Я влюбился. Поспособствует ли это моему похудению или же я наоборот растолстею? Ведь объект моей влюбленности любит пельмени. Но она не любит меня. Или просто не раскачалась пока что, какая разница, если это значит то, что пельменями она со мной делиться не будет, потому что мы не живем вместе. Оттого, что она меня не любит или просто пока ещё не раскачалась толком – я готов вот-вот впасть в депрессию. Поспособствует ли это моему похудению или я, влюбленный, печальный и слегка обезумевший, возведу пельмени в ранг культа и буду глушить свою депрессию пельменями, той самой едой, которую любит та, в кого я влюбился?

Я буду печален в моменты, когда я ем пельмени и, возможно, в те самые моменты она тоже где-то там будет есть их, но только не со мной…

А может, мне стоит научиться делать самые вкусные пельмени на свете? И тогда у меня не будет отбоя от любительниц пельменей, бери и выбирай, помани лишь пальцем!

И, да, быть может, тогда объект моей влюбленности, наконец, раскачается, и приползет ко мне.

И что мне тогда делать? Принять её, шкуру продажную?

Пожалуй, я лишь скажу ей, восседая на троне из теста:

«Тебе нужен не я, а мои пельмени! Убирайся!»

И буду, как всегда, прав.

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО — ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ — ЗДЕСЬ.

Однажды я приехала в Питер под утро. Тряска вагона меня не усыпила. Я шла по невскому, стуча каблуками. Смотрелась в темные витрины, поправляла длинные рыжие волосы.

Захожу в ночное кафе. «Пожалуйста, капучино классический». Втягиваю сливочную пенку, дохожу до темного слоя. Дышу кофе. Пью медленно – меня никто не ждет. И я не спешу. Взбалтываю темный осадок, вижу в нем горы – острые и тупые, дороги, много дорог, поля… сердце, объеденное молью, коридор с отбитой плиткой… и своего соседа.

Я вижу себя маленькой. Я иду по кофейному осадку, по старому парку, засыпанному листьями. На мне песочного цвета пальто и шапка на резинке. Я дохожу до старого фонтана, заполненного осенними листьями и конфетными фантиками.

«Девочка, иди сюда». (далее…)

О книге Михаила Елизарова «Бураттини. Фашизм прошел»

Однажды кривое зеркало злобного Тролля, в котором все отражалось шиворот-навыворот, разбилось на миллиарды осколков. Сверкающие стекляшки разлетелись в разные стороны и застряли в глазах целого поколения мальчиков и девочек. Это произошло приблизительно осенью 1989 года. Один из них попал в глаз Михаила Елизарова. Но в отличие от своих сверстников, он отчетливо осознал происшедшее и пошел по пути наибольшего сопротивления – предал искаженной картине бытия убедительную фундаментальность серьезного исследования. То есть довел ситуацию до абсурда.

Знаете ли вы, что добрая сказка о веселом деревянном мальчике Буратино – это история фашиствующего молодчика, восставшего против «жидовствующего» директора кукольного театра Карабаса Барабаса? А кто бы мог подумать, что суперпопулярный мультсериал про попугая Кешу – это хроника трех еврейских эмиграций (попугай Кеша, по мнению Михаила Елизарова, – собирательный образ либеральной еврейской интеллигенции, жившей в СССР во второй половине XX века) – внутрь себя, на Запад и в народ. Между прочим, козленок, который умел считать до десяти – это Антихрист, перевозящий зверей в Ад на своем пароме, «Снежная Королева» – гностический миф о всепожирающей ледяной пустоте, ну, а «Три поросенка» – аллегория истории мирового масонства… (далее…)

Don’t fuck my brain Putin !
Don’t fuck my brain Medvedev !
Don’t fuck my brain Matvienko !
Don’t fuck my brain Russian oligarchs !

Don’t fuck my brain Nazis!
Don’t fuck my brain Antifa !
Don’t fuck my brain Nashi !
Don’t fuck my brain Vashi !

Don’t fuck my brain shopping!
Dont fuck my brain money!
Don’t fuck my brain magazines !
Don’t fuck my brain brands !

