Перемены | БЛОГ ПЕРЕМЕН. Peremeny.Ru - Part 60


Обновления под рубрикой 'Перемены':

26 августа 1880 года родился поэт Гийом Аполлинер, один из создателей сюрреализма

Apollinaire

            Я буду писать только стихом, свободным от всяких пут, будь то даже путы языка.
            («Гниющий чародей», Г. Аполлинер)

          Приоткрыть завесу тайны над каким-то вселенским секретом. Писать незыблемые строчки, не ведая, в каком направлении устремится его лирическая баркарола. Называться поэтом, слыть безумным адептом стихотворства. Таковы привилегии, по праву принадлежащие поэту. Настоящему поэту. Возможно, это в очередной раз блеснуло в сознании мсье Аполлинера, когда, подхватив испанку в свои 38, он приготовился уйти в иное измерение. В измерение, таинство которого он пытался раскрыть своим современникам. Впрочем, Гийом Аполлинер не писал «некропоэзию». Его стихи — о том, чего нельзя поставить на паузу или остановить навсегда. Любовь, смерть, страдания, изящество боли, невыносимость счастья. Вечное. (далее…)

          Начало — здесь.

          Гипноз

          К сожалению, то что называется гипнозом мало походит на исторические сеансы Кашпировского по перестроечному TV. Действие проходит в просторной комнате, по периметру обставленной уютными глубокими креслами. Аквариум действительно есть, но предназначается он, очевидно, для самого врача-гипнотизера, так как смотреть на него с любой другой точки можно только вывернув шею. Да и рыбы обычно не показываются.

          Кроме меня на процедуру приходят, во-первых, старушки. Приходят, как будто только чтобы вздремнуть лишних полчасика, но если сеанс задерживают, они проявляют ощутимое беспокойство и ходят взад-вперед около дверей, как кошки, обеспокоенные задержкой выдачи корма.
          Во-вторых, появляется несколько мужчин разного возраста. С виду они относятся к мероприятию индифферентно, с некоторой скукой, но после гипноза просят врача переписать им на диск фоновую музыку.

          Также есть черноволосая красивая девушка, которая выглядит всегда раздраженной и подчеркнуто не замечает ни «контингент» ни персонал, отгораживаясь плеером и книгами. Правда, никто к ней, кажется, и не лезет. Есть немного восторженная блондинка, читающая книги психологов в ярких обложках. Она будто хочет, чтоб кто-нибудь с ней заговорил, но тоже безуспешно. Есть полная девушка с толстой косой и доброй улыбкой, она прячет ото всех взгляд. И девушка из восьмидесятых – с диско-прической, в леопардовых лосинах и туфлях на платформе.  Она самодостаточна.

          Сеанс начинается  с заполняющей зал заунывной музыки из трех тягучих нот на синтезаторе, перемешанных с «природными» звуками. Женщина в белом халате зачитывает вроде бы наизусть нехитрую мантру-инструкцию о расслаблении мышц, органов и «каждой клеточки Вашего организма». Голос у нее как у матери, которая рассказывает ребенку знакомую сказку на ночь, а сама глядит в окно на падающий снежок и думает, что завтра купить к обеду, и не забыть бы починить куртку, и достать зимние ботинки.

          В общем, хороший голос, я бы может даже загипнотизировался, но меня раздражает фраза про мысли, которые «подобно облакам в безветренную погоду плывут куда-то далеко-далеко». Безвоздушное плавание облаков меня сбивает, и я тихонько приподнимаю веки, пытаясь угадать, кто вокруг меня спит, кто действительно под гипнозом, а кто тоже приоткрыл глаза.

          **

          Старушка с сиреневыми волосами  рассказывает: (далее…)

          Pintar papa, pintar

          птицы

          Когда дочке Старика-улыбки исполнилось три годика, она завела себе важное занятие — залезать к нему на плечи и нашёптывать на ушко: «Рисуй, папа, рисуй».
          Но до этого с ним произошло кое-что неприятное.
          Проездом у друзей, на втором этаже деревянного дома, Старик-улыбка уснул при свечах. Проснулся в полыхающих стенах, с обгоревшими ступнями и с ужасом в глазах.
          Его поместили в больницу залечивать ступни-угольки и расшатанные нервы.
          Малышка навещала его. И только мама за дверь – шмыг к папе на плечи, и карандаш ему в руки: «Рисуй, папа, рисуй».
          И пять лет подряд папа рисовал. В больнице, дома, на ходу и во сне. Рисовал одно и тоже – изгибы тонкой чёрной линии, не отрывая грифеля. Линии — птицы, линии – бурлящая вода, линии, охваченные огнём.
          Когда его карандаш превратился в маленькую крошку, а в альбоме остался последний лист, Старик-улыбка вдруг стал очень серьёзным. Он приоткрыл форточку, мельком глянул на дочурку, схватил альбом и нарисовал спокойный лес.
          Его малышка внимательно следила за ним. Потом она схватила чернильную ручку и поставила в центре самого большого дерева чёрную кляксу. Громко прищёлкнула языком и сказала: «Смотри папа, это дупло – дом для всех твоих птиц».
          И пламя потухло.
          Старик-улыбка положил альбомы в сумку. Он больше никогда не рисовал.
          Сумку он повесил на гвоздь в прихожей одного каменного дома, куда больше никогда не возвращался.

          15 августа 1872 года родился Шри Ауробиндо Гош — выдающийся индийский йогин, поэт, философ и революционер

          Sri Aurobindo

                    Час приходит, когда бессильны все средства Природы,
                    Из защищающего Неведения вытолкнутый,
                    И отброшенный к своей обнажённой главной нужде,
                    Он наконец должен выбросить из себя свою душу поверхностную,
                    И быть сущностью неприкрытой внутри:
                    Этот час теперь настал…

                    Шри Ауробиндо, Савитри

                  Сказать, что Ауробиндо был необычным человеком, — значит, почти ничего не сказать. Многие верили и верят, что он был воплощением Бога на Земле, аватаром Кришны. Сам мыслитель, будучи в высшей степени скромным, на этот счёт всегда отнекивался.

                  В Индии как ни появится видный духовный учитель, толпа так и норовит назвать его каким-либо аватаром и начать почитать как бога. Но понятно, что Ауробиндо был действительно выдающейся, редчайшей личностью, человеком Перемен, которых один на миллион, а то и на целое поколение. Он проявил удивительные таланты в самых разных областях знаний… Но при этом, как ни странно, в итоге не оставил после себя, по сути, буквально ничего. Так, несколько книг по философии да поэму белым стихом…

                  В политической деятельности Ауробиндо требовал радикальной борьбы за независимость — но в какой-то момент совершенно забросил политику. В сфере философии ратовал за путь карма-йоги, то есть активного действия, — а последние 24 года жизни провёл в практически полном уединении и тайных йогических практиках, о которых никто так ничего и не узнал. Человек-загадка. (далее…)

                  Репортаж о русской психиатрии

                  Пациенты

                  На площадке второго этажа красноватый из-за витражей на окнах полумрак, доносятся приглушенные звуки какой-то арии. Старая мать одного из пациентов ждет, чтобы поговорить с врачом. Ее сын появляется на минуту и меряет площадку шагами. Лет двадцать пять на вид, бородка, римский профиль. Часто моргает, будто что-то его ослепило, вспыхнув прямо перед глазами.

                  — Пойду полежу.
                  — Сынок, у тебя что, голова болит?
                  — Нет.

                  **

                  Старая еврейка с волосами, выкрашенными в сиреневый цвет. Считает себя культурной. Рассказывает медсестре, как купила караоке с песнями Кобзона, Киркорова и хора Турецкого (их некоторые критикуют, а я так люблю!) на иврите.

                  «Там природа такая, смотришь и не можешь оторваться. И мелодии…ой, в семь-сорок, оказывается, такие дурацкие слова. А мелодия хорошая. И природа».

                  Вечно с полуулыбкой, в приподнятом настроении, ходит чуть не подпрыгивая от возбуждения. Оттирает меня в очереди, на гипноз ходит, как на праздник.

                  **

                  Сослуживцы – Андрюха, который все время молчит, и его друг, который все время говорит. Первый высокий, серьезный, второй коренастый, с выражением не то усмешки, не то презрения на лице. Говорливый хвалит Лукашенко:

                  — Я в Минске, ну, курил еще, иду – и не знаю, где бычок бросить. Все чисто, убрано. И уличной преступности вообще нет. Идешь с ребенком хоть где, я не знаю. А все почему, потому что Лукашенко молодец. Он правит авторитарно, так что строй в Белоруссии советский, а менталитет зато – уже западный. А нам дали свободу, и че?

                  — М-да. – говорит старик, сидящий рядом, — не везет России.

                  — Почему, везет. – возражает говорун. – На дураков.

                  — Нормального правителя…

                  — Да со времен Столыпина, наверно, не было никого. Ну еще, может, Андропов. Гайки начал закручивать, то-то его и убрали быстро. Верно, Андрюха?

                  — А это… газ… — вздыхает старик.

                  — Что газ? Это ж политическая интрига. Лукашенко тогда приехал и выступил. Говорит: «У вас Москва – богатейший город мира, а выглядит как бичевник» — лицо говоруна кривится, будто он сейчас сплюнет. – Что, неправильно сказал. Гнилой народ москвичи. Ни хрена не производят, только гадят. У нас еще в армии говорили: москвичи – пидарасы, стукачи. Верно, Андрюха?

                  Потом вспоминают фельдшера, очевидно, тоже из армейских времен. Славился тот фельдшер тем, что ставил уколы через одежду и без предупреждения.

                  **

                  Девчонки, знаете анекдот? Сидят два наркомана, видят, черепаха ползет. Один говорит: «Смотри, какая черешопица ползет?» — а другой ему: «Дурак, это расчепаха!»

