Все правильно. Бродский – бог. Это не лесть. И не преувеличение. А просто – рабочий термин. Но боги существует для вопрошания. Для тяжбы с ними. Для того чтобы биться в ночи, как Иаков. И – да, для проклятий тоже, в конце-то концов. Именно в этом им, бесконечным, от нашего конечного брата польза.
Спасибо – за невозможность!
Это можно назвать как угодно: скромностью, робостью, смирением или просто трусостью и желанием снять с себя в дальнейшем всякую ответственность – но что бы это в итоге ни было, ясно, что было в начале. А в начале был Бродский – как полная невозможность разговора о нем. (далее…)
Теперь почитаем ответы на вопросы проекта Неудобная литература, которые (ответы) прислал литературный критик и писатель Роман Арбитман. Два слова о нем: родился, учился, живет и работает в Саратове. Публиковался в журналах «Урал», «Волга», «Новый мир», «Знамя» и других изданиях, пишет преимущественно о фантастической и детективной литературе. Публикуется также под разными псевдонимами. В частности, под псевдонимом Лев Гурский вышла его альтернативно-историческая книга о самом себе «Роман Арбитман. Биография второго президента России» (ниже — как раз ее обложка). Член Союза российских писателей и Академии современной российской словесности, лауреат нескольких литературных премий.
Читаете ли вы современную художественную литературу, публикуемую в издательствах и толстых журналах? Если да, то как часто? Многое ли нравится? Если есть, назовите, пожалуйста, последнюю из понравившихся книг (роман, повесть, рассказ), ее автора и, по возможности, время и место ее публикации.
Худлит читаю – не всегда для души, чаще по работе. Толстые журналы («Новый мир», «Знамя», «Дружба народов», «Волга», «Звезда», «Октябрь» и др.) просматриваю, читаю выборочно – для души, а не по работе. Из последнего, что понравилось, — рассказ Всеволода Бенигсена «Пзхфчщ!» в журнале «Знамя» (2010, №4). Это первая часть «Русского диптиха». Вторая часть меня увлекла меньше: финал неинтересный.
Часто бывает так, что издательства и толстые журналы отказываются публиковать по-настоящему хорошие тексты, называя разные причины отказа, либо без объяснения причин. Как вы думаете, почему это происходит? Каковы, как вы полагаете, настоящие причины таких отказов?
Издательства довольно часто не берут «по-настоящему хорошие
тексты», ибо не уверены, что смогут их продать (или не желая потратить на «неформатных» авторов чуть больше времени и пиара, чем обычно). Журналы отказывают по разнообразным причинам – от объема (слишком велик) до соображений политкорректности. Впрочем, если текст по-настоящему хорош, он все равно увидит свет. Хотя никто не гарантирует, что он будет замечен, прочитан и оценен по заслугам.
Читаете ли вы статьи литературных критиков и обозревателей книжных новинок? Если да, то кто из этих критиков и обозревателей на ваш взгляд наиболее адекватен?
Все литературные критики по-своему адекватны. Истина пробивается даже в текстах патентованных безумцев или профессиональных анфан-териблей. От упоминания конкретных имен воздержусь.
Как вы думаете, переместится ли в ближайшие лет десять хорошая (большая) литература окончательно в интернет? Отпадет ли необходимость в бумажных изданиях? Если нет, то почему вы так думаете?
Едва ли в ближайшее время литература переместится в Интернет. Любая крупная техногенная катастрофа (а их, как предсказывают футурологи, в ближайшие полвека будет, увы, немало) доказывает уязвимость всех иных носителей, кроме бумажных. Да и нет на свете вменяемого автора, который — при всей его любви к Интернету — отказался бы от бумажного издания, которое приятно взять в руки, перелистать, подарить, поставить на полку… За бумажное издание автору сегодня приходится побороться; интернет-публикация сегодня — это для автора слишком легко и доступно. А все, что достигается легко, чаще всего не приносит морального удовлетворения.
***
Таково мнение Романа Арбитмана. На предстоящей неделе точно будут, наконец, давно обещанные Ефим Лямпорт и Виктор Топоров (и другие не менее интересные люди), а также еще два аналитических материала по поводу феномена Неудобной литературы.
***
Хроника Неудобной литературы будет продолжена, если к тому появятся поводы. А вот Содержание Хроники проекта Неудобная литература – в том порядке, в котором я рекомендую вам ее читать, чтобы получилась занятная драматургия (впрочем, это гипертекст, и у вас могут возникнуть свои соображения на эту тему):
22 мая 1859 года родился Артур Игнатиус Конан Дойль, автор приключений Шерлока Холмса
Широко известно, что Конан Дойль создал замечательного сыщика Шерлока Холмса. Не слишком известно другое: что автор недолюбливал этого персонажа, который, несомненно, принес ему немалую прибыль, но также затмил своей почти дартвейдеровской фигурой другие, менее броские произведения писателя.