Don’t fuk my brain Internet !
Don’t fuck my brain sex !
Don’t fuck my brain clubs !
Don’t fuck my brain drugs !

Don’t fuck my Brain bloggers !
Don’t fuck my brain hipsters !
Don’t fuck my brain emo !
Don’t fuck my brain footboll fanats !

Don’t fuck my brain Seliger !
Dont fuck my brain Antiseliger !
Dont fuck my brain War !
Don’t fuck my brain Devil !

Don’t fuck my brain All of you!
My brain is not a slave !
My brain is not whore !
My brain is not a prostitute !

My brain is House Kristofer Robin
My brain is Alice in wonderland !
My brain is the Wizard of Oz !
My brain is the Temple of God !

5 декабря 1890 года родился Фриц Ланг — режиссер четырех десятков кинокартин, в том числе великих фильмов «Доктор Мабузе…», «Нибелунги», «Метрополис» и «М».

Фриц Ланг являет собой редкий пример классика мирового кино, к работам которого мало применимы собственно кинематографические понятия. Его фильмы имеют гораздо больше параллелей в старых искусствах — опере, балете, литературе, архитектуре и живописи — нежели в пространстве относительно молодой десятой музы.

Современники считали Ланга снобом — из-за происхождения (отец — венский архитектор), образования (Венская академия графических искусств, художественная школа Юлиуса Дица в Мюнхене, школа живописи Мориса Дени и академия Жюльена в Париже) и монокля, который Фридрих стал носить после ранения, полученного на фронте Первой мировой.

У него была репутация режиссера-деспота, который добивается своего, не считаясь с обстоятельствами и возможностями. В 1920-м, когда первая жена Ланга, Лиза Розенталь, погибла, получив выстрел в грудь, мало кто верил в то, что это самоубийство, а уж тем более — несчастный случай. Пикантность слухам придавала открытая связь Фрица с Теа фон Харбоу, известной немецкой писательницей и сценаристкой, на которой Ланг вскоре женился.

В США, куда Ланг эмигрировал после прихода Гитлера к власти, его считали тайным нацистом и коммунистом. На родине, в Германии, — еврейским «хамелеоном» и предателем. (далее…)

Я всегда хотел найти себе пьющую красавицу. Чтобы пила, как мужик, дымила, как паровоз, но при этом не теряла бы свои женские черты. ЖЕНСТВЕННОСТЬ, я бы даже сказал. И, конечно же, чтобы была и оставалась красавицей, доказывающей на деле теорию фразы «Красоту не пропьешь». Такую пьющую красавицу, которая бы пила, как мужик, дымила, как паровоз, но не была бы блядью. Была бы верна мне, как домашнее животное, но при этом не была бы кроткой. Какая невероятная формула выведена мною!

Я смотрел по сторонам, бродил по барам в поисках той единственной, моей пьющей красавицы, но что-то не складывалось. То пьющие были далеки от моих эталонов (да и общих, наверное, тоже) красоты, то красавицы полночи тянули трехградусный коктейль, а я заглядывал в их рты с неизменной трубочкой, — и когда «случайно» выдыхал на них дым своей сигары – они заходились дичайшим кашлем, и тогда я, расстроенный, уходил прочь, понимая, что это мне не пара.

Когда я шел домой, меня то и дело окликивали пьяные, обкуренные и красивые бляди, предлагая любовь за деньги, но они были бляди, и потому лишь ещё больше разжигали во мне досаду и печаль. Я приходил домой ни с чем, хотя почему же ни с чем, с мечтами о той самой, прекрасной, далекой – и, вероятно, несуществующей – о верной моей пьющей красавице.

Так шли дни, складываясь в недели, а недели в месяцы. Я беспробудно пил, шатаясь по кабакам, и, наверное, был готов уже спиться в процессе отчаянных поисков своего идеала, но…

Чудо ли, божье милосердие – но в итоге моей мечте суждено было сбыться. И, о, боги, как верно говорят – будьте осторожны с мечтами, ибо они могут сбыться.

