у этих туристов, треккеров etc. даже нет по сути никаких впечатлений от того, что они мельком видят, поднимаясь, например, на вершину горы или передвигаясь на джипах из города в город. Все эти их эпитеты – «удивительный», «прекрасный», даже новое английское словечко, взятое из хинди (или даже из санскрита) – «шанти-шанти» — все эти слова, которые они употребляют, сидя в интернет-кафе и общаясь с друзьями по скайпу, отдают замшелостью и ровным счетом ничего не выражают. Почему же они употребляют их? А потому что им и нечего выражать… Они ничего не видели.

Вся эта индустрия путешествий (я говорю в том числе и о самостоятельных путешествиях, и о дауншифтинговых отъездах в понимании большинства, а не только о безобидном агентском туризме) отлично определена и обозначена журналами типа GEO: не хочешь вписываться в офисную парадигму – езжай куда-нибудь. Но между этими двумя вариантами можно поставить знак равно.

А теперь самое простое и, казалось бы, всем известное.

Настоящее путешествие происходит с человеком всегда и везде. Это путешествие называется словом «жизнь». Не обязательно никуда ездить, чтобы совершать это путешествие, главное – не бояться и не прятаться от него, главное – прислушиваться к самому себе, присматриваться к тому, где ты сейчас находишься и что ты, собственно, такое. Постоянно. Всегда. И тогда ты – путешественник.

Для меня мой отъезд из России – это не попытка забыться и убежать от себя, а наоборот – способ опомниться, осмотреться и понять, что я такое… Этой цели способствует в пути все: отсутствие рядом говорящих все время на твоем языке людей (начинаешь лучше слышать то, что внутри), мучительно долгие автобусные переезды из одного города в другой (начинаешь глубоко понимать, что сознание важнее ощущений тела), отсутствие привычных дел, привычного комфорта, постоянных занятий – все это и многое другое взламывает застывшие коды, пробуждает уснувшие способности, скрытые силы и открывает захлопнувшиеся когда-то двери восприятия.

Сегодня ночью мы едем в Ладакх, в горы, туда, где плохо с горячей водой, электричеством и интернетом, но где живут святые люди. Наверное, это будет поездка на месяц, и может быть я опомнюсь и осознаю для себя нечто важное… Хотя «помнить себя» не может быть совершённым процессом, это то, что должно длиться всегда. Всем удачных путешествий – внутри, а заодно и снаружи, если есть в этом необходимость.

Обезьяна, оседлавшая смерть, гениальный алхимик всех времен и народов,

ты подобна слону, который сидит на спине у наивного английского шпиона, в своем дипломатическом высокомерии полагающего, что он делает нужное и важное дело.

Кончай выебываться, пойдем играть в преферанс!