«Куда бы ты ни отправился — ты всюду будешь обязан выполнять работу, которую считаешь неправильной», — говорит божественная фигура герою «Бегущего по лезвию бритвы» Филипа К. Дика о проклятии рода человеческого. Вот и Конан Дойлю пришлось испытать похожее. Ему хотелось писать рыцарские романы в духе Вальтера Скотта, приключения в духе Майна Рида и исторические романы, ради создания которых он пускался в чрезвычайно трудоемкие исследования, поражавшие своей скрупулезностью даже современных специалистов. (далее…)
Завтра продолжим читать мнения разных участников литературного процесса, согласившихся ответить на наши вопросы. А сейчас хочу представить уже упомянутый в прошлых Частях Хроники Неудобной литературы роман Олега Давыдова «Кукушкины детки», который мы сегодня начинаем публиковать под эгидой проекта Неудобная литература.
Олег Давыдов известен в первую очередь как эссеист, анализирующий в своих статьях основополагающие тексты великой русской литературы и тексты современных авторов (см. книгу «Демон сочинительства», издательство «Лимбус пресс», Санкт-Петербург-Москва, 2005), а также как автор проекта МЕСТА СИЛЫ. Роман «Кукушкины детки. Семейная хроника» был написан им в 1988 году, а в середине 90-х был сдан в набор в одном из российских издательств, но по финансовым причинам, одолевшим издательство, так тогда и не вышел в свет. Поскольку автор был связан с этим издательством договором, по которому не имел права в течение пяти лет нигде публиковать данный текст, о романе было как бы забыто. И вот его первая журнальная публикация — начало публикации здесь.
Мне представляется, что этот текст направляет всю литературную традицию, с которой привыкли иметь дело и книжные издатели, и читатели, и редакторы толстых журналов, и литературные критики, по совсем новому пути… В двух словах этот путь можно обозначить как психоаналитический роман (этот термин попадался и раньше в литературоведении, но в случае с «Кукушкиными детками» это уже не только красивое словосочетание).
В то же время, при всей необычности вещества, из которого состоит этот роман, при всей его нелинейной и полифонической структуре, читается он очень легко. Сюжет разворачивается подобно визуальным образам в 3D-фильмах — перед читателем как бы в разрезе встаёт содержимое сразу нескольких сюжетных линий, относящихся к нескольким поколениям персонажей этого почти ритуального действа.
Однако мне по понятным причинам неудобно слишком нахваливать этого автора. Так что просто начинайте чтение, увидите все сами. Если вам сложно читать с монитора, воспользуйтесь там кнопкой «версия для печати» (каждый пост нужно печатать отдельно)…
***
Хроника Неудобной литературы будет продолжена, если к тому появятся поводы. А вот Содержание Хроники проекта Неудобная литература – в том порядке, в котором я рекомендую вам ее читать, чтобы получилась занятная драматургия (впрочем, это гипертекст, и у вас могут возникнуть свои соображения на эту тему):
Напомню, что Хроника Неудобной литературы началась с анализа так называемой Опции отказа. Во второй части Хроники, как раз перед началом публикации ответов писателей, лит.критиков и других участников процесса на наши вопросы (публикация ответов еще будет продолжена!), я пришел к выводу, что связи и знакомства, конечно, играют большую роль в принятии решения издателем или редактором о том, публиковать ли тот или иной текст. Большую, но не решающую и совсем не окончательную. Об этом я тогда же и сказал и хочу это подчеркнуть еще раз. Дело, конечно, не только в протекции и рекомендациях или в их отсутствии. Не только в «тусовочности» автора. Тут другое. Что именно? Давайте разбираться.
Возьмем для примера отказ, в свое время полученный на предложение опубликовать «Блюз бродячего пса» (ставший сейчас одним из произведений проекта Неудобная литература) в толстом журнале «Знамя». Вот что сообщает нам в предисловии к «Блюзу» сын автора, Федор Погодин: «После смерти отца я пробовал опубликовать сочинение в журналах, но безуспешно. Лучшую рецензию я получил из «Знамени». Рецензент Александр Рыбаков отметил, что автор «не переосмыслил общую концепцию в соответствии с периодом гласности, открытости».
Заметим, что Олег Стукалов (автор «Блюза») был не каким-то там молодым литератором со стороны. Он был очень известным советским сценаристом (его пьеса «Карточный домик» 1960 г., в которой дебютировал Андрей Миронов, шла по всей стране; по его сценариям были сняты популярнейшие советские фильмы «Хождения по мукам» и «Николо Паганини»). В конце концов, он был сыном великого советского драматурга Николая Погодина. Короче говоря, человеком для литературной тусовки не новым, а очень даже наоборот. Конечно, можно сказать, что просто ему не повезло со «Знаменем», мол, рецензент Рыбаков проявил свою недальновидность и отказал ему из вкусовщины (или просто был в похмелье или, например, принадлежал к иной лит.группировки — впрочем, про это забудем, ибо это уже следствие, а не причина). Но, во-первых, «Знамя», по словам Федора Погодина, был не единственным журналом, отказавшимся от публикации «Блюза». А, во-вторых, да, вкусовщина, похмелье. Это весьма частые причины использования редактором «Опции отказа» (дурак директор, дикарь редактор — из ответов Владимира Сорокина)… Обычное дело, как свидетельствует многоопытный Дмитрий Быков. Но что такое эти «вкусовщина» и «похмелье», вот в чем вопрос? Что значит «не приглянулось произведение», «не впечатлило»? Или это фееричное (и на самом деле встающее в тот же ряд) «не переосмыслил общую концепцию в соответствии с периодом гласности, открытости»?