И мечта сбылась. (далее…)

ОГЛАВЛЕНИЕ ПЕРВОГО СЕЗОНА ПРОЕКТА НЕУДОБНАЯ ЛИТЕРАТУРА ВЫ НАЙДЕТЕ ЗДЕСЬ (2010 год). А НИЖЕ — ОГЛАВЛЕНИЕ ВТОРОГО СЕЗОНА (2011 год).

О КНИГАХ И ТЕКСТАХ НЕУДОБЛИТА

— Неудобная литература. С чего начать
— «ДАТЬ НЕГРУ». ПОВЕСТЬ ЛЕОНИДА НЕТРЕБО
— Роман как (само)психоанализ (к началу публикации роман[c]а Натальи Рубановой)
— МОТОБИОГРАФИЯ: ТОМ 2. Анонс
— О романе Валерия Осинского «Предатель», внезапно снятом с публикации в журнале «Москва»
— Роман «Предатель», Часть Третья. Ответы писателей: ВАЛЕРИЙ ОСИНСКИЙ
— Валерия Нарбикова: ответы на вопросы проекта и премьера романа СКВОЗЬ

ОПРОС №2. ТОЛЬКО ПИСАТЕЛИ

— Новый Опрос. Вопросы к писателям
— Ответы Фарида Нагима
— Ответы Андрея Бычкова
— Ответы Маргариты Меклиной
— Ответы Алексея Шепелёва
— Ответы Сергея Болмата
— Ответы Натальи Рубановой
— Ответы Елены Колядиной
— Ответы Дмитрия Бавильского
— Ответы Игоря Яркевича
— Ответы Дениса Драгунского
— Писатель как мундир? Ответы Марины Ахмедовой
— Ответы Михаила Гиголашвили
— Ответы Алисы Ганиевой
— Ответы Юрия Милославского
— Ответы Виталия Амутных
— Ответы Александра Мильштейна
— Ответы Олега Ермакова
— Ответы Романа Сенчина
— Ответы Ильи Стогоffа
— Серая зона литературы. «Математик» Иличевского. Ответы Александра Иличевского
— Ответы Марты Кетро
— Ответы Андрея Новикова-Ланского
— Виктор Топоров и Елена Шубина. И ответы Олега Зайончковского
— ответы Валерия Былинского
— ответы Олега Павлова
— ответы Сергея Шаргунова
— ответы Андрея Иванова
— ответы Владимира Лорченкова

О СОВРЕМЕННОМ ЛИТЕРАТУРНОМ ПРОЦЕССЕ и НЕУДОБНОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

— Где литературные агенты
— Курьезный Левенталь
— Точка бифуркации в литературном процессе («литературу смысла не пущать и уничтожать», – Лев Пирогов)
— Обнуление. (Ответ Олега Павлова Роману Сенчину)
— Поэма Кати Летовой «Я люблю Андрея Василевского» и «чахнущая» литература
— Кровавые мальчики, или Мало ли в Бразилии донов Педро
— Стада смыслов, или литература без магии
— Достоевский, Толстой и традиции книгопродавцев
— Карасёв и Анкудинов: Нужна ли существующему режиму национальная литература?
— Интервью с Димой Мишениным. О графомании, мини-юбках и бездарных чиновниках
— Роман Ольги Погодиной-Кузминой «Адамово яблоко» — мини-рецензия и отрывок из романа

ОПРОС №2. ПИСАТЕЛИ, ПИСАТЕЛЬСТВО и ЛИТЕРАТУРНЫЙ ПРОЦЕСС. НАЧАЛО ЦИКЛА >>

Вся Хроника Неудобной литературы всегда доступна вот по этой ссылке.

* * *

КНИГИ ПРОЕКТА НЕУДОБНАЯ ЛИТЕРАТУРА:

ОЛЕГ ДАВЫДОВ. «КУКУШКИНЫ ДЕТКИ»
СУЛАМИФЬ МЕНДЕЛЬСОН «ПОБЕГ»
ОЛЕГ СТУКАЛОВ «БЛЮЗ БРОДЯЧЕГО ПСА»
НАТАЛЬЯ РУБАНОВА. «СПЕРМАТОЗОИДЫ»
ВАЛЕРИЙ ОСИНСКИЙ. «ПРЕДАТЕЛЬ»
ВСЕ книги проекта Неудобная литература

Более ранние части Хроники (Оглавление) — здесь.