                  **

                  Старуха в очереди наклонилась к моему уху и спрашивает:
                  «А ты, молодой такой, как сюда попал?»

                  Я машу рукой, мол, не стоит и внимания. Она продолжает на меня смотреть: лицо, как желтая луна с кратерами и щербинами, глубокие черные глаза. Потом хлопает себя по колену:

                  «Надо взять все и перевернуть, пока молодой. Вот так взять и рраз!» — руками она показывает манипуляции как бы с архимедовым рычагом.

                  «Я своего внука вырастила, девятнадцать лет ему. Не курит, не пьет. Закончил техникум, скоро институт кончит, с дипломом. У тебя-то родители есть?»

                  Я киваю. (далее…)

                  4 августа 1859 года родился великий норвежский писатель Кнут Гамсун

                  Кнут Гамсун

                  В текстах, посвященных Кнуту Гамсуну, обычно начинают скулить уже с первого абзаца. Тяжелое детство, дескать, приходилось много работать, Гамсун (настоящая фамилия — Педерсон) в девятилетнем возрасте попадает в батраки к собственному дяде, который дерет его как сидорову козу. Далее обычно следует слезная история, как мальчик убегает от сатрапа обратно в родной городок и становится башмачником…

                  Все это, конечно, грустно, однако стоит вспомнить о какой эпохе идет речь. Семидесятые года девятнадцатого века — пост-наполеоновская Европа трещит по швам, кризис и голод повсеместно. Пасторальная Норвегия, страна дивных фьордов и козочек, не являлась исключением. Никому тогда сладко не приходилось, и ничего зазорного в тяжелой работе нет. Все это только пошло на пользу подрастающему норвежскому соловью, ибо именно в те годы и сформировался тот самый Гамсун, которого впоследствии узнает весь просвещенный мир. Белокурая бестия, человек не боящийся ничего и никого, упрямый, толстолобый, трудолюбивый. (далее…)

                  Monday

                  Тысяча атмосфер давят на кровать,

                  потому что это понедельник утра,

                  ты встаёшь, ты пытаешься встать, переставляя будильник каждые пять минут, чтобы  ещё раз окунуться в шабашно-прерывающийся сон и тут на самом фееричном переливающимися смыслами сонном моменте ты ощущаешь, что глаза открыты, ты ещё во сне, но начинаешь осознавать что проспал, судорожно встаёшь, руки! чортовы руки занемели, они мешают, но тут же отвлекаешься на секунду и наслаждаешься яркими лучами солнца, которые ворвались в комнату или ты к ним ворвался открыв глаза именно сегодня и именно утром… начинаешь ходить по комнате соображая как одеться с такими дурацкими руками. И вот когда борьба с конечностями преодолена ты уже в сонном метро, почему-то именно сегодня там, я вспомнила первое столкновение с жизненной реальностью, помню как маленькая попробовала на вкус шампунь «Кря-кря», это да, это было сильнейшее разочарование.

                  18 июля 1937 года родился Хантер Томпсон, американский писатель и журналист, основатель гонзо-журналистики

                  Хантер Томпсон

                  Шестидесятые были эпохой экстремального бытия. Мне не хватает того запаха слезоточивого газа, не хватает мне и страха быть избитым.
                  —Independent on Sunday, October 12, 1997

                  Хантера Томпсона избивали не раз и не два в шестидесятые. Шестидесятник Томпсон был знатный, это вам не какой-нибудь очередной прощелыга с гитаркой и дебильным прищуром окуджавовского разлива. Тут все серьезно. Хантера Томпсона били Ангелы Ада, сумасшедшие люди абсолютно, никакого хиппизма, никаких цветов – только насилие, сопротивление властям, грабеж, вот они настоящие шестидесятники. Только сейчас многие и начали это понимать… До этого же один Томпсон и умел различить, кто и зачем лез на баррикады, кого успокаивали дубиной, а кого булыжником. Шестидесятники Томпсона это ублюдки-байкеры Ангелы Ада, реднеки-рейнджеры, всяческие неоконы (неоконсерваторы), полумертвые старушки, помнящие Джефферсона, и всякое такое.

                  Томпсон и был сам, конечно, неоконом, самым что ни на есть консервативным американским парнем, вровень Никсону, со всей сопровождающей атрибутикой – пистолетиками, ружьишками, лошадками, сисястыми стриптизершами. Однако атипичность профессии не дала нашему бравому герою, служившему в летных войсках, сделаться всего лишь еще одним надгробием с мраморным крестом. Атипичность профессии обеспечила футуристическую могилу, такую, что хоть к Марату Гельману в галерею. (далее…)

                  Миклухо-Маклай

                  Текст: Федор Погодин

                  17 июля (по новому стилю) 1846 года родился один из самых загадочных персонажей в истории отечественного естествознания – Николай Николаевич Миклухо-Маклай.

                  В сознании образованного обывателя он занимает вполне определенное место – знаменитый русский антрополог, этнограф и путешественник, прославившийся тем, что призывал милость к папуасам и защищал их от империалистических происков.

                  Согласно фильму Александра Разумного (1947 г.), Миклухо-Маклай почти что научил папуасов марксизму-ленинизму. С другой стороны, сейчас он выглядит вполне актуальной фигурой – предтечей политкорректности и борцом за мультикультуралтизм. Недаром он с пониманием относился к людоедским обычаям папуасов.

                  Вообще наш герой по ряду причин оказался очень удобным персонажем для создания разного рода легенд. Удобным, в частности потому, что достоверных сведений о нём сохранилось крайне мало. Его архив был в основном уничтожен вдовой, австралийкой Маргарет Робертсон, сразу после его смерти в Петербурге. Вроде бы она начала топить камин теми бумагами, которые он просил сжечь, но потом вошла во вкус и спалила почти всё, что было написано на непонятном ей русском языке, а также часть этнографических рисунков, которые не соответствовали её представлениям о «красивых видах». Письма сохранились в основном в копиях, снятых его братом с исчезнувших оригиналов. При этом в них множество купюр. Научные труды погибли во время пожара в Сиднее. И были ли они вообще написаны?

                  Рисунок Маклая

                  Внимательный взгляд на наследие Миклухи-Маклая (далее М-М.) и на то, что можно считать достоверными о нем сведениями, вызывает некоторое недоумение. Получается какая-то апофатическая биография. Похоже, он не был никем из того, кем его принято считать. Практически все его начинания закончились провалом. По большому счёту – классический неудачник. При этом персонаж не становится фикцией, а только приобретает в весе. Пытаться восстановить его биографию – дело почти бессмысленное. Кем он был на самом деле, мы никогда не узнаем. Возможно, это и не так уж существенно. Важнее мифы, которые он сознательно или невольно творил из своей жизни.

                  Начнём с начала. Родился М-М. в небогатой дворянской семье. Особой знатностью рода он похвастаться не мог, а потому в дальнейшем возводил свой род к загадочным шотландским предкам. Отец, Николай Ильич, был инженером-путейцем. Его ранняя смерть определила финансовые проблемы, не оставлявшие М-М. до конца дней. Мать, Екатерина Семёновна, урожденная Беккер – полька по национальности. Её братья участвовали в польском восстании 1863 года. Сама она водила знакомства в около-революционных кругах, в частности, дружила с друзьями Герцена и как-то была связана с Чернышевским. По крайней мере, культ последнего в семье поддерживался и М-М. хранил у себя его портрет, который сделал сам по фотографии. Женщина была твердокаменная и, похоже, напрочь лишенная воображения, что, в общем-то, понятно: поднять пятерых детей на скудные средства было задачей нелёгкой.

                  В 1863 году Николай Миклухо поступает вольнослушателем на физико-математический факультет Санкт-Петербургского университета, где долго не задерживается. Его исключают без права поступления в другие русские университеты за то, что «неоднократно нарушал во время нахождения в здании университета правила». По всей видимости, речь идёт о каких-то выступлениях политического толка. Особенно если учесть польские корни нашего героя и то, что в это время подавлено Январское восстание в Польше. В следующем году он уезжает в Европу. На этом фактически закончился российский период его жизни (было ему тогда 18 лет). В дальнейшем этот русский ученый более чем на год в Россию не приезжал.

                  Молодой Маклай

                  Мать отправляет Николая в Германию, где он должен обучиться инженерному ремеслу – профессия в те времена престижная и денежная. Вместо этого он поступает на философский факультет Гейдельбергского университета, что приводит к конфликту с матерью. Выбор довольно неожиданный. Занятия чем-либо, не имеющим практического применения, тогда были среди русской молодежи не в чести. Начинаются годы нищего студенчества.

                  Он полностью зависит от денег, которые ему переводит мать, считающая все его занятия пустой тратой времени и средств. Отучившись семестр, поступает на медицинский факультет Йенского университета. Переход отчасти объясняется давлением со стороны матери. Карьера врача её, по-видимому, больше устраивала – она гордилась тем, что её дед был лекарем при польском и русском дворах. Но когда выяснилось, что Николай увлекся сравнительной анатомией и зоологией – вещами, на взгляд Екатерины Семеновны не менее бессмысленными, чем философия, конфликт, по всей видимости, усугубился. Писем этого периода ни он, ни она не сохранили.

                  Отношения любви-ненависти между сыном и матерью сохранились до самого конца. Со временем связи с семьей становятся все более слабыми. Мать не отвечает на его письма, которые он шлет из дальних стран. М-М. даже толком не знает, где она живет – в Петербурге, Киеве или Самаре, и чем занимаются его братья. Он забывает их возраст, впрочем, как и дату своего рождения. Его письма родственникам весьма кратки. Они в основном касаются денежных переводов, которые запаздывают. Ни слова о путешествиях, заграничной жизни и научных увлечениях. Он понимает, что его финансовое положение крайне непрочно. Мать убеждена, что его занятия – вредная блажь. Из письма А.А. Мещерскому (10 марта 1869): «Конечно, при последней присылке (денег) не обошлось без негодования на мои занятия, которые стоят денег, портят глаза и не приносят никому никакой пользы».