На этот раз на вопросы проекта Неудобная литература ответил Сергей Беляков, один из тех немногих литературных критиков, кому удается, живя довольно далеко от двух столиц (в Екатеринбурге), быть заметным и слышным на всю Россию. Публикуется в журнале «Урал» с 2000 г., печатался также в журналах “Новый мир” (премия журнала за 2005 г.), “Континент”, “Знамя”. Заместитель главного редактора журнала “Урал”. Регулярно появляется на страницах «Частного Корреспондента», где стоит особое внимание обратить на его тексты в проекте Литература online.
Читаете ли вы современную художественную литературу, публикуемую в издательствах и толстых журналах? Если да, то как часто? Многое ли нравится? Если есть, назовите, пожалуйста, последнюю из понравившихся книг (роман, повесть, рассказ), ее автора и, по возможности, время и место ее публикации.
Читаю регулярно, работа обязывает. Не каждый месяц встречается хорошая книга или журнальная публикация, но за год непременно набирается шесть или семь, иногда больше. В прошлом году в нескольких «толстяках» печатались рассказы Олега Ермакова. Среди них были и выдающиеся. Событием стали «Елтышевы» Романа Сенчина. Вышла прекрасная книга Аллы Марченко об Анне Ахматовой. «Протяжение точки» Андрея Балдина готов рекомендовать всем, кому интересна история русской культуры.
Последняя понравившаяся книга «Крещённые крестами» Эдуарда Кочергина. Вышла в 2009 году в Петербурге, издательство «Вита Нова».
Из журнальных публикаций – повесть Сергея Самсонова «Зараза» в апрельском номере журнала «Знамя».
Часто бывает так, что издательства и толстые журналы отказываются публиковать по-настоящему хорошие тексты, называя разные причины отказа, либо без объяснения причин. Как вы думаете, почему это происходит? Каковы, как вы полагаете, настоящие причины таких отказов?
Я сам работаю в толстом литературном журнале, поэтому могу кое-что рассказать. В каждом журнале свои порядки. Если у журнала есть идеология, то автору могут отказать по политическим соображениям: сочтут, что его материал неприемлем для журнала. Например, «Наш современник» не напечатает статью, где слишком рьяно ругали бы Сталина. «Континент» не станет славить националистов. «Москва» не будет публиковать воинствующих безбожников.
Но главная причина в другом: нет общепризнанных критериев, позволяющих отделить хороший материал от плохого. Всё решают вкус редактора, его взгляды на литературу. «Люди в голом» Аствацатурова стали литературным событием: шорт-лист «НОСа», шорт-лист «Нацбеста» (может быть, Аствацатуров и лауреатом будет). Но если бы Аствацатуров пришел ко мне в редакцию «Урала» с рукописью этой книги, я бы ему отказал, потому что «Люди в голом», на мой взгляд, вещь и скучная, и бессмысленная, а сам автор, очевидно, образованный и культурный графоман. По той же причине не стал бы я печатать лауреата «Большой книги» Александра Терехова. И никакой Дмитрий Быков мне не докажет, что «Каменный мост» хорошая книга. Так было и так будет. К счастью, у нас много журналов, не один десяток, так что у автора всегда есть шанс найти «своего» редактора.
Читаете ли вы статьи литературных критиков и обозревателей книжных новинок? Если да, то кто из этих критиков и обозревателей на ваш взгляд наиболее адекватен?
Да, читаю, потому что многие критики сейчас пишут интереснее, ярче, талантливее самих писателей. Адекватных нет. Все субъективны. Могу только сказать, что с одними критиками я соглашаюсь чаще, с другими реже. Чаще соглашаюсь с Ириной Роднянской (её двухтомник для меня – настольная книга), Дмитрием Бавильским, Натальей Ивановой, Аллой Латыниной (хотя с Латыниной в этом году как раз идут сплошные «несогласия»). Евгения Ермолина уважаю – талантливый и трудолюбивый критик, хотя иногда и озадачивает. Читаю Андрея Немзера, но его высказывания о современной литературе нравятся мне меньше, чем статьи о Лермонтове и Державине. В последнее время стараюсь не пропускать рецензии Анны Наринской. Андрея Архангельского люблю читать, но соглашаюсь с ним редко. С Виктором Топоровым почти всегда не согласен, наши вкусы расходятся совершенно. Из молодых критиков люблю Василия Ширяева. Вкус у него, мне кажется, дурной, зато Вася хорошо пишет и небанально мыслит. Я ценю сотрудничество с Андреем Рудалёвым, хотя с ним мы тоже больше спорим, чем соглашаемся.