28 ноября 1881 года родился Стефан Цвейг

23 февраля 1942 г. газеты всего мира вышли с сенсационным заголовком на первой полосе: «Знаменитый австрийский писатель Стефан Цвейг и его жена Шарлотта покончили с собой в пригороде Рио-де-Жанейро». Под заголовком помещалась фотография, больше похожая на кадр из голливудской мелодрамы: мертвые супруги в постели. Лицо Цвейга умиротворенно-спокойно. Лотта трогательно положила голову на плечо мужа и нежно сжимает его руку в своей.

В то время, когда в Европе и на Дальнем Востоке бушевала человеческая бойня, ежедневно уносившая сотни и тысячи жизней, это сообщение не могло долго оставаться сенсацией. У современников поступок писателя вызвал скорее недоумение, а кое у кого (к примеру, у Томаса Манна) – так и просто возмущение: «эгоистическое презрение к современникам». Самоубийство Цвейга и спустя более чем полвека выглядит загадочно. Его причисляли к одному из всходов той суицидальной жатвы, которую фашистский режим собрал с нив германоязычной литературы. Сравнивали с аналогичными и почти одновременными поступками Вальтера Беньямина, Эрнста Толлера, Эрнста Вайса, Вальтера Газенклевера. Но сходства здесь (не считая, конечно, того факта, что все вышеперечисленные были немецкоязычными писателями – эмигрантами, а большинство – евреями) нет никакого. Вайс вскрыл себе вены, когда гитлеровские войска вошли в Париж. Находившийся в лагере для интернированных Газенклевер отравился, опасаясь, что будет выдан германским властям. Беньямин принял яд, боясь попасть в руки гестапо: испанская граница, на которой он оказался, была перекрыта. Брошенный женой и оставшийся без гроша в кармане Толлер повесился в нью-йоркском отеле.

У Цвейга же никаких очевидных, обыденных причин для того, чтобы свести счеты с жизнью, не имелось. Ни творческого кризиса. Ни финансовых затруднений. Ни смертельной болезни. Ни проблем в личной жизни. До войны Цвейг был самым успешным немецким писателем. Его произведения издавались во всем мире, переводились не то на 30, не то на 40 языков. По меркам тогдашней писательской среды он считался мультимиллионером. Разумеется, с середины 30-х годов германский книжный рынок оказался для него закрыт, но оставались еще американские издатели. Одному из них Цвейг за день до смерти отправил два последних своих произведения, аккуратно перепечатанных Лоттой: «Шахматную новеллу» и книгу мемуаров «Вчерашний мир». В столе писателя позднее обнаружились так и незаконченные рукописи: биография Бальзака, очерк о Монтене, безымянный роман. (далее…)

Граф де Лотреамон, настоящее имя Изидор Дюкасс, писатель, поэт, автор знаменитых «Песен Мальдорора», шокировавших читателя бесконечными преступлениями, перверсиями и проклятиями в адрес Творца. Родился 4 апреля 1846 г., умер 24 ноября 1870 г.

«Я заменяю меланхолию отвагой, сомнение — уверенностью, отчаяние — надеждой, озлобленность — добротой, стенания — чувством долга, скептицизм — верой, софизмы — холодным спокойствием и гордыню — скромностью».
Граф де Лотреамон

Мальдорор – бог. Ибо кто же еще может утверждать, что он жил всегда, перевоплощаться, принимать разные обличья, совокупляться с акулой, вошью и вступать в схватку с самим Творцом? Мальдорор – злой бог.

Неисчислимы его злодеяния против рода человеческого. Он отвергает любовь, предает своих друзей, насилует и убивает невинного ребенка, вступает в противоестественные связи, коварно умерщвляет тех, кто хотел бы верить в него. И при этом Мальдорор не отождествляет себя с Сатаной. Скорее он – сам принцип негативности, последний постулат свободы, отвергающий закон человека и его Творца. Или, выражаясь на языке нашей психоаналитической эпохи, Мальдорор – это принцип воображения, стремящийся взять верх над принципом реальности. Мальдорор как последний бастион человека пишущего, для которого бог является через слова. Но чтобы написать Песни Мальдорора надо не просто «оторвать голову своей совести», надо суметь и самому отомстить себе за это право, надо и самому себе растерзать грудь, ведь такие песни пишутся «на смертном одре».