                  Из письма матери: «Я убежден, что докажу когда-нибудь вам, что вы очень ошибаетесь, считая мои работы бесполезными; доказывать словами не буду». (Мессина 10 марта 1869)

                  Однако Екатерина Семеновна не изменила своего отношения, даже когда её сын стал знаменит.

                  В конце 1868 г. (ему 21 год), после первой научной экспедиции и публикации он совершает шаг, определивший его будущее. Он берет себе вторую фамилию «Маклай». Точно дату установить невозможно, но более ранние письма родным он подписывает «Н. Миклуха» или «М.». Перемена имени – это перемена судьбы. Фактически Миклуха не просто дистанцируется от семьи, престает быть потомком безвестного запорожского казака Миклухи, но и от родины. Он становится гражданином мира. Человеком ниоткуда. С Луны. Бесстрастным ученым, путешественником в неведомое, сверхчеловеком. Насколько это решение было сознательным выбором, понимал ли он, что делает – можно только догадываться. Однако позволим себе некоторые предположения. Возможно, ему надоело слышать, как европейцы коверкают его труднопроизносимое экзотическое имя. (Например, в регистрационном списке Гейдельбергского университета (1864 г.) он значится как «Николай фон Миклухер», дворянин».)

                  С происхождением «Маклая» ясности нет. Согласно одним источникам, в семье М-М. бытовала легенда, что их предок приехал в Россию из Шотландии в начале XVIII века, отличился при Екатерине II на поле брани и получил дворянство. По другой версии, шотландкой была прабабушка нашего героя. Знаменитый исследователь Африки Давид Ливингстон происходил из шотландского клана Маклаев, а будущий австралийский покровитель М-М, богач и биолог-любитель носил фамилию Маклей. Случайные совпадения?

                  В дальнейшем его имя будет варьироваться. В ряде случаев он подписывается: Nicolas de Miklouho-Maclay. Иногда – «барон Маклай». Свое баронство он объяснял тем, что ему надоело объяснять англичанам сословное устройство русского общества. Но в любом случае барон Маклай – это вовсе не Николай Миклуха. Эта невинная хитрость пригодилась ему не только для общения с сильными мира сего, но и для сватовства к дочери губернатора штата Новый Южный Уэльс Маргарет Робертсон. Маклай представлялся не просто исследователем с мировым именем. Баронский титул давал основания причислять его к аристократии (кто там знает, как это в России устроено). Позже он будет называть себя Тамо боро боро – начальником всех папуасов.

                  Важную часть маклаевского образа бескорыстного служителя науки, готового ради неё идти на любые страдания и лишения, составлял аскетизм. М-М. всю жизнь бедствовал, на него наседали кредиторы, упрекала мать. Он пускался в опаснейшие путешествия, не имея возможности запастись самым необходимым. Но есть некоторые нюансы. М-М. относился к деньгам с величайшим презрением. Иначе чем «глупые гроши» он их не называет. «Глупо зависеть от такой дряни, как от денег» – постоянный рефрен его писем. Для него главное – независимость, которая, впрочем, без денег немыслима. Он пишет матери из Бюйтензорга: «Мои задачи подвигаются к концу, года через два я могу вернуться в Европу, но можно ли мне будет жить независимо там. Буду ли я иметь столько средств, чтобы вполне на свободе, не завися от какого-нибудь жалованья или вспомоществования, продолжать мои научные работы? Мне нужно немного, я буду малостью довольнее, чем продавать за тысячи свое время и мысли». При этом он никогда не предпринимал никаких усилий, чтобы денег заработать. По всей видимости, ему предлагали профессорское место в университете, но он от него отказался. Он пишет своему другу А.А, Мещерскому: «Закабалять себя кафедрою, связать с каким-нибудь захолустьем, хотя бы и Петербургом, – на то у меня не было и не будет никогда желания». Он также не торгует своими коллекциями, что было в то время делом весьма прибыльным (расцвет колониализма вызвал моду на всяческую экзотику).

                  При этом занятия наукой были тогда делом людей состоятельных. Дарвин вряд ли написал бы «Происхождение видов», если бы отец не определил ему солидную ренту, а жена не владела заводами Веджвуд. Императорское географическое общество выделяло М-М. ничтожные суммы, поскольку, согласно уставу, не финансировало исследований территорий, не примыкавших непосредственно к России – представления о государственных интересах были в то время весьма ограниченными.

                  Притом, что М-М. был вынужден терпеть всяческие лишения, тяга к комфорту и настоящему богатству у него была велика. Он вообще крайне привередлив в том, что касается условий жизни.

                  Но так нужно для «пользы науке». Например, для того чтобы служить ей, М-М. необходимы особые условия и полное одиночество. Ему требуется для работы «дом, состоящий из двух довольно обширных комнат (каждая с двумя верандами, кроме необходимых служб), с трех сторон окружен водами пролива, а с четвертой примыкает к девственному лесу. (…) Кроме того, в нем будут два удобства, которые по-моему, имеют немаловажное значение, а именно: прекрасный вид и полное уединение».

                  Каковы оказались плоды его истового служения науке? Конечно, М-М. большую часть жизни посвятил собиранию материала, был очень слаб здоровьем, рано умер. Но всё-таки.

                  М-М. печатал свои статьи в научных журналах восьми стран мира. В его честь были названы растения и животные. Он был другом и коллегой знаменитых людей своего времени, почётным, действительным членом и членом-корреспондентом семи научных обществ и организаций. Его активность и жертвенная преданность науке, а также широта интересов таковы, что возникает ощущение, что он внёс вклад во множество научных дисциплин – от биологии и антропологии до океанологии и физической географии. Однако каковы были его реальные достижения – определить непросто.

                  М-М. начал свою научную деятельность весьма успешно. Проучившись год (!) в Йенском университете под началом знаменитого и эксцентричного биолога-дарвиниста Эрнста Геккеля, он отправился с ним и ещё одним знаменитым в будущем зоологом Антоном Дорном в экспедицию на Канарские острова. Там он занимался морскими губками и сделал некое открытие (по крайней мере, таковым оно представлялось в то время), которое принесло ему известность в международных научных кругах.

                  Из работы юного натуралиста следовало, что ученые мужи, изучавшие губки десятилетиями, глубоко заблуждались относительно их анатомии и физиологии. Продолжение исследования губок мирового океана было поставлено им одним из первых пунктов программы, которую он составил для Географического общества, взявшего на себя организацию и финансирование экспедиции в Южные моря. Казалось бы – проблема интересная разве что узкому кругу специалистов. Однако не все так просто. Открытая им губка, как представлялось, давала ключ к пониманию эволюции всех родов губок, а значит, и всех высших организмов. Теория эволюции получала неотразимое эмпирическое доказательство. Надо сказать, что в конце 60-х годов XIX века дарвиновская теория возбудила умы не только ученых. В её сути мало кто тогда разобрался, даже среди биологов, но представления мыслящей части человечества о мире пошатнулись. В частности, возникли первые, как казалось, научно обоснованные теории о неравенстве человеческих рас и социальный дарвинизм. Это было сопоставимо разве что с социальными последствиями открытия Эйнштейна. Биология в то время была не менее модна, чем ядерная физика в первой половине ХХ века.

                  Прочие его биологические достижения оказались недолговечны. Открытый им вид древесного кенгуру, как выяснилось, был описан еще в XVIII веке, предположения о наличии рудиментарного плавательного пузыря у акул также не подтвердились.

                  Скудность научного наследия Маклая, конечно, можно оправдать тем, что он большую часть времени провел в экспедициях и времени на обработку материала у него не было. К тому же некоторые его работы по неврологии, вероятно, действительно погибли во время пожара в Сиднее. Как бы то ни было, за сорок лет работы Миклухо-Маклай не выдал ни одной стоящей идеи, которая повлияла бы на развитие биологии, а все его попытки открыть новые виды животных окончились неудачей. В сущности, он был скорее натуралистом-любителем, чем ученым-биологом. Тем более что основной сферой его интересов в зрелом возрасте стала антропология.

                  В советской истории науки М-М. знаменит, прежде всего, как антрополог и этнограф. Институт этнологии (в прошлом – этнографии) и антропологии РАН носит его имя. М-М. – звезда русской антропологии.

                  Посмотрим, каковы же его достижения в области антропологии-этнографии.

                  Папуа Новая Гвинея, рынок, наши дни. Фото: Глеб Давыдов

                  Эта достаточно новая область науки в основном интересовалась расовой антропологией. Основными методами были признаны краниометрия (измерения черепа) и некоторые другие формальные признаки представителей разных народов, а задачи, помимо научных, имели вполне выраженную идеологическую и политическую подоплеку.

                  Если сильно упростить картину, то в антропологии XIX века существовали две теории происхождения человека. Сторонники полигенизма рассматривали расы человека как разные виды, имеющие различное происхождение. Моногенисты считали, что все люди, независимо от расовых различий, восходят к одному предку и составляют один вид. Полигенизм основывался на теории эволюции и позволил подвести под теории расового неравенства научную базу. Будучи завороженными поисками недостающего звена между человеком и обезьяной, Геккель и его последователи строили филогенетические ряды, ведущие от обезьяны к белому человеку через представителей черных рас. Тогда считалось, что это загадочное звено должно непременно реально существовать. Надо только как следует поискать. Так ученые, вооруженные передовой теорией, оказались вдохновителями расистских идеологий и практик, которые вполне соответствовали политическим задачам колониальных держав.