Как вы думаете, переместится ли в ближайшие лет десять хорошая (большая) литература окончательно в интернет? Отпадет ли необходимость в бумажных изданиях? Если нет, то почему вы так думаете?
Нет, не переместится. Ничто не заменит книгу, настоящую, толстую, пахнущую типографской краской книгу. Что вы! Кто же станет читать с экрана роман в 1000 страниц? Гораздо удобнее взять с томик с книжной полки.
Бумажных газет будет меньше, но книга останется навсегда. На мой взгляд, роль Интернета вообще сильно преувеличена. Только невежественные люди думают, будто «в Интернете всё есть». Нет, не всё. Бумага и теперь остаётся лучшим носителем информации.
17 мая 1936 года родился культовый американский кинорежиссер и актер Деннис Хоппер.
Первым большим кинематографическим впечатлением Денниса Хоппера стали совместные съемки с Джеймсом Дином – древнеримской красоты гомосексуалистом, идолом поколения, сыгравшим всего в трех кинокартинах. На съемках они очень подружились. Но внезапно Дин погиб – разбился на своем блестящем серебристом Porsche 550. Эта красивая и трагическая смерть сильно повлияла на Хоппера. Можно даже сказать, сломала ему жизнь, которая еще только начиналась (ему было чуть больше двадцати). С тех пор призрак роковой неудачи, следующей за любым удачным начинанием, постоянно висел над Хоппером.
На этот раз на вопросы Неудобной литературы ответил писатель и литературный критик Дмитрий Бавильский. Тот самый, которого Владимир Сорокин назвал, на днях отвечая на наши вопросы, в числе наиболее адекватных лит.критиков нашего времени. В Википедии о нем в числе прочего сказано: «Член союза российских писателей (с 1996) и литературного фонда России (с 1996). Действительный член Академии российской современной словесности. Лауреат премии журнала «Новый мир», (2006, 2009)». Там же вы найдете полный список написанных и опубликованных его книг.
Читаете ли вы современную художественную литературу, публикуемую в издательствах и толстых журналах? Если да, то как часто? Многое ли нравится? Если есть, назовите, пожалуйста, последнюю из понравившихся книг (роман, повесть, рассказ), ее автора и, по возможности, время и место ее публикации.
Часто бывает так, что издательства и толстые журналы отказываются публиковать по-настоящему хорошие тексты, называя разные причины отказа, либо без объяснения причин. Как вы думаете, почему это происходит? Каковы, как вы полагаете, настоящие причины таких отказов?
Причины отказов бывают самые разные. Мне как критику и редактору раздела на сайте «Топос» шлют массу рукописей, среди них есть любопытные и просто превосходные. Но путь их к читателю не зависит от качества. Мне кажется, что главная причина — дурацкая, извращённая и вымороченная ситуация в российском книгоиздании, когда издаются, как правило, те тексты, которые могут «отбиться». То, что выходит в книгах настолько коммерциализировано (причём, самым прямолинейным образом), что можно уже почти серьёзно заявлять о том, что литература теперь находится и развивается где угодно, но только не в книгах, наполняющих книжные магазины.
Читаете ли вы статьи литературных критиков и обозревателей книжных новинок? Если да, то кто из этих критиков и обозревателей на ваш взгляд наиболее адекватен?
Адекватных критиков и книжных обозревателей нет по той же самой причине, по какой нет и не может быть идеальных оркестров. У каждого из них (и критиков и оркестров) есть свои сильные и слабые стороны, свои степени субъективности и разные степени удачности прочтений. Поэтому систему понимания того, что выходит следует строить на сопоставлении данных, поступающих от разных описателей. Кажется, так работает разведка, сопоставляя разные источники информации, в том числе и косвенные и уже на основании этого выстраивающие более-менее правдоподобную версию событий. Другое дело, что такая тактика трудозатратна и требует систематического чтения (не говоря уже об анализе) самых разных источников, так что должно быть ещё и желание разобраться в ситуации. Обычно «пипл хавает» то, что ему продавливают. Не желая потратить какое-то количество времени на анализ такие люди теряют куда больше времени на всякие симулякры в виде книг.
Как вы думаете, переместится ли в ближайшие лет десять хорошая (большая) литература окончательно в интернет? Отпадет ли необходимость в бумажных изданиях? Если нет, то почему вы так думаете?
