«Какая же всё-таки полезная вещь эта MSDN!…и rfc тоже хороша, а Microsoft хоть и дрянная корпорация, но Visual C++ — верх блаженства», — именно так думал Сплоит, онанируя на старую, семидесятых годов порнушку.

Он только что закончил делать первый в своей жизни заказ в качестве фриланс-кодера. Теперь он впервые за две недели переступит порог своей обители. И не просто так переступит, а пойдет снимать со счета свои деньги.

«Деньги! Деньги! Деньги! Деньги! Всё остальное это дребеденьги!»

При мысли о деньгах в мозгу сработала ассоциативная цепочка: «Деньги — Водка — Новая видеокарта», и волну экстаза сдержать было просто невозможно. Кнопка «windows» на клавиатуре оказалась залитой горячей слизью. Недобро ухмыльнувшись такому символичному попаданию, Сплоит поспешно удалился в ванную, крепко сжимая член в руке, чтобы не обкапать ковер съемной квартиры, и переступая мелкими шагами, потому что спущенные штаны не давали шагать как следует.

«Как же круто порой выкурить сижку другую после секса!»

Сплоит достал припасенную им для таких случаев пачку сигарет и вышел на балкон. Намокший от еще влажных рук фильтр прилипал к губам и пальцам. Засмотревшись куда-то вдаль индустриальных строек, он нечаянно выронил сигарету. Та продолжала тлеть на линолиуме, оставляя ничем не смываемые ожоги.

«Сижку другую после секса. Господи, как я опустился. Ну и лузер», — подумал он, глядя на окурок.

После недолгих раздумий Сплоит быстро присел, чтобы поднять сигарету, и жадно полной грудью втянулся…

«Да нет. Все у меня нормально. В моем маленьком скромном мирке. Все очень сбалансированно, экономно и рационально. А как еще? Так и должно быть у настоящих самураев современности и дзен-буддистов генерации нэкст. Все окей. Не парься, чувак».

«А когда я последний раз ел? Я и забыл! Во вторник вроде! Нифига! Красавчик! Четыре дня на кофе продержался!»

На кухне стояла тарелка, полная какой-то уже гниющей блевотины – неудачная попытка сделать пикантный овощной салат с применением соуса Calve.

«За баблом! За едой!»

И вот он банкомат! Дрожащими руками был набран пинкод и… издав невнятный звук, злобная машинка поглотила карту, оповестив Сплоита, что его счет был заблокирован. Тот еще минуты три стоял неподвижно с округлившимися глазами и задравшимися куда-то на лоб бровями, пытаясь вспомнить, что он мог сделать такого, что стало бы причиной изъятия карты.

«Тваааюмать, а!»

Вспомнил…

Две недели назад.

«Гребаны в харю»

К нему в асю постучался человечек, старый знакомый по конкурсам от журнала ][, и попросил помощи во взломе одного австралийского сервака, предложив четыре «рубля» в качестве поощрения. Видимо, сам он с этого поднял намного больше, но Сплоит согласился. Всего то запары было поменять в эксплоите шеллкод с никсового на маковский. Полученный лавандос был снят именно с этой карты.

«Так. Стоп. Значит меня пропалили! Как так? Да уже и неважно! Нужно срочно сниматься! Подаваться в бега! Я еще слишком молод, чтобы сидеть в тюрьме!»

Было взято только самое необходимое, умещающееся в небольшом рюкзачке. Так как денег почти не оставалось, телефон, плэйер и серебрянная цепочка, являющаяся символом его единственного сексуального опыта с девушками (как-то раз в школе одноклассница, облизываясь, потерла ее о свою грудь через кофту, за что немедленно получила своим же учебником химии в тут же сломавшийся нос), были заложены в ломбард. Вот оно как. Теперь он бездомный, с двумя тысячами кэша, оторванный от своих лучших друзей, скрывающихся за шестизнаками. Он всегда знал, что этим кончится. Когда Сплоит смотрел на беззаботных студентиков, ухмыляясь предрешенности их судеб (неплохая работа, ничего так жена, короче полная противоположность джентельменам удачи), он понимал, что за это мнимое превосходство однажды придется заплатить системе немалую цену. Причем скорее всего системе правосудия.

Он брел по стремным темным улочкам, задаваясь бесконечной серией риторических вопросов, каждый из которых начинался со словосочетания «Какого хера». Сплоит зашел в магазин, чтобы купить сигарет. На холодильнике с пивом стоял небольшой телевизор. Продавщица увлеченно смотрела реалити-шоу.

«По четыре голоса против Андрея и Жени. А значит сейчас мы проведем второй круг голосования, чтобы узнать, кто же из ребят сегодня отправится за периметр нашего шоу в ближайший крематорий, чтобы затем пополнить коллекцию нашего музея урн с пеплом участников.»
Лицо Андрюши заметно напряглось. Женя, едва сдерживая истерику, нервно закусывал губы.