                  Моногенисты, со своей стороны, утверждали, что все расы восходят к общему предку, т.е., что все люди – братья. Позиция вполне демократическая, но уж слишком близка к креационизму и происхождению народов от сыновей Ноя. Ситуация была очень не простой. Если ты прогрессивный дарвинист, то оказываешься в рядах империалистов и расистов, если придерживаешься антиэволюционных взглядов, то, с одной стороны, оказываешься в лагере прогрессивных гуманистов (вместе с Чернышевским, который однажды что-то пробормотал о равенстве всех рас), а с другой – могут обвинить в мракобесии. Советские историки науки нашли выход из положения и объявили Миклухо-Маклая гуманистом-дарвинистом. Если не нонсенс, то уж точно удивительный вид гоминида.

                  Сам Маклай, надо сказать, от каких-либо определённых высказываний по этому поводу воздерживался, предпочитая беспристрастное собирание фактов обобщениям. Он «наблюдал людей по возможности без предвзятого мнения относительно количества и распространения человеческих племен и рас». Чуть ли не единственное теоретическое положение, которое у него находим, сводится к тому, что беспристрастное наблюдение устанавливает, что неодинаковость природных условий в разных частях света не допускала повсеместного распространения какой-либо одной расы, а потому «существование различных рас совершенно согласно с законами природы». Его научные наблюдения работали на обе «партии».

                  Папуас. Фото: Глеб Давыдов

                  Академик Бэр, мировая величина в биологии и антропологии того времени, и последовательный моногенист, не признававший Дарвина, посоветовал М-М. разобраться с точкой зрения, которой придерживались полигенисты, что папуасы принадлежат к особому виду, сильно отличающемуся от людей, на том основании, что волосы у них растут пучками, а кожа отличается особой жесткостью. Маклай разобрался и заблуждение опроверг.

                  Из всех своих открытий Маклай больше всего ценил явление, которому он дал название «макродонтизм» (большезубость). Практически у всех аборигенов Островов Адмиралтейства передние зубы отличались большими размерами и выдавались наружу даже при закрытом рте. Маклай решил, что эта гипертрофия вызвана некоей спецификой местной пищи и настолько укоренилась среди местного населения, что стала наследственной. Об этом явлении Маклай написал в ведущих европейских научных журналах, включая английский «Nature». Открытие немало способствовало установлению его научной репутации в Австралии. Позже выяснилось, что с зубами у аборигенов все в порядке, а их огромные размеры – вызваны отсутствием зубных щеток и привычкой жевать разновидность местного ореха бетель с соком лайма, что приводит к образованию зубного камня.

                  От ошибок никто не застрахован.

                  Рисунок Маклая

                  Однако главный просчёт М-М. был в том, что он считал папуасов прародителями человеческого рода, прямыми потомками обитателей сгинувшей Лемурии. Они же – оказались одной из самых смешанных рас в мире.

                  Перейдём к этнографии. Эта дисциплина находилась во времена М-М. в зачаточном состоянии. Не существовало никакой методики или руководств по изучению первобытных народов. Книга Эдварда Тэйлора «Первобытная культура» вышла в свет, когда М-М. впервые попал на Новую Гвинею. Книга Льюиса Генри Моргана «Древнее общество» выйдет только в 1877 г. С его трудом «Системы родства и свойства», появившимся в 1871 г., М-М. знаком не был. «Тотемизм» Фрейзера появится еще через 10 лет. При этом ситуация, в которую попал М-М., была идеальной для этнографа – папуасы Берега Маклая впервые столкнулись с белым человеком. Как правило, исследователи приходили после миссионеров и колонизаторов, когда от аборигенной культуры оставались жалкие осколки. Надо отдать М-М. должное. Уникальность своего положения он вполне понимал. Он писал:

                  «Читая описания путешествий, почти что во всех я находил очень недостаточными описания туземцев в их первобытном состоянии, т.е. в состоянии, в котором люди жили и живут до более близкого столкновения с белыми или расами с уже определенной цивилизацией (как индусская, китайская, арабская и т.д.). Путешественники или оставались среди этих туземцев слишком короткое время, чтобы познакомиться с их образом жизни, обычаями, уровнем их умственного развития и т.д., или же главным образом занимались собиранием коллекций (…). С другой стороны, ещё такое пренебрежение ознакомления с первобытными расами мне казалось достойным положительного сожаления вследствие обстоятельства, что расы эти, как известно, при столкновении с европейской цивилизацией с каждым годом исчезают».

                  При этом результаты его этнографических изысканий оказались достаточно бедными. За месяцы, проведенные среди туземцев, он едва научился понимать их язык. Хотя М-М. составил словарик из 350 слов местного диалекта и утверждал, что знает, по крайней мере, треть папуасского языка, он с трудом понимал обыденную речь. М-М. решил, что благодаря нескольким фокусам с поджиганием спирта и взрыванием петард он стал своего рода божеством для аборигенов. Что думали сами аборигены о М-М. – неизвестно. Из дневников Маклая следует, что они пытались приспособить его для своих целей – требовали вызвать или прекратить дождь, укрывали у него женщин и детей во время набегов соседей, а также широко пользовались благами европейской цивилизации – обменивали пищу на ножи, топоры, битое стекло и цветные тряпки. Главное заблуждение Маклая относительно собственной божественности было связано опять-таки с лингвистическими проблемами. Он решил, что папуасы считают его Человеком с Луны. Т.е. богом. А ведь возможно, что речь шла всего лишь о цвете его кожи – бледном, как Луна.

                  Деревня близ Маданга, Папуа Новая Гвинея. Фото: Глеб Давыдов

                  Свою нерешительность в этнографических описаниях М-М. объяснял строгими научными требованиями, которые предъявлял к себе. «Я мог бы, – пишет он в примечании у своим «Этнологическим заметкам», – на основании собранного материала написать целый трактат о религиозных представлениях и церемониях и изложить суеверия папуасов, высказав ряд гипотез об их миросозерцании. Я мог бы это сделать, если бы рядом с моими личным наблюдениями и заметками я поставил то, чего не видел и не наблюдал, прикрыл бы все это предположениями и комбинациями. С некоторой ловкостью можно было бы сплесть интересную на вид ткань, в которой было бы нелегко отличить правду от вымысла. Такой образ действий, однако, мне противен: он ставит преграду на пути научного проникновения в это и без того не легкое для исследования поле воззрений и понятий расы, очень отдаленной от нас по степени своего культурного развития. Ведь все догадки и привнесенные теории придают слишком субъективную окраску действительным наблюдениям».

                  Золотые слова, которые следовало бы учитывать Фрезеру и другим светилам этнографии XIX-XX веков. Однако очевидно, что сам М-М., исходя из высших соображений научной строгости, просто упустил уникальную ситуацию, в которой отказался. Виной тому – принципиальная методологическая ошибка. Он выбрал позицию беспристрастного наблюдателя, а не участника туземной жизни, и потому смыслы того, чему он был свидетелем, остались для него закрытыми. Впрочем, позиция беспристрастного наблюдателя была его главным принципом. К собственной жизни он относился точно также.

                  В конце 70-х гг. наука отходит для М-М. на второй план. Наблюдавший эту перемену П.П. Семёнов-Тяншанский писал: «С возвращением 1878 г. Маклая в Сидней заметен уже был решительный поворот в до тех пор вполне последовательном направлении деятельности талантливого нашего соотечественника. Второе продолжительное пребывание посреди дикарей племен Новой Гвинеи и притом в совершенно изменившихся условиях, при коих, вместо прежней своей недоверчивости и отчужденности, папуасы решительно подчинились влиянию белого человека, смотря на него как на какое-то высшее, даже неземное существо, совершенно изменило и отношения Маклая к Папуасам. Вместо того чтобы смотреть на них, как прежде, совершенно объективно, он как бы сроднился с ними, полюбил их и с увлечением вошел в роль их руководителя и покровителя. Такой характер приняла вся дальнейшая его деятельность, и дальнейшие его поездки с 1878 по 1882 г. были обусловлены уже не чисто научными антропологическо-этнографическими целями, а желанием быть трибуном диких папуасов, активным защитником прав по его мнению угнетаемых и стираемых с лица земли австралийских племен. При таком изменении направления деятельности талантливого Маклая первоначальные, чисто научные цели его путешествия отошли для него на второй план».

                  папуаска

                  Фанатичный ученый превращается в политического авантюриста. Выступая исключительно от своего имени, он сталкивал между собой державы, претендовавшие на Новую Гвинею, умудрился пресечь две колониальные экспедиции. Не имея возможности сейчас вдаваться в подробности этих перипетий, упомянем лишь основные моменты.

                  Первую попытку устройства собственного этнографического заповедника он предпринял в 1874 году, о чем и сообщил в ИРГО: «Не считая попытку устроить колонию на этом берегу легкою, я, однако же, не сомневаюсь в ее успехе, побуждаемый идеею человеколюбия и симпатии к несчастному населению. В разговоре с генерал-губернатором (Нидерландской Индии) я предложил ему на деле подтвердить мои слова, т.е. взять на себя в продолжении одного года без помощи одного европейца, а только с несколькими десятками яванских солдат и одною канонерскою лодкою основать на этом берегу Новой Гвинеи колонию и побудить туземцев переменить образ жизни и взаимоотношения между племенами (речь идет о беспрерывных войнах между деревнями и создании Папуасского союза, — Ф.П.). Я поставил два условия: во-первых, я требовал полной самостоятельности моих действий, доходящей до права на жизнь и смерть моих подчиненных и туземцев; во-вторых, положительный отказ принять помощи… от голландского правительства. Губернатор отказал под предлогом того, что правительство не намерено расширять колонии».