Переместится, но только отчасти. Закрепительный статус бумажной публикации останется таким же высоким, как и сегодня (хотя не таким судьбоносным как вчера). Дело в том, что бумажное чтение имеет иные закономерности восприятия, нежели чтение сетевое, с экрана. Это, знаете, как пить пиво — когда выпивание из стакана, бутылки или жестяной банки оказывается тремя совершенно разными видами удовольствия (или же отсутствия оного). И дело тут не в набившем оскомину тезисе о тактильности или же о том, что «с компьютером на диване не поваляешься» (уже очень даже и поваляешься), а в том, что сам текст читается и воспринимается на разных носителях по разному. Если представить некое «тело текста», которое материализуется в разных формах, то тогда «бумага» — это, скажем, руки и ноги, а «компьютерное чтение», в основном, только глаза и, ну, например, поджелудочная железа.
Это были ответы Дмитрия Бавильского.
***
Хроника Неудобной литературы будет продолжена, если к тому появятся поводы. А вот Содержание Хроники проекта Неудобная литература – в том порядке, в котором я рекомендую вам ее читать, чтобы получилась занятная драматургия (впрочем, это гипертекст, и у вас могут возникнуть свои соображения на эту тему):
Был в Ленкоме на премьерном «Вишневом саде» в постановке Марка Захарова. Мне было очень интересно, как он сделает финал. Я подробно изучал тему финала гениальной чеховской пьесы. Вот, отрывок из статьи «Девятый уровень»:
«Ещё более конкретная связь метафор Чехова с индийскими мифами прослеживается в пьесе «Вишнёвый сад». Последняя чеховская пьеса — о разложении русской аристократии и приходе на её место новых хозяев — буржуазии. В индийской мифологии, когда аристократия перестаёт чтить Божьи законы, появляется Брама-с-Топором и вырубает девять десятых «аристократического сада». Пьеса заканчивается стуком топоров. Вишнёвый сад олицетворял вырубаемую (и вырождающуюся) «аристократическую породу» русского дворянства. Февральская и Октябрьская революции пустят русское дворянство по миру. Их воплощение — изгнанник Владимир Набоков, проживший всю жизнь в отелях и мстящий черни во всех своих произведениях (тема у него одна: гений и толпа). Вот пророческий финал «Вишнёвого сада»: «Слышится отдалённый звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный. Наступает тишина, и только слышно, как далеко в саду топором стучат по дереву». Это девятый уровень во всей красе. Звук лопнувшей струны олицетворяет утраченную связь с Небом, с вертикалью. Как только театральные режиссёры его не воплощали. Самый «тихий» вариант — в постановке 1974 года итальянского режиссёра Джорджо Стрелера. Итальянец воспроизвёл его беззвучно — реакцией героев, обозначивших, по его выражению, «вздрог истории». Самый «громкий» придумал клоун-мим Вячеслав Полунин. «Небесный звук лопнувшей струны» изображали пятьдесят саксофонистов французского оркестра «Урбан Сакс» Жильбера Артмана» читать полностью
Сначала – об актерах. Из известных – трое:
Главная роль – Раневской – досталась дочке режиссера – Александре (неплохо, хорошо местами, особенно, где гротеск).
Ее брата (Раневской) Гаева – сыграл Збруев (хорошо, но эта роль не для него, ему бы другую, об этом позднее).
Лакей Фирс – Броневой (стопроцентное попадание и «немного еще», тем более роли язвительных слуг, а у Захарова все слуги язвительные, Броневому уже доставались, к примеру в спектакле «Варвар и еретик» по Достоевскому).
Самая никакая – роль Лопахина. Хотя это – один из центральных персонажей, новый русский, «могильщик дворянства». Играл какой-то розовощекий шатенистый молодой человек. Захаров дополнительно снабдил его функцией потенциального любовника Раневской. Как возможный любовник Раневской – он был убедителен (два три жарких поцелуя, долгие взгляды, прерывистые дыхания). Но как актер не оттопыривал нижнюю челюсть – на нового хозяина жизни – не тянул. Конечно, здесь бы взял свое Збруев (тем более аналогичных ролей у него с десяток – в разных картинах, начиная с конца 80-х). Однако шатен не подходил для такого Лопахина – по возрасту. Эта, не лишенная сексапильности Раневская, не могла помнить его «еще мальчиком». Но шатен – худо-бедно тянул «буржуйскую» лямку, хотя ощущение опасности, силы, которое должно исходить от подобных людей по определению, у него отсутствовало.
Захаров как всегда придумал множество приколов, которых не было в чеховской пьесе (так же его фильмы «12 стульев» по Ильфу-Петрову или «Обыкновенное чудо» по Шварцу – значительно отличались от первоисточника, только благодаря захаровской интерпретации в «Варваре и еретике» я открыл в Достоевском бездны черного юмора).
Захаровская версия
Гаев. А без тебя тут няня умерла.
Любовь Андреевна Раневская (садится и пьет кофе). Да? Царство небесное.
Гаев. Анастасий умер.
Раневская. Ну тоже царство небесное (смех в зале).
Гаев. А Петрушка Косой – жив.
Раневская (после задумчивой паузы) – Хорошо (смех в зале).
У Чехова
Гаев. А без тебя тут няня умерла.