Сейчас уже не так важно, кем был Лотреамон в действительности. Его след, след его кометы важнее для нас его личности, скрывающейся под псевдонимом некоего графа Лотреамона, о которой нам, впрочем, кое-что известно: малоразговорчивый, стремящийся к уединению молодой человек по имени Изидор Дюкасс, чья мать умерла, когда ему исполнилось всего полтора года. Для нас важнее, кто есть и кем будет Лотреамон в своих последующих воплощениях. И если он вновь появляется сейчас – как принцип, ищущий своего автора и своего персонажа – и если уже сейчас он расправляет где-то свои крылья, то какой облик принимает он на этот раз, чтобы снова сразиться с Драконом, порождающим эту реальность? (далее…)

Раньше, когда была молода, я довольна была свободой. Призрачной, конечно, но свободой все же.
Мне нравилось то, что кое-что все же зависит от меня. Ну, например, такая малость как возможность утром «раскачаться». Не люблю спешить. Мне всегда необходимо «повтыкать».

В каком-то смысле мне подходил распорядок работы в школе. Я приходила туда к двум. Иногда, если урок был вторым или третьим, то даже позже. Училась в университете я тоже во вторую смену. Это меня рассвободило.

Свобода стала для меня одной из важных составляющих существования. Я, можно сказать, спокойно переносила нехватку денег, невозможность устроить свой недосуг по специальности. Однако со временем, когда для дочери наступил этап юности, свобода меня все более начинала смущать; попытки связать себя узами с каким-нибудь медиа-холдингами, институтами, школами, кафедрами, косметическим компаниями, техническим кампаниями (имею в виду уборку чьей-либо территории) были безуспешными или временными разовыми акциями. Все будто обращало меня к этой самой мнимой свободе, где многое было подчинено исследованию.

Я наблюдала, спрашивала, отвечала — писала научный труд. Если я вырывала себя из служения научной Мельпомене, а тут можно читать и в самом первичном смысле – «служение песни», то меня все равно всякий раз что-то обращало к нему. Порой, даже грубо. Дочь выросла, а я все была свободна служением Мельпомене.

Момент завершения все же настал. Поначалу — сжечь рукописи, подобно практике учеников, означающей освобождение от привязанностей. Рука все время совершает попытку нажать кнопку «Del», но что-то тебя останавливает. Останавливают уверения, что это кому-нибудь нужно, что когда идешь путь и встречаешь открытия, нужны подтверждения этого: кто-то еще такое же ощутил, пережил, увидел. Ты не один в этом мире постоянных вращений-превращений. Но все же… Ты делаешь много копий и жмешь на заветную кнопку. Так ты псевдоосвобождаешься.

Затем ты пытаешься дать твоим рукописям ход. И даже получаешь малое признание академических кругов. Вроде того, что это необычно, что единственное в своем роде, что мысли интересны, что это подлинная ученость и даже сила художника слова за этим. У тебя появляется надежда. Но ничего не сдвигается, ты ищешь пути для опубликования и придания законного статуса твоему труду. Ты бьешься в закрытые бетонные ворота, а ключ от них — деньги. Где их взять? Все, что есть у тебя — тобой оплаченный труд. Но на нем нет портретов и водяных знаков, украшающих всякие волшебные купюры. В нем — Волшебство настоящего.

Ты предаешься тому, чтобы скрасить свое одиночество в мире большой рекламы. Твое общение на кухне заменено общением онлайн, где каждый что-то рекламирует, суетится, разрывается, спешит, потому что время — деньги. Время — деньги… Метафора становится вовсе не метафорой. Современная картина, пусть, может, не самая лучшая, продемонстрировала вариант нашего, возможно недалекого, будущего. Или — настоящего?? Подмена.