                  Рисунок Маклая

                  Позже у Миклухо-Маклая появилась идея организовать над Новой Гвинеей русский или некий европейский протекторат, о чем он вел переговоры с правительствами России и Англии. На родине эта идея сочувствия поначалу не нашла. Из письма П.П. Семенову-Тяньшанскому от 20 января 1878: «Причина отрицательного решения вашей инстанции была «отдаленность страны и отсутствие в ней связи с русскими интересами». Замечу на это, что «отдаленных» стран уже теперь почти не существует, а тем более в будущем, (…) что кроме русских есть еще общечеловеческие интересы, (…) которые должны становиться делом просвещенных и гуманных правительств. (…) Совершенно соглашаясь с мнением Вашего превосходительства о безуспешности русской колонизации, я скажу, что собственно колонизацию я не имею в виду. Мне кажется желательным «протекторат» части Новой Гвинеи».

                  27 октября Миклухо-Маклай 1883 отправил статс-секретарю колоний, лорду Дерби телеграмму следующего содержания: «Туземцы берега Маклая желают политической независимости под европейским покровительством». Англичане на этот раз удовлетворили желание папуасов и сорвали колонизаторское мероприятие, затеянное американским генералом Макивером. Параллельно Маклай продолжал переговоры с российским правительством. Из письма брату: «Берег Маклая будет вероятно аннексирован Англией (…) Я думаю даже просить государя о даровании протектората берегу Маклая. Если Англия действительно расширит свои колониальные владения в Тихом океане, России необходимо будет заняться устройством морских станций на островах Океании. (…) Мне кажется, что горсть решительных и выносливых людей может удержать несколько подходящих островов для России. Не будучи слишком ярым патриотом, я желаю и сделаю все, что могу в этом отношении».

                  Активность М-М. вызывала у англичан беспокойство, которое усилилось после появления в 1882 году у берегов Австралии русской военной эскадры Авраамия Асланбекова. После этого мельбурнская газета «Аргус» задалась вопросом, «не связана ли крейсировка русской эскадры по водам Южного полушария с пребыванием Миклухо-Маклая в Австралии? Не имеет ли Россия видов на Новую Гвинею?». В России, в свою очередь, подозревали, что М-М. работает на англичан. Ему приходится оправдываться через газету. В статье, опубликованной в «Петербургском листке» 22 июня 1886 г., он заявляет: «Все слухи и россказни о том, что я предлагал протекторат над Берегом Маклая Англии, лишены всякого основания и обидны для меня как русского человека и русского подданного». Великим державам не приходило в голову, что Маклай работает исключительно на себя.

                  Папуа Новая Гвинея. Берег Маклая, наши дни. Фото: Глеб Давыдов

                  Видя, что переговоры о российском протекторате не дают результата, М-М. обратился к русскому и английскому правительствам с предложением признать самостоятельность Берега Маклая. Из письма российскому министру иностранных дел Н.К. Гирсу: «При разговоре с генерал-майором Скрачлей, специальным комиссаром, о великобританском протекторате южного берега Новой Гвинеи, я получил от него формальное заверение, что правительство британское не только не будет иметь ничего против признания Россиею независимости Берега Маклая под моим управлением, но что таким признанием оно останется совершенно довольным (…) Считаю лишним распространяться, что моё водворение на береге Маклая может при случае иметь большое значение для России».

                  В конце концов, М-М. не так уж важно, какой официальный статус будет иметь его этнографический заповедник, лишь бы заполучить свой рай. Прибыв в Россию, он дважды встречался с Александром III и получил высочайшее разрешение поднять на Берегу Маклая русский государственный флаг, однако вопрос о статусе территории должна решить специально организованная комиссия. М-М. тем временем подыскивал кого-нибудь, кто присмотрел бы за его имуществом на Новой Гвинее. И тут дело приняло оборот, которого он, видимо, не ожидал. Он пишет Н.К. Гирсу: «Имея на островах Тихого океана земельную собственность и нуждаясь в содействии нескольких благонадежных лиц для … присмотра за ней, я предложил через посредство одной из петербургских газет, а именно, «Новостей», желающим сообщить … мне об их готовности отправиться туда. Совершенно неожиданно для меня, число изъявивших решение, доходит в настоящее время до 220. … Я намереваюсь испросить у его императорского величества государя императора разрешить основать русскую колонию на Берегу Маклая или одном из островов Тихого океана».

                  Число желающих всё увеличивалось и вскоре перевалило за 2000 человек. Публика эта была весьма разношерстная. Вот как описывает собрание «колонистов» журналист «Петербургского листка»: «Были видны и армейские и флотские мундиры, франтоватые жилетки и потертые пальто, и русские шитые сорочки».

                  Понимая, что ситуация выходит из-под контроля, М-М. решился создать в Океании русскую колонию.

                  Проект колонии расписан довольно подробно – в нём определены условия переезда, структура самоуправления, экономическое устройство и прочее, но один пункт настораживает: «При выборе места для колонии принять во внимание следующие условия: хороший морской порт, порядочный климат, здоровая еда, плодородие почв». По сути, это конспективное описание бытовых условий рая. При этом кому, как не Маклаю, было знать гибельные для европейца природные и климатические особенности Океании. Иными словами места, где должна была обосноваться колония, не существовало. Он называл его «остров Маклая». Этот остров не был помечен ни на одной карте Маклая. На прямой вопрос Александра III о предполагаемом месте размещения колонии путешественник также не дал определенного ответа. Утопия в этимологическом значении слова. Место, которого нет.

                  Здравый смысл, однако, восторжествовал. В октябре 1886 года был собран комитет из представителей министерств иностранных дел, внутренних дел, морского и военного для обсуждения проекта Маклая. Комитет постановил отказать решительно и бесповоротно. Соответствующую резолюцию наложил Александр III.

                  Маклая это не смутило. Действительно, какая резолюция может остановить бестию, стремящуюся к бесстрастному счастью-небытию? М-М. записывает в дневнике: «Никакое решение комиссии, ни даже высочайший отказ не повлияют на моё решение поселиться на острове Тихого океана, хотя и изменят образ осуществления моих планов…». Маклай решает финансировать экспедицию за свой счёт. Деньги должны поступить от публикации трудов, работу над которыми он продолжал, несмотря на резкое ухудшение здоровья.

                  15 апреля 1888 года в газетах появилось объявление: «Вчера в клинике Виллие в Санкт-Петербурге в 8 часов 30 минут вечера скончался на 42-м году жизни после продолжительной и тяжелой болезни Николай Николаевич Миклухо-Маклай. Смерть застала Николая Николаевича тогда, когда он обрабатывал второй том записок о своих путешествиях».

                  В юности Миклухо-Маклай встречался в Веймере с Иваном Тургеневым. Его тогда поразили слова писателя о счастье: «Когда человек чего хочет – он не может быть счастлив».

                  Текст подготовлен для коммьюнити Чиптрип.

                  Другой текст Федора Погодина о Миклухо-Маклае вы найдете здесь.

                  Ну, и к чему вы все это, Глеб, затеяли? Кому ты хочешь что-то доказать всей этой Неудобной литературой? Разве так можно что-нибудь изменить?… Эти вопросы мне задала на днях одна коллега.

                  Отвечаю. Проект Неудобная литература это, конечно, очень важный проект. Как и все прочие божественные игры пастушка Кришны. Те самые, ради которых род идет на род и друг уничтожает друга. Помните, что Кришна сказал своему другу и ученику Арджуне, когда тот не хотел сражаться? Надо, Арджуна, надо. И не переживай о том, что тебе предстоит убить стольких людей. Ибо никто из рожденных на самом деле не умирает (см. Бхагавадгита). Все происходящее – божественные игры, единственная цель которых – поразвлечь господа.

                  Шри Кришна

                  Конечно, никакой Неудобной литературы не существует. Как не существовало никогда никаких Проклятых поэтов, и никакой Возвращенной литературы, и никакой Великой русской литературы, и никаких битников. Все это лишь названия, ярлыки – для удобства систематизации и для развлечения веселого Кришны. Не в названиях дело. А в том, что есть несколько очень неплохих, мало кому известных, почти незамеченных читающей публикой текстов. Которые мне бы очень хотелось, чтобы были замечены. Потому что, по моему скромному мнению, они того вполне заслуживают. Вот я и придумал всю эту Неудобную литературу и весь этот опрос. Да и литературный процесс слегка хотелось пошевелить. И он, кстати, зашевелился. Вот Виктор Топоров опускает под землю лит.критика Сергея Белякова. А вот лит.критик Кирилл Анкудинов витийствует:

                  «В сугубом невнимании общества к современной литературе и к писателям в первую очередь ответственна сама литература (выделено автором, — Г.Д.). Виноваты писатели — своим эгоцентризмом, своим иерархизмом, своей клановой замкнутостью они убили какой бы то ни было социальный смысл литературы».

                  Убили. Убили негра! Ни за что, ни пpо что, суки, замочили.

                  Конечно, политика умалчивания, которую лит.критики и редакторы («своим эгоцентризмом, своим иерархизмом, своей клановой замкнутостью») возвели в культ и необходимость, не позволяет им обратить непосредственное внимание на проект Неудобная литература (что и требовалось доказать). Но для меня ясно, что вся эта начавшаяся сейчас грызня в стане профессионалов литературного процесса отчасти спровоцирована и Неудобной литературой, и будет еще продолжаться и продолжаться – до тех пор, пока лит.критики, редакторы толстых журналов и редакторы издательств будут чувствовать «запах говна в тесной квартире» (по меткому выражению г-на Бутова из «Нового мира»).

                  Что ж… А я (вместе с Кришной и, надеюсь, вместе с вами, уважаемые читатели Перемен) неплохо повеселился. Мы выслушали множество интересных и не очень интересных, необычных и банальных, мудрых и неожиданных, короче, разных мнений. Мнений по вопросам, на которые лично мне в начале этого исследования хотелось найти ответы (и я на них ответы нашел).