Любовь Андреевна (садится и пьет кофе). Да, царство небесное. Мне
писали.
Гаев. И Анастасий умер. Петрушка Косой от меня ушел и теперь в городе
у пристава живет. (Вынимает из кармана коробку с леденцами, сосет.)
Захаровские штучки
Гаев (нарываясь на сочувствие). Досталось мне.
Фирс. И поделом.
Гаев (с вызовом). Кому поделом?
Фирс. Всем кому досталось (хохот публики).
Или еще.
Фирс. Петя с лестницы упал
Кто-то переспрашивает. Упал?
Фирс. Только начал падать.
Двух последних эпизодов (в таком виде) – вообще нет в оригинале пьесы. Как обычно Захаров доводит действие до небольшого фарса, интеллектуального гротеска. Но не перебарщивает (это близко Феллини).
Теперь о финале.
Бахтин писал, что во времена перемен Вертикаль становится Горизонталью: «В эпоху Возрождения иерархическая картина мира разрушалась; элементы ее переводились в плоскость; высота и низ становились относительными; вместо них акцент переходил на «вперед» и «назад». Этот перевод мира в одну плоскость, смена вертикали горизонталью (с параллельным усилением момента времени) осуществлялись вокруг человеческого тела, которое становилось относительным центром космоса».
Замену вертикали горизонталью я назвал «эффектом перевертыша» (колесо истории поворачивается!!!).
Захаров абсолютно точно понял этот момент. И сделал свою гениальную метафору. Сам дом представлял собой – две деревянные стены с рядом окон. Они то съезжались, то разъезжались. Иногда «дом» поворачивался углом к публике.
Для финальной сцены он застыл именно в таком положении. В доме забывают старого и больного лакея. Стенки начинают страшно сходится, все больше зажимая Фирса. Идет его завершающий монолог: «Жизнь-то прошла, словно и не жил…Забыли, забылиии!!!!» Фирс исчезает в створках и две стены сходятся, жестко стукнувшись друг о друга и образовав зримую вертикаль. Дворянское пространство схлопнулось – патриархальные помещики, лакеи, – весь этот мир перестал существовать… Деревянная вертикаль покачалась-покачалась и с грохотом упала на сцену. «Звук лопнувшей струны» Захаров заменил звуком падения Вертикали. Очень наглядно и красиво!
В каком-то смысле первые лекции и труды основателя психоанализа Зигмунда Фрейда тоже были Неудобной литературой. И уж, во всяком случае, воспринимались они научным сообществом не иначе как научная ересь. Вот цитата из моей только что опубликованной на Часкоре и на Переменах статьи ко дню рождения Фрейда (это выступление я считаю частью проекта Неудобная литература, поэтому в особенности если вам интересно, как развивается проект, и вы следите за Хроникой Неудобной литературы, я вам рекомендую прочитать и этот текст). Цитата:
=То, что угрожает сложившимся стереотипам, а уж тем более попахивает революцией и деформацией культурных норм, всегда сначала отторгается обществом. Как нечто ненужное, неактуальное, неудобное. Несовместимое с нормальной жизнью.
Например, у произведения искусства, которое несет с собой нечто для культуры новое и революционное, поначалу всегда очень мало шансов на популярность. Практически никаких. Ведь такое произведение угрожает самостоянью существующего душевного строя общества. Поэтому и появляются такие явления, как «Неудобная литература», неудобные научные теории (которые физик Фримен Дайсон метко назвал «научными ересями») и прочие неудобные (до поры до времени) проявления интеллектуальной и духовной деятельности отдельных – слишком выходящих за рамки существующих представлений – творчески одаренных личностей.
С другой стороны, те, например, литературные или музыкальные произведения, которые постигает мгновенный и достаточно массовый успех, всегда угождают актуальным культурным стереотипам и запросам публики. Что называется «отражают дух времени»=.
Полностью статья «Психоанализ, кусающий собственный хвост» — опубликована здесь.
А подробнее о том, как именно связана Неудобная литература (то есть та литература, которая неудобная издательствам) с бессознательным, мы поговорим уже скоро. В частности, будет давно обещанное и назревавшее объяснение причин, по которым издатели и толстые журналы не принимают к публикации хорошие тексты (что означает это их пресловутое «не впечатлило»).
***
Хроника Неудобной литературы будет продолжена, если к тому появятся поводы. А вот Содержание Хроники проекта Неудобная литература – в том порядке, в котором я рекомендую вам ее читать, чтобы получилась занятная драматургия (впрочем, это гипертекст, и у вас могут возникнуть свои соображения на эту тему):
Свои ответы на вопросы проекта Неудобная литературапереводчик Макс Немцов предварил следующим замечанием: «боюсь, вы попали не на того человека. я не занимаюсь современной русской литературой». Действительно, не занимается. Он переводит литературу зарубежную. С английского языка на русский. Переводил таких классиков когда-то Неудобной литературы, как Керуак, Берроуз (кстати, о том, почему Берроуз — Неудобный литератор, очень хорошо написал Михаил Побирский вот тут), Буковски, Сэлинджер, да и многих других. Полный список есть в его профайле в Живом Журнале. Также Макс Немцов редактирует уникальный переводческий веб-проект «Лавка языков». Словом, как видите, современной русской худ.литературой он и правда не занят. Но зато, как никто другой, понимает, что такое хорошая литература вообще.