Любовь ушла из поэтического регистра.

Наши сердца требуют перемен. Они жаждут участия, добра, любви, тепла и дружбы. Все жаждут счастья. Но встречают в лучшем случае индивидуалистский цинизм, за которым и скрывается эта ранимость, любовь, какая-то беспомощность даже. Цинизм стал броней времени рекламы, махрового эгоизма, неоновых огней, общения онлайн.

Всем твоим близким, конечно, нравится осознавать, что ты есть. Они сильны твоей любовью. Но ты один. Ты один на улице, ты один дома, звонки все реже. Встречи все реже. Регулярный звонок, означающий поначалу невозможность без тебя, затем — привычку, затем — обязанность справиться о тебе, вдруг не раздается…

Свобода — это когда ты никому не нужен.

Но ты поешь. В душе…

всё, что я помню, это то, что это лето было ничем сейчас. в сутолоке хлопка и одеял я чувствую, что этого дня, возможно, и не было. всё это лето меня преследовали болезни, и дни перемешались с жаром, запахами и высокими температурами чужих одежд.

я и Ванесса шли куда-то. она была красивая, как обычно, может быть даже больше, чем обычно. и я чувствовал, что никогда не буду любить её больше, чем сейчас. тогда мне будто писались письма на фасадах домов, на белых полосках пешеходных переходов, на пошловатых августовских облаках — с мыслями Ванессы. возможно, это было следствием моих обыкновенных летних заболеваний, но я знал всё, о чём она думает. и ничего не мог поделать со своими крайностями и лихорадкой. всё, что исходило от меня, травмировало её, и я боялся говорить с ней, потому что видел её внутреннюю истерию и потрясение от каждого моего слова, и я боялся, что дотронусь до неё, а она вздрогнет. и это будет эквивалентно тысячам миль боли и тоски.

всё что я мог – лишь наблюдать, как в отдалённых месяцах её глаза душат её лицо. она всегда была в лете, и мерцание её звезд вокруг её преподобных волос всегда касалось меня тоном насмешки и презрения, но никогда тепла.

я ненавидел лето. о, я ненавижу его и сейчас, всё лето напролёт мои пальцы пытались удержать сквозь себя хоть немного холода и ветра. поэтому я и был с Ванессой. она давала столько холода, что я даже забывал, где я нахожусь, и валился на пол в панических конвульсиях наложения зимы на лето.

Ванесса прошла со мной слишком много, но я знал, что никогда не буду посвящен ею. я знал, что люблю лишь то, чем она мне кажется. и знал, что никогда не смогу любить её так, как она того хочет. я был не достоин даже познать и расшифровать всё её крики истерики и обиды.

чтобы передо мной выложился надменный и кровавый узор её любви. такой, какой ей хотелось чтобы она была.

я помню, что той холодной летней ночью она так нуждалась в воздухе,

но я ничем не мог ей помочь.

Ночь… Она бывает разной. Я шёл в ночи, и мне не было страшно. Я не боялся того, что я один.

Ночью в лесу я никогда один не останусь. Да, ночь одна, но с её приходом мы видим опасные и безопасные места.

Ночь и сейчас, я дома, но дом – это крепость из несклеенных спичек. Увы, ночь дала мне понять, что моя крепость отнюдь не безопасное место. Нет, ничего страшного не случилось. Просто ночь меняет меня. Она словно забирает часть меня и уводит её на ночную прогулку.

Эта часть – моя совесть. Я понимаю, прогулка затянулась, и я тоже дома не сидел. А зря. Потеряв совесть, я перестал уважать окружающих, я всех уничтожал, потому что боялся быть уничтоженным, а потом приходил домой, улыбался самому себе, говорил, что всё нормально.

Я нашел сундук с сокровищами. Вокруг него столпились люди. Я кричал на людей и говорил, чтобы они убирались прочь от МОЕГО сундука. (далее…)

Личности и творчеству Федора Михайловича Достоевского посвящено бесконечное множество всевозможных исследований, которое с каждым годом пополняется все новыми работами. Им несть числа, ибо бесконечен Достоевский, беспределен и его художественный мир. «Ум теряет надежду когда-либо проникнуть до конца в этот мир: слишком чуждой кажется нам при первом познавании его магия, слишком далеко уносит в беспредельность его мысль, неясно его назначение, — и душа не может свободно любоваться этим новым небом, как родным». (Стефан Цвейг).