                  Некоторые ответы (например, на последний вопрос – по поводу перехода большой литературы в интернет) крайне удивили меня. Не думал даже, что люди до такой степени не замечают, что бумага уже, в общем-то, умерла. Упорство некоторых писателей и лит.критиков мне напомнило ситуацию с виниловыми пластинками лет 20 назад: когда появились компакт-диски, многие меломаны говорили, что винил звучит лучше и ни что его не заменит, а когда появились мп3, они говорили, что качество компакта гораздо круче и у мп3 есть будущее только в интернете… и ведь насчет качества звука все это действительно было правдой, но слушают ли все эти люди до сих пор винил, вот в чем вопрос? Да, кое-кто слушает, но очень мало кто.

                  Некоторые из сделанных мной выводов имеют веские основания и реально относятся к книгам, которые мы включили в проект Неудобная литература. Наверное, не ко всем. Потому что, хочу подчеркнуть, в проекте Неудобная литература представлены, конечно же, очень разные книги. И, как я уже говорил в одной из частей Хроники, неудобны они лишь условно – и каждая по-своему. И не всем неудобны. Кому-то очень даже удобны, приятны и интересны.

                  Короче, все это был забавный хэппенинг. Закончить который мне бы хотелось пьеской Хармса «Неудачный спектакль». Чем-то она мне напоминает нашу Неудобную литературу. Впрочем, хочется верить, что проект мой вышел чуть более удачным, чем спектакль из хармсовской сценки.

                  P.S.: Выражаю огромную благодарность всем, кто ответил на вопросы и содействовал проведению акции, а особенно: Виктории Шохиной, Льву Пирогову и Злате Николаевой. Спасибо также всем, кто читал.

                  Хроника Неудобной литературы будет продолжена, если к тому появятся поводы. А вот Содержание Хроники проекта Неудобная литература – в том порядке, в котором я рекомендую вам ее читать, чтобы получилась занятная драматургия (впрочем, это гипертекст, и у вас могут возникнуть свои соображения на эту тему):

                  Переписка с Александром Ивановым из Ад Маргинем и представление романов «Побег» и «Мотобиография»
                  Виктор Топоров и его Опция отказа. Как это работает, или как найти издателя
                  Ответы Дмитрия Быкова
                  Ответы Сергея Шаргунова
                  Ответы Вячеслава Курицына
                  Ответы Николая Климонтовича
                  Ответы Владимира Сорокина
                  Ответы Дмитрия Бавильского
                  Ответы Александра Иванова
                  Невозможность продать (в символическом смысле)
                  Ответы Льва Данилкина
                  «Хорошая вещь пробьется», или Неудобность Галковского
                  Ответы Андрея Бычкова
                  Ответы Лидии Сычевой
                  Ответы Виктора Топорова
                  О том, как в толстых журналах 80-х понимали «гласность», а также об отношении издателей к сетевой литературе
                  Ответы Алексея Варламова
                  Ответы Игоря Панина
                  «Новый мир» реагирует на Неудобную литературу. Михаил Бутов VS Виктор Топоров
                  Ответы Льва Пирогова
                  Ответы Евгения Лесина
                  КУКУШКИНЫ ДЕТКИ. Роман Олега Давыдова (к началу первой публикации)
                  Ответы Лизы Новиковой
                  Ответы Сергея Белякова
                  Ответы Ефима Лямпорта
                  «А вокруг скачут критики в мыле и пене…» (про литературных критиков)
                  Роман «Побег» и МИТИН ЖУРНАЛ
                  Ответы Романа Арбитмана
                  Переходный период. Битники, Пелевин и — ответы Виктории Шохиной
                  Ответы Макса Немцова
                  Ответы Юрия Милославского
                  Ответы Дениса Яцутко
                  Таба Циклон и Джаз на обочине. Гонзо-стайл и антихипстеры
                  Игры пастушка Кришны

                  Книги проекта Неудобная литература

                  Вся Хроника Неудобной литературы всегда доступна вот по этой ссылке.

                  Медленные медиа

                  На Часкоре сегодня опубликовали перевод манифеста Медленных медиа, который в начале этого года написали немецкие активисты от прогрессивных СМИ. Конечно, идея Медленных медиа — это тренд. Который станет модным и востребованным в ближайшее время. Поскольку «Перемены» (еще до публикации часкоровского перевода) успели уже выдвинуть в кандидаты на роль российских Медленных медиа (см., например, здесь, в конце поста), я в двух словах пропишу здесь свою позицию.

                  Безусловно, по части перечисленных в манифесте характеристик Перемены подходят под определение Медленных медиа. Уже год как на нашей официальной страничке «О САЙТЕ» есть следующие строки:

                  Перемены – это веб-журнал, большинство обновлений которого не привязаны к конкретному времени и с интересом будут читаться как сегодня, так и через лет семьдесят. То есть это периодическое издание «долгого действия». Медиа, в котором в качестве актуального временного цикла принята не еженедельность, ежемесячность или ежегодность, а периоды гораздо больших масштабов – например, столетие.

                  В этом смысле мы предвосхитили декларации немцев, которые пишут:

                  10. «Медленные медиа» не устаревают. У них большая продолжительность жизни, и они выглядят свежо даже спустя десятилетия. Их качество не снижается в течение времени, а напротив, как дорогой коньяк, они только приобретают в цене.

                  В оригинале это звучит еще решительнее: «Slow Media are timeless».

                  Дальше, по каким еще пунктам мы совпадаем, а по каким расходимся: (далее…)

                  В этот раз на вопросы проекта Неудобная литература отвечает поэт и публицист Игорь Панин. Член Союза Писателей России с 2000 г. Автор трех книг стихов. Публиковался в различных российских литературных изданиях: газетах, журналах, сборниках. Автор многочисленных статей о культуре и политике в российской и зарубежной прессе. Шеф-редактор литературного отдела «Литературной газеты».

                  Игорь Панин

                  Читаете ли вы современную художественную литературу, публикуемую в издательствах и толстых журналах? Если да, то как часто? Многое ли нравится? Если есть, назовите, пожалуйста, последнюю из понравившихся книг (роман, повесть, рассказ), ее автора и, по возможности, время и место ее публикации.

                  — Разумеется, читаю. Большая часть прочитанного мне не нравится. однако это не означает, что хороших произведений не появляется в периодике или на книжных прилавках. Просто их нужно искать. Последняя понравившаяся мне книга — сборник стиховорений Дмитрия Быкова «Отчет» (кстати, весьма характерно, что, перечисляя литературные жанры, Вы проигнорировали стихи).

                  Часто бывает так, что издательства и толстые журналы отказываются публиковать по-настоящему хорошие тексты, называя разные причины отказа, либо без объяснения причин. Как вы думаете, почему это происходит? Каковы, как вы полагаете, настоящие причины таких отказов?

                  — Основная причина — финансы. Любое издательство заинтересовано в прибыли. В меньшей степени это касается толстых журналов, там в основном отстаиваются клановые интересы. Но я понимаю тех же издателей. Это ведь не литераторы, это коммерсанты. И если, допустим, Акунин хорошо продается, то зачем вкладывать деньги в какого-нибудь самородка, книги которого все равно не будут иметь большой популярности?

                  Читаете ли вы статьи литературных критиков и обозревателей книжных новинок? Если да, то кто из этих критиков и обозревателей на ваш взгляд наиболее адекватен?

                  — Лучшим критиком и обозревателем я считаю Льва Пирогова; приятно работать с ним в одной редакции.

                  Как вы думаете, переместится ли в ближайшие лет десять хорошая (большая) литература окончательно в интернет? Отпадет ли необходимость в бумажных изданиях? Если нет, то почему вы так думаете?

                  — Не переместится, но, полагаю, еще больше закрепится в Сети. Вспомните, лет 10 назад Интернет был в основном прибежищем для графоманов, которые размещали там свои вирши. А сейчас даже очень известные авторы ведут блоги, имеют личные сайты, вовсю общаются с поклонниками.

                  ***

                  Хроника Неудобной литературы будет продолжена, если к тому появятся поводы. А вот Содержание Хроники проекта Неудобная литература – в том порядке, в котором я рекомендую вам ее читать, чтобы получилась занятная драматургия (впрочем, это гипертекст, и у вас могут возникнуть свои соображения на эту тему):

                  Переписка с Александром Ивановым из Ад Маргинем и представление романов «Побег» и «Мотобиография»
                  Виктор Топоров и его Опция отказа. Как это работает, или как найти издателя
                  Ответы Дмитрия Быкова
                  Ответы Сергея Шаргунова
                  Ответы Вячеслава Курицына
                  Ответы Николая Климонтовича
                  Ответы Владимира Сорокина
                  Ответы Дмитрия Бавильского
                  Ответы Александра Иванова
                  Невозможность продать (в символическом смысле)
                  Ответы Льва Данилкина
                  «Хорошая вещь пробьется», или Неудобность Галковского
                  Ответы Андрея Бычкова
                  Ответы Лидии Сычевой
                  Ответы Виктора Топорова
                  О том, как в толстых журналах 80-х понимали «гласность», а также об отношении издателей к сетевой литературе
                  Ответы Алексея Варламова
                  Ответы Игоря Панина
                  «Новый мир» реагирует на Неудобную литературу. Михаил Бутов VS Виктор Топоров
                  Ответы Льва Пирогова
                  Ответы Евгения Лесина
                  КУКУШКИНЫ ДЕТКИ. Роман Олега Давыдова (к началу первой публикации)
                  Ответы Лизы Новиковой
                  Ответы Сергея Белякова
                  Ответы Ефима Лямпорта
                  «А вокруг скачут критики в мыле и пене…» (про литературных критиков)
                  Роман «Побег» и МИТИН ЖУРНАЛ
                  Ответы Романа Арбитмана
                  Переходный период. Битники, Пелевин и — ответы Виктории Шохиной
                  Ответы Макса Немцова
                  Ответы Юрия Милославского
                  Ответы Дениса Яцутко
                  Таба Циклон и Джаз на обочине. Гонзо-стайл и антихипстеры
                  Игры пастушка Кришны

                  Книги проекта Неудобная литература

                  Вся Хроника Неудобной литературы всегда доступна вот по этой ссылке.