Читаете ли вы современную художественную литературу, публикуемую в издательствах и толстых журналах?
опять же, если русскую, то нет. видимо, это плохо, но ничего не могу с собой поделать. да и некогда
Часто бывает так, что издательства и толстые журналы отказываются публиковать по-настоящему хорошие тексты, называя разные причины отказа, либо без объяснения причин. Как вы думаете, почему это происходит? Каковы, как вы полагаете, настоящие причины таких отказов?
видимо, часто, но о том, почему это происходит, мне думать не очень интересно. наверное, они это делают по глупости. а чем занимаются «толстые журналы», для меня вообще загадка
Читаете ли вы статьи литературных критиков и обозревателей книжных новинок? Если да, то кто из этих критиков и обозревателей на ваш взгляд наиболее адекватен?
просматриваю. адекватных очень мало. иногда рядовые читатели гораздо адекватнее «профессионалов»
Как вы думаете, переместится ли в ближайшие лет десять хорошая (большая) литература окончательно в интернет? Отпадет ли необходимость в бумажных изданиях? Если нет, то почему вы так думаете?
у вас, мне кажется, путаница в понятиях. хорошая литература не равна «большой» в том смысле, в каком этот ярлык придумали «критики». вопрос о «перемещении» литературы на какие-то иные носители мне представляется крайне надуманным. какая разница? впрочем, думаю, что никому и ничем эта гипотетическая смена формата не грозит. а если окончательно отомрут «толстые журналы», так туда им и дорога
Хроника Неудобной литературы будет продолжена, если к тому появятся поводы. А вот Содержание Хроники проекта Неудобная литература – в том порядке, в котором я рекомендую вам ее читать, чтобы получилась занятная драматургия (впрочем, это гипертекст, и у вас могут возникнуть свои соображения на эту тему):
Сегодня на вопросы Неудобной литературы отвечает Владимир Сорокин. Владимира Сорокина многие называют великим русским писателем. Согласимся на этом определении и мы. Впрочем, его тексты всегда появлялись вовремя, отражали дух времени, а следовательно — были литературой вполне всем удобной и даже нужной. Подробнее о Владимире Сорокине читайте в Википедии. Полная библиография — на его официальном сайте.
А вот и его ответы:
1. Читаете ли вы современную художественную литературу, публикуемую в издательствах и толстых журналах? Если да, то как часто? Многое ли нравится? Если есть, назовите, пожалуйста, последнюю из понравившихся книг (роман, повесть, рассказ), ее автора и, по возможности, время и место ее публикации.
Читаю, но редко. Не из высокомерия, а из-за продолжительного отсутствия литературных потрясений. Когда вместо водки наливают тебе в рюмку воду, раз, другой, третий, десятый…становишься трезвенником поневоле. Из последнего приятно запомнившегося – рассказы Прилепина и роман Елизарова «Библиотекарь».
2. Часто бывает так, что издательства и толстые журналы отказываются публиковать по-настоящему хорошие тексты, называя разные причины отказа, либо без объяснения причин. Как вы думаете, почему это происходит? Каковы, как вы полагаете, настоящие причины таких отказов?
Это обычная издательская рутина, в этом нет ничего нового и удивительного: сие было, есть и будет. У Всеволода Некрасова на этот счет было стихотвореньице:
дурак директор
дикарь редактор
дурак редактор
дикарь директор
3. Читаете ли вы статьи литературных критиков и обозревателей книжных новинок? Если да, то кто из этих критиков и обозревателей на ваш взгляд наиболее адекватен?
Читаю, а что делать? С адекватной критикой у нас вековая проблема: русский литературоцентризм мощными своими энергетическими полями заставляет критика мутировать в писателя, отчего критик катастрофически теряет профессиональную скромность, становясь больше, чем он есть. Результаты этой мутации плачевны: начинаешь читать статью о романе и наталкиваешься на психосоматику критика N. Но на хрен мне нужна его психосоматика?! Наиболее адекватными из отечественных критиков мне кажутся Дима Бавильский, Кирилл Решетников, Антон Долин, Лев Данилкин, Наталья Иванова.
4. Как вы думаете, переместится ли в ближайшие лет десять хорошая (большая) литература окончательно в интернет? Отпадет ли необходимость в бумажных изданиях? Если нет, то почему вы так думаете?
Интернет не способен заменить книгу, ибо книга – это вещь, материальный предмет, а Интернет – это буквы на мониторе. Буквы на бумаге и на мониторе – принципиально разные феномены, с ними у читателя выстраиваются разные отношения. Это как изображение стула и реальный стул. Букву на бумаге можно скрутить в самокрутку, завернуть в нее селедку, или подтереться ею. Попробуйте подтереться монитором!