И все же есть несколько строк, которые смогут объяснить судьбу Достоевского гораздо полнее даже самой обстоятельной его биографии. Строки эти принадлежат другому большому художнику и посвящены еще одному Поэту: «… нет в Нем ни вида, ни величия; и мы видели Его, и не было в Нем вида, который привлекал бы нас к Нему.

Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от Него лицо свое; Он был презираем, и мы ни во что ставили Его.

Но Он взял на Себя наши немощи, и понес наши болезни; и мы думали, что Он был поражаем, наказуем и уничижен Богом.

Но Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказания мира Нашего было на Нем, и ранами Его мы исцелились». (Книга Пророка Исайи. Гл. 53: 2-5).

Достоевский не производил никакого внешнего впечатления. Он был незаметен, невзрачен и угрюм. Н. Н. Страхов отмечал, что Достоевский, «несмотря на огромный лоб и прекрасные глаза, имел вид совершенно солдатский, то есть простонародные черты лица». По свидетельству В. В. Тимофеевой, «это был очень бледный — землистой, болезненной бледностью — немолодой, очень усталый или больной человек, с мрачным, изнуренным лицом, покрытым, как сеткой, какими-то необыкновенно выразительными тенями от напряженно сдержанного движения мускулов». Подобным образом описывали Достоевского и другие современники: «Он вспоминается мне невысоким, тщедушным, с лицом бледным, напряженно-сосредоточенным и неприветливым, с живыми, проницательными, чернеющими, как угольки, глазами; все обличье его являло что-то нервное и болезненное. Рядом с красивым, величавым старцем Тургеневым Достоевский казался маленьким и невзрачным». (Граф Д. Олсуфьев). «На эстраду вышел небольшой сухонький мужичок, мужичок захудалый, из захудалой белорусской деревушки. Мужичок зачем-то был наряжен в длинный черный сюртук. Сильно поредевшие, но не поседевшие волосы аккуратно причесаны над высоким выпуклым лбом. Жиденькая бородка, жиденькие усы, сухое угловатое лицо». (В. А. Поссе). (далее…)

Марина Ахмедова, спецкор «Русского репортёра». Предыдущий текст из цикла «Сердце матери» — ЗДЕСЬ.

Зарган, чеченская мать, спасшая жизнь русскому солдату. Фото: Оксана Юшко

Четырнадцатого ноября 2000 года в Шали окончательно установились холода. С этого дня в жизни Зарган Эпендиевой начались все неприятности… В тот день на рынке, находящемся на пересечении улиц Школьная и Ленина, было людно. Зарган – тогда еще ничем непримечательная жительница города торговала овощами – картошкой, морковкой, капустой… По рынку ходили, делая покупки, двое российских военных в форме – лейтенант и прапорщик.

Теперь в 2011 Зарган сидит в инвалидном кресле в холле Грозненского реабилитационного центра. Рядом с ней на дерматиновом диване – какая-то женщина, тоже из пациенток читает газету и делает вид, будто нас не слушает. Центр открылся недавно. Фасадом выходит на водоем. Сейчас – в середине осени – его со всех сторон пронизывает ветер. Говорят, что президент республики Рамзан Кадыров, «инициировавший строительство» этого Центра, очень им гордится, но в коридорах уже сейчас пахнет хлоркой.