                  29 июня 1900 года родился Антуан де Сент-Экзюпери, чье творчество отнюдь не ограничивалось «Маленьким принцем»

                  Антуан де Сент-Экзюпери

                  В нашей стране Экзюпери – при всей его громадной, избыточной популярности и в значительной мере благодаря ей – оказался прочитан как бы «по касательной». И почти не услышан в своих главных, настоящих смыслах. (далее…)

                  ПОБЕГ. Суламиф Мендельсон

                  Мы начинаем публикацию четвертой части романа Суламифа Мендельсона «Побег». (Суламифь это женское имя, а автор «Побега» – мужчина. Когда мы с ним встречались на Гавайях, он сказал, что правильно было бы писать его имя как Суламиф, без мягкого знака.) Первую и вторую части «Побега» мы напечатали еще в 2007 году, а третью — в 2009 году. И вот теперь мы договорились о публикации четвертой части (всего в романе ШЕСТЬ частей).

                  Еще раз отмечу, что это уже не первая публикация романа. Впервые текст напечатали в 1988 году, в трех номерах легендарного самиздатовского журнала «МИТИН ЖУРНАЛ». В архиве «Митиного журнала» на сайте издательства КОЛОННА находим, что начало «Побега» было опубликовано в №19, продолжение – в 20-м и окончание – в 21-м.

                  В нашем распоряжении также оказалась рецензия на 19-й номер «Митиного журнала» (на тот самый, в котором началась публикация «Побега»). Рецензия была опубликована в другом легендарном самиздатовском органе – в журнале «Гласность» (издававшемся под руководством Сергея Григорьянца). Эту рецензию я дословно и полностью приведу чуть ниже, а пока – несколько выдержек из уже упоминавшегося в хронике проекта НЕУДОБНАЯ ЛИТЕРАТУРА интервью с Дмитрием Волчеком, основателем и бессменным главным редактором «МИТИНОГО ЖУРНАЛА». Из этого интервью (оно пару месяцев назад появилось на портале «Опенспейс» и наделало шороха) становится кое-что ясно.

                  Вот как Дмитрий характеризует свою культурную политику (и, в частности, редакционную политику «Митиного журнала»):

                  «…Меня интересуют иконокласты и аутсайдеры, но не сегодняшние, потому что больше нет запретов, а из тех времен, когда культура была опутана цензурными цепями. Бунт, но в прошедшем времени. Книги, которые продавались из-под прилавка, которые прятали, когда появлялся жандарм. Книги, которые отказывались набирать в типографиях, книги, которые изымали на таможне. Дикие, опасные книги. Книги, без которых не было бы нашей свободы».

                  Дмитрий Волчек

                  Речь тут идет, видимо, о нынешней культурной политике Волчека, но, понятно, что и тогда, в 1988 году, его в не меньшей степени интересовали именно «дикие и опасные» книги, которые прямиком вели к свободе. И в этих словах, в частности, можно усмотреть объяснение причин, по которым был напечатан тогда у него в трех номерах с продолжениями роман «Побег»… (Кстати, в этом романе, написанном в 1982 году, слово «перестройка» повторяется для того времени удивительно часто, оно тогда еще не особо было в ходу. Вообще при внимательном чтении в «Побеге» обнаруживается множество прозрений относительно событий, произошедших лет через пять-восемь после написания этого текста. А некоторые авторские отступления, — например то, с которого начинается первая глава Части четвертой, — прямо указывают на то, что автор не просто «занимается литературой», но – моделирует будущее.)

                  Информационным поводом для опенспейсковского интервью послужило 25-летие «Митиного журнала» и выход 64-го его номера – после пятилетнего перерыва. И вот интервьюер спрашивает у Дмитрия Волчека:

                  — Почему вы заморозили проект на пять лет и почему решили оживить его сейчас?

                  А Волчек отвечает:

                  — Журнал — своего рода дайджест того, что публикует «Колонна». Но издательство может держаться на переводах, а русский литературный журнал (ну, это альманах на самом деле, сборник) требует важной русской прозы. Где ее взять? Ведь никто ничего не пишет.

                  Весь механизм у меня был собран, но руля не хватало, и вот в прошлом году мне прислали несколько текстов Артура Аристакисяна. Артур — великий режиссер, он снял главный российский фильм 90-х. «Ладони» находятся вне всего, что принято называть кинематографом, это некий священный текст, подземное евангелие, изложенное пещерными апостолами. То, что он пишет, тоже очень необычный тип повествования — такая последняя лента Крэппа, уходящая прямо в рану на затылке.

                  Журнал, конечно, вышел очень кстати, когда появилось впечатление, что кошмарный паровоз начал скрежетать и останавливаться. Надеюсь, что какой-нибудь бесстрашный Саид пустит его под откос окончательно. Было бы отлично, если бы заодно рухнула и вся система книготорговли, гнуснейшая, убивающая литературу. Все книги станут электронными и бесплатными, а эта дрянь советская пусть сгинет навсегда.

                  Конец цитаты.

                  То есть именно современная русская проза – это структурообразующий элемент «Митиного журнала». И до тех пор, пока Дмитрий Волчек не мог найти «важной русской прозы», журнал не выходил. Пять лет. И вот как раз в этом-то основном отделе (занимающем самое большое количество страниц номера и служащем его концептуальным стержнем) был опубликован в 1988 году роман «Побег»…

                  Ну а теперь – рецензия из журнала «Гласность» на 19-й номер «Митиного журнала» (на тот самый, напомню, в котором началась первая публикация романа «Побег»).

                  Цитируется по: 1988 год, журнал «Гласность» (выходил под руководством Сергея Григорьянца), №21.

                  «МИТИН ЖУРНАЛ» № 19
                  О.АБРАМОВИЧ

                  В «MЖ» невозмутимо соседствуют тексты, казалось бы, несовместимые, но — странное дело — каким-то магическим образом тяготеющие друг к другу. Так, например, в поэтическом отделе журнала соседствуют Ю.Кисина — усердная сторонница мета-метафоризма, и концептуалист М.Сухотин. Я долго не находила слов, чтобы охарактеризовать это вопиющее соседство, но потом они нашлись: «сатир и нимфа». Оказывается, всего-навсего, классический сюжет.

                  Столь же изящно соседствует в отделе прозы B.C. с Гаем Девенпортом. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы предпочесть второго первому. О каждом из них можно было бы написать, но я пишу о «Митином журнале». А «Митин журнал» представляет читателям не литературные произведения, а те силовые поля, что возникают между ними; собственно только эти поля и имеют значение для читателя, ибо жить ему именно в них, а не внутри какой-либо из литератур.

                  Все вышесказанное опровергается текстом, занимающим основной объем номера — романом Суламифи Мендельсон «Побег». В этом романе можно жить. Во-первых, он хорошо написан, его видно, он стоит перед глазами. Во-вторых, в отличие от многих современных романов, чьи пространства являются духовной собственностью их автора, и чей читатель смеет претендовать разве что на роль молчаливого зрителя, — роман «Побег» — это гостеприимный дом, где желанный гость-читатель с удовольствием ощущает свою уместность. С ним не заигрывают, с ним играют, и ставки высоки.

                  Дальше две небольшие пьесы. Одна из них — «Шаровая молния из Джиннистана», принадлежащая перу А.Вишневского, поначалу очаровывает, но увы разочаровывает под конец. Кажется, юный автор успел повидать немало интересных людей и наслушаться рассказов о них, но не имел случая узнать, что же там, за оберткой.

                  Публикация пьесы Л.Бабанского «Разве мы плохо себя ведем?» — своеобразный эксперимент. Этот текст не литературен по своей природе, написан он для театра и откровенно рассчитан на сотрудничество режиссера. Что ж, почему бы читателю не поиграть в режиссера, тем более, что отдел называется не «Драматургия», а «Театр».

                  В отделе «Изыскания», в котором не редки воистину изысканные тексты, на сей раз — одно из уравнений с тремя неизвестными. В.Набоков рассказывает американским студентам о М.Горьком. Этот текст — не более, чем инструмент, некоторый оператор. Лишь в том случае, если читатель имеет достаточную информацию о каких-либо двух неизвестных, при помощи этого текста он сможет вычислить третье.

                  В журнале есть еще кое-что, но пусть оно окажется сюрпризом для тех, кого мне удалось убедить в том, что этот номер стоит прочитать.

                  glasnost

                  ***
                  Еще раз ссылки: «Побег» — с самого начала. А вот начало четвертой части.

                  ***

                  Хроника Неудобной литературы будет продолжена, если к тому появятся поводы. А вот Содержание Хроники проекта Неудобная литература – в том порядке, в котором я рекомендую вам ее читать, чтобы получилась занятная драматургия (впрочем, это гипертекст, и у вас могут возникнуть свои соображения на эту тему):

                  Переписка с Александром Ивановым из Ад Маргинем и представление романов «Побег» и «Мотобиография»
                  Виктор Топоров и его Опция отказа. Как это работает, или как найти издателя
                  Ответы Дмитрия Быкова
                  Ответы Сергея Шаргунова
                  Ответы Вячеслава Курицына
                  Ответы Николая Климонтовича
                  Ответы Владимира Сорокина
                  Ответы Дмитрия Бавильского
                  Ответы Александра Иванова
                  Невозможность продать (в символическом смысле)
                  Ответы Льва Данилкина
                  «Хорошая вещь пробьется», или Неудобность Галковского
                  Ответы Андрея Бычкова
                  Ответы Лидии Сычевой
                  Ответы Виктора Топорова
                  О том, как в толстых журналах 80-х понимали «гласность», а также об отношении издателей к сетевой литературе
                  Ответы Алексея Варламова
                  Ответы Игоря Панина
                  «Новый мир» реагирует на Неудобную литературу. Михаил Бутов VS Виктор Топоров
                  Ответы Льва Пирогова
                  Ответы Евгения Лесина
                  КУКУШКИНЫ ДЕТКИ. Роман Олега Давыдова (к началу первой публикации)
                  Ответы Лизы Новиковой
                  Ответы Сергея Белякова
                  Ответы Ефима Лямпорта
                  «А вокруг скачут критики в мыле и пене…» (про литературных критиков)
                  Роман «Побег» и МИТИН ЖУРНАЛ
                  Ответы Романа Арбитмана
                  Переходный период. Битники, Пелевин и — ответы Виктории Шохиной
                  Ответы Макса Немцова
                  Ответы Юрия Милославского
                  Ответы Дениса Яцутко
                  Таба Циклон и Джаз на обочине. Гонзо-стайл и антихипстеры
                  Игры пастушка Кришны

                  Книги проекта Неудобная литература

                  Вся Хроника Неудобной литературы всегда доступна вот по этой ссылке.