Хроника Неудобной литературы будет продолжена, если к тому появятся поводы. А вот Содержание Хроники проекта Неудобная литература – в том порядке, в котором я рекомендую вам ее читать, чтобы получилась занятная драматургия (впрочем, это гипертекст, и у вас могут возникнуть свои соображения на эту тему):
После его похорон похожая на Фаину Раневскую Элла Фитцджеральд сказала журналистам: «Сегодня очень грустный день. Умер гений».
29 апреля 1899 года начал свой земной путь художник, чьё имя для XX века всё равно что Леонардо Да Винчи или Доктор Фауст для Возрождения. Звали художника не менее звучно — Эдвард Кеннеди «Дюк» Эллингтон. Формально он был не живописец, а джазовый музыкант — пианист и композитор. На самом деле — алхимик и визионер. Один из самых могущественных магов своей эпохи, суеверно отвергающий волшебство. Мать волшебника Дэйзи Кеннеди была дочерью бывших рабов. Рабам в родословной гения с африканскими корнями вполне могли предшествовать людоеды.
Внешне «Герцог» Эллингтон выглядел под стать своему титулу — барственно и аристократично. В его чертах не было и намёка на стереотип довоенного негра — улыбчивого носильщика или слуги. Тонкие усики, распрямлённые чёрные волосы с блеском, мешки под глазами знающего себе цену мудреца. Как истинный денди Эллингтон выходил за рамки любой моды. Он прожил достаточно долгую (1899—1974) жизнь и оставил богатейшее наследие. Он подлинный классик на фоне «суетных идолов», чьи изображения в идеальном обществе, по мнению Набокова, не должны превышать размеры почтовых марок.
В день смерти Эллингтона, 24 мая, праздновал свой второй день рождения на свободной земле Иосиф Бродский, «тонкий знаток джаза», по словам друзей.
А осенью 71-го оркестр Эллингтона гастролировал по родине поэта-изгнанника, и в аэропорту духовики-военные, приветствуя Дюка, исполняли джазовые попурри… Мы ещё вернёмся к этой теме. (далее…)
Конечно, же это была «Опция отказа»! Я имею в виду приведенный в прошлом выпуске Хроники ответ Александра Иванова на мое предложение. Это типичный пример использования приема, который Виктор Топоров в своем пособии для редакторов («Креативная редактура», книга должна вот-вот появиться в издательстве «Амфора») назвал «опцией отказа». Ни больше, но и не меньше!
Опция отказа, по Топорову, это не просто какой-то там банальный от ворот поворот и не какой-нибудь необоснованный каприз. Топоров возводит эту опцию в степень редакторского приема, который необходимо усвоить любому редактору, так или иначе работающему с авторами – и редактору издательства, и редактору журнала. Один из базовых приемов креативной редактуры!
Объясняет необходимость усвоения этого приема Виктор Леонидович вполне внятно и в общем-то резонно: ничего хорошего все равно не может получится из работы над рукописью, которая редактору по тем или иным причинам не приглянулась («не впечатлила», как выразился Иванов, используя Опцию отказа). Иначе будет мучение и для редактора, и для автора. А мучения никому не нужно. И это правильно. Работа должна доставлять удовольствие. Это ключевой принцип любого успешного человека и успешного дела.
«При этом рукопись совершенно не обязательно должна быть плоха. Или бесперспективна коммерчески. Она может быть чрезвычайно хороша и потенциально выигрышна – вот только вас от нее воротит. И этого для отказа уже достаточно. – пишет далее Топоров (курсив и полужирное начертание его). – Если предложенная вам рукопись вас не «цепляет» (то есть она вам пусть и не противна, но не интересна), тоже смело говорите: «Нет!»; противность из нее рано или поздно вылезет той или иной толщины щетинкой – и мало вам, уверяю, тогда не покажется».
Топоров рассматривает варианты формулировок отказа. Это тоже интересно, но для нас сейчас не столь важно. Какая разница, в конце концов, как объяснит редактор свой отказ талантливому автору, написавшему, быть может, свое первое и очень даже неплохое произведение. Если автор достаточно раним, то в 95 случаях из ста он вообще никогда больше писать ничего не будет, и мы потеряем хорошего писателя. Впрочем, и это тоже неважно. Неважно, пусть потеряем.
В конце концов, как говорит, опять же совершенно резонно, Виктор Топоров, «действительно насилу мил не будешь. Но стоит найти хотя бы одного человека, хоть каким-то боком причастного к литературе, которому ваша рукопись понравится, – и он едва ли не в обязательном порядке озаботится вопросом о ее публикации. Причем озаботится тем сильнее, чем больше понравится ему ваша рукопись». Но дальше он приводит пример, который многое объясняет. Пример того, как найти человека, которому понравится рукопись, и каким, по возможности, должен быть этот человек: (далее…)