— Был обычный день, только холодно, – начинает Зарган, женщина лет пятидесяти. Ее ноги прикрыты большим махровым полотенцем. – Мы торговали. Подошли двое русских военных – делали покупки. Вдруг подъехала машина, оттуда выскочил человек и начал стрелять по военным… Один военный упал замертво недалеко от меня. Началась паника, женщины закричали, все побежали… Я бежала и вдруг вспомнила, что рядом со мной торговала пожилая женщина. Вдруг она там осталась, подумала я, и побежала обратно, но добежать не успела – тот раненный военный вдруг поднялся, он был ранен в плечо и ногу, подбежал ко мне, и упал у моих ног, истекая кровью и прося о помощи…

Она именно так и сказала – «истекая кровью и прося о помощи» – и эти слова показались мне какими-то искусственными на фоне того, что с ней произошло. А потом я поняла, что лежа несколько лет в кровати – после ранения у нее была парализована нижняя часть – а затем сидя в инвалидном кресле, мысленно она много раз давала интервью, выучила наизусть незаданные вопросы и данные на них ответы, и теперь говорит, как по написанному.

— А как он вас просил? Что говорил? – спрашиваю я.

— «Мать помоги» – кричал он, – женщина сцепляет руки, прижимает их к груди так, будто хочет ее продавить. – Я подбежала к нему, крикнула «Не стреляйте!» и закрыла его собой.

— Зачем? Он же враг… – говорю я, только для того, чтобы прервать нить заученных слов, но женщина с дерматинового дивана отрывается от газеты и смотрит на меня с пониманием. (далее…)

«Предатель» — взгляд иностранки

В своей новой книге «Предатель» Александр Карасёв словно приглашает нас представить себе театральную сцену: она поворачивается перед нами, показывая всё новые декорации, но не отменяет старые совсем. Роман в рассказах «Предатель» – это такая сцена, единое полотно со своей стержневой идеей, которую каждый читатель сможет открыть для себя сам.

Читатель на этот раз – иностранка, она видит жизнь в России, тонкий язык писателя, русских людей.

Иностранному взгляду книга Карасёва показывает, что Россия в Австрии почти неизвестна. В отличие от фильмов и музыки, русская литература, в принципе, часть нашего австрийского сознания: Пушкин, Толстой, Достоевский, Чехов. Но мы ничего не знаем о современной русской литературе. Очень жаль. Как оказалось, у вас есть отличные интересные авторы.

«Предатель» знакомит нас с жизнью в русской армии. Мы узнаём, чем солдаты и офицеры занимаются на войне и во время повседневной службы. Вообще мы очень хорошо чувствуем, что автор говорит правду. В первой части книги «Чеченские рассказы» он рассказывает о войне в Чечне. А Чечня – это тема, о которой мы знаем, но знаем только из СМИ, формирующих у нас типичное для Запада мнение. Россия, русские, русская армия, война в Чечне – во многом для нас это миф.

В то же время, некоторые наши предрассудки о русской армии подтверждаются. Мы знаем об избиениях, самоубийствах, издевательствах над солдатами, о произволе вышестоящих в русской армии.

Язык Карасёва тонкий и точный. В «Предателе» нет ни одного лишнего слова. Умело используя детали, автор отлично описывает сцены, все персонажи его книги живые. Автор погружает читателя в жизнь своих героев. Читатель чётко представляет себе фон происходящего и чувствует себя частью событий. В книге есть армейские выражения, которые для иностранцев (и, наверное, не только) не всегда понятны. К счастью в конце книги оказался словарь армейского сленга.

Читая «Предателя», от рассказа к рассказу мы встречаем тех же самых героев в разных жизненных обстоятельствах, что придаёт всей книге цельность. Книгу несомненно можно назвать романом.

К концу книги я поймала себя на мысли, что Карасёв пишет об обычных людях, которых мы можем встретить и у нас, а не только в России. Обстоятельства могут быть типичными для русской жизни, но они отличаются от наших только поверхностно. Меняем названия мест, изменяем имена… и что мы видим?.. В России люди, их мысли, их проблемы, их отношения друг к другу такие же, как и у австрийцев. Мы все люди. И не имеет значения, в какой культуре мы живём.

Жаль, что до сих пор «Предатель» только на русском языке. Было бы прекрасно, если бы больше австрийцев и вообще больше иностранцев могли читать рассказы Карасёва.

Эдит Подховник
г. Грац, Австрия

Скачать бесплатно в формате PDF

Ссылка на скачивание:
Karasseuff-Predatel-Chechenskie_rasskazy-2011.pdf

Заплатить автору за книгу (по желанию)