                  На самом деле разговор о Неудобной литературе начался на Переменах уже давно. Даже с самого, может быть, того момента, как заработал этот сайт. Тема-то ведь вечная – перемены, которых так боятся люди, и люди, которые творят перемены.

                  А не так давно была на Переменах серия публикаций о битниках. Тоже ведь про Неудобную литературу… Скажем, вот в тексте Михаила Побирского о Уильяме Берроузе (а Берроуз, конечно, классик Неудоблита) уже шла речь о том же, о чем я говорил в статье про Фрейда — о моменте перехода передовых научных и эстетических открытий в область массовой культуры с целью их хоть как-то вообще окультурить и ужиться с ними: «Попробуем понять, зачем в биографических опусах, в кино, в интернете и на телевидении очень серьезного писателя-интеллектуала нам представляют совершеннейшим болваном, опиатным монстром, сухим старикашкой-проповедником из чёрно-белого вестерна? Ответ прост. Всё, что непонятно, нестандартно, что выходит за рамки общепринятых норм и понятий, очень трудно продать. И вообще – со всем этим очень трудно ужиться. Проще это классифицировать, определить, таким образом упрощая и как бы девальвируя истинную ценность предмета, но – повышая его сиюминутный коммерческий потенциал и степень его общественного комфорта. Сказано – сделано, и вот один из глубочайших писателей современности, словно по мановению волшебной палочки, превращается в балаганного шута, потешающего неискушенную публику на импровизированной сцене заплёванного балаганного вагончика».

                  Другой момент перехода подробно описан Викторией Шохиной в ее статье о Джеке Керуаке (там изложена история о том, как и благодаря чему битники прославились и постепенно стали частью удобной культуры, и чем этот переход закончился для одного из главных героев битнического движения). Кстати, Виктория Шохина была тем решающим «редактором-таможенником» (она работала тогда в журнале «Знамя»), благодаря которому в свое время Виктор Пелевин перешел из разряда не очень удобных литераторов во вполне удобные. (Хотя и после этого у него было с этим много проблем – литературные критики, нутром почуяв неудобное в удобном контексте и удобной форме, устроили Пелевину натуральную травлю, отголоски которой слышатся и до сих пор.)

                  Вот что написала мне по этому поводу сама Виктория Львовна:

                  «Да, действительно, в «Знамени» была первая толстожурнальная публикация Пелевина. Но до этого его печатали в журналах: «Наука и религия», «Знание — сила», «Химия и жизнь». В издательстве «Текст» готовился к выходу сборник рассказов «Синий фонарь». Но все это проходило по ведомству фантастики, а ему надо было попасть в «большую литературу». И конечно, «Знамя» ему в этом способствовало. Потом Пелевина подхватил «Новый мир» (повесть «Желтая стрела») и «Октябрь» (рассказы). Понятно, что многое зависит от редактора. Но я была не единственным понимающим редактором. В других журналах такие тоже были. Так что шансы опубликоваться в толстом журнале у него были и без меня».

                  Ну, может быть, были. Хотя я склонен думать, что Виктория Шохина просто из скромности так говорит… Впрочем, ей виднее.

                  Виктория Шохина

                  А вот ее ответы на вопросы Неудобной литературы:

                  Читаете ли вы современную художественную литературу, публикуемую в издательствах и толстых журналах? Если да, то как часто? Многое ли нравится? Если есть, назовите, пожалуйста, последнюю из понравившихся книг (роман, повесть, рассказ), ее автора и, по возможности, время и место ее публикации.

                  Ответ: Книги, выпускаемые издательствами, читаю, естественно, постоянно. Последняя из понравившихся – «Метель» Владимира Сорокина (М.: АСТ, 2010). Толстые журналы просматриваю в Журнальном зале на russ.ru. Назову еще из того, что заинтересовало и понравилось, — книгу «Леонид Леонов. Игра его была огромна» Захара Прилепина (М.: Молодая гвардия, 2010. ЖЗЛ), повесть «Вась-Вась» Сергея Шаргунова («Новый мир», 2010, №4).

                  Часто бывает так, что издательства и толстые журналы отказываются публиковать по-настоящему хорошие тексты, называя разные причины отказа, либо без объяснения причин. Как вы думаете, почему это происходит? Каковы, как вы полагаете, настоящие причины таких отказов?

                  Ответ: У издательств и у толстых журналов разная мотивация. Издательства прежде всего заинтересованы в окупаемости книги. Редкие случаи бескорыстного служения литературе в расчет не берем.

                  Толстые журналы руководствуются более сложными побуждениями: идеологическими, даже политическими. А также своими представлениями о прекрасном, личными пристрастиями главных редакторов и просто редакторов. И т.д.
                  Все это – в совокупности или по отдельности – может стать причиной отказа. Кроме того, толстые журналы по самой своей природе консервативны: это у них еще советских времен. Скажем, тексты Владимира Сорокина для толстого журнала – любого! – неприемлемы в силу их эстетического радикализма.
                  Притом – парадокс! – журналы хотят открывать новые имена. Это для них дело чести. И ведь открывают.

                  Читаете ли вы статьи литературных критиков и обозревателей книжных новинок? Если да, то кто из этих критиков и обозревателей на ваш взгляд наиболее адекватен?

                  Ответ: Конечно, читаю. Про адекватность говорить не буду. Скажу лучше, кто мне интересен: Григорий Дашевский («КоммерсантЪ»), Виктор Топоров («Частный корреспондент»), Лев Данилкин («Афиша»), Михаил Бойко («НГ- Ex libris»). Еще, пожалуй, Галина Юзефович.

                  Появился недавно такой замечательный паренек Василий Ширяев из поселка Волканого на Камчатке (хотя мне иногда кажется, что нет такого поселка…). Печатается в журнале «Урал» и в «Литературной России». Всегда интересна критика в исполнении прозаиков – Романа Сенчина и Сергея Шаргунова.

                  Как вы думаете, переместится ли в ближайшие лет десять хорошая (большая) литература окончательно в интернет? Отпадет ли необходимость в бумажных изданиях? Если нет, то почему вы так думаете?

                  Ответ: Слово «окончательно» подразумевает, что «хорошая (большая) литература» уже почти вся – в Интернете. Однако это не так. И кстати, Интернет вовсю рекламирует книги. Так что в ближайшие десять лет необходимость в бумажных изданиях не отпадет. Да и книгу в руках держать все-таки приятнее, чем ридер. А еще есть экономическая составляющая: вряд ли акулы издательского бизнеса так легко откажутся от прибыли. Может, все изменится лет через тридцать, но не раньше.

                  ***

                  Хроника Неудобной литературы будет продолжена, если к тому появятся поводы. А вот Содержание Хроники проекта Неудобная литература – в том порядке, в котором я рекомендую вам ее читать, чтобы получилась занятная драматургия (впрочем, это гипертекст, и у вас могут возникнуть свои соображения на эту тему):

                  Переписка с Александром Ивановым из Ад Маргинем и представление романов «Побег» и «Мотобиография»
                  Виктор Топоров и его Опция отказа. Как это работает, или как найти издателя
                  Ответы Дмитрия Быкова
                  Ответы Сергея Шаргунова
                  Ответы Вячеслава Курицына
                  Ответы Николая Климонтовича
                  Ответы Владимира Сорокина
                  Ответы Дмитрия Бавильского
                  Ответы Александра Иванова
                  Невозможность продать (в символическом смысле)
                  Ответы Льва Данилкина
                  «Хорошая вещь пробьется», или Неудобность Галковского
                  Ответы Андрея Бычкова
                  Ответы Лидии Сычевой
                  Ответы Виктора Топорова
                  О том, как в толстых журналах 80-х понимали «гласность», а также об отношении издателей к сетевой литературе
                  Ответы Алексея Варламова
                  Ответы Игоря Панина
                  «Новый мир» реагирует на Неудобную литературу. Михаил Бутов VS Виктор Топоров
                  Ответы Льва Пирогова
                  Ответы Евгения Лесина
                  КУКУШКИНЫ ДЕТКИ. Роман Олега Давыдова (к началу первой публикации)
                  Ответы Лизы Новиковой
                  Ответы Сергея Белякова
                  Ответы Ефима Лямпорта
                  «А вокруг скачут критики в мыле и пене…» (про литературных критиков)
                  Роман «Побег» и МИТИН ЖУРНАЛ
                  Ответы Романа Арбитмана
                  Переходный период. Битники, Пелевин и — ответы Виктории Шохиной
                  Ответы Макса Немцова
                  Ответы Юрия Милославского
                  Ответы Дениса Яцутко
                  Таба Циклон и Джаз на обочине. Гонзо-стайл и антихипстеры
                  Игры пастушка Кришны

                  Книги проекта Неудобная литература

                  Вся Хроника Неудобной литературы всегда доступна вот по этой ссылке.