«Андрей»
«Женя»
«Андрэ»
«Женечка»
«прости, Женя»
«Потапенко Евгений»
«Евгений».
«Итак, сегодня нас покидает Женя».

Вероятно сейчас Женя думает о том, что не стоило ему отшивать Оксану перед прошлым женским голосованием. Могли ведь еще пожить.

В кадре появляются двое крепких мужчин, хватающих под руки совсем несопротивляющегося бывшего участника и ведут его к выходу.

«Говорила мне мама, — тихо шепчет он. — Стерпится — слюбится».

Однако его уже никто не слушает, даже Андрей, который, стирая со лба ледяной пот, в предвкушении следующей недели стал весело напевать: «Не везет мне в смерти – повезет в любви!» Девушки ведь не только боятся остатся одни, визиты в крематорий их тоже не особо радуют.

Лживо улыбающаяся ведущая, глядя прямо в камеру, продолжала: «Хочешь увидеть, как будет гореть Евгений? Тогда присылай смс «burnmotherfuckа» на короткий номер …»

«Классное шоу! — опомнившись, сказал продавщице Сплоит. — И почему я раньше его не смотрел? Ха! Вот уж где можно построить по-настоящему крепкие отношения. Интересно, а туда трудно пробиться?»

Выйдя из магазина, Сплоит опустил голову, чтобы подкурить сигарету, и тут же почувствовал сильный удар в плечо.

«Эй, братан, ты чего совсем оборзел что ли?» — с ходу выплюнул бритый наголо человек в черной кожанной куртке. Чуть позади него стоял точь-в-точь такой же браток, который, оглядываясь по сторонам, похоже что-то одевал на руку. Сплоит смекнул, что лучше бы разобраться в ситуации.

— А в чем дело-то? Что не так?
— Что не так? Да ты же человека уважаемого кинул! Нас прислал Макс-Вялый! Где диск?
— Какой?
— Какой! Евровидение 2007! Ты же обещал на прошлой неделе вернуть!
— Ребят, ребят, вы что-то перепутали. Не брал я никакого диска. И никакого Вялого я не знаю, и Евровидение я ненавижу!
— Что??? Ненавидишь евровидение!!!

Неизвестно, к чему бы привело это смелое высказывание Сплоита прямо в лицо любителям известного конкурса, если бы проезжающая мимо девятка не сбила мирно идущего пешехода. Из окна автомобиля показалась прикрытая кепочкой голова водителя. Тот, выругавшись, плюнул, снова спрятался в машину и, аккуратно объехав потерпевшего, скрылся с места происшествия.

«Повезло мужику, что гайеров нет. А то бы влетело ему… за две-то сплошные,» — залился хохотом отмороженный любитель попсы. «Колян,обыщи пострадавшего. Не пропадать же добру». Он повернулся к Сплоиту и, медленно приближаясь, сказал: «Та-а-а-ак. Ла-а-а-адно. На чем мы там с тобой остановились?»

«Сукаааа! Серый помоги!» — дико завопил Колян. Минуту назад недвижно лежавший на асфальте человек, теперь, вцепившись в Николая, зубами вырывал ему кадык. Сергей с готовностью подорвался на помощь собрату. Однако после непродолжительной схватки оказалось, что и он оказался таинственному незнакомцу по зубам и вкусу.

Обалдевший от столь неожиданного спасения, Сплоит смотрел, как победитель копошился во внутренностях убиенных жертв.

«Нельзя быть невежливым», — подумал Сплоит. «Надо поблагодарить! Выручил как никак!»

Подойдя чуток поближе, Сплоит очумел еще больше.

«Господи! Это же папа! Римский папа!»

Увлеченный своей новой добычей, покойный Иоан Павел Второй, со следами как минимум полугодового разложения, вскочил на ноги и, вытянув перед собой руки, зашагал на Сплоита, произнося какую-то странную молитву на латыни.

«Это вот как нынче прикалываются африканские вуду-шаманы!?!?» — на бегу думал Сплоит, передвигая ногами быстрей, чем билось его надрывающееся от страха сердце. Вдруг за спиной стал слышен лай гонящихся за ним собак. Видимо в состоянии аффекта Сплоит забежал на какую-то охраняемую территорию.

«Куда бежишь, сынок?» — крикнул стоящий впереди силуэт мужчины с ружьём и выстрелил в воздух. Испуганные шавки тут же разбежались прочь, а Сплоит, преодолевая отдышку, попытался объясниться.

— Понимаете… там… на меня… а я…
— Ты знаешь, что здесь посторонним быть запрещено?
— Ну я же говорю. Я это… ну вот…
— Вон видишь тот особняк?

Сплоит повернулся, чтобы посмотреть туда, куда указывал старик, и рухнул как подкошенный от удара прикладом сзади.

Когда ему удалось открыть глаза, двое людей тащили его тело к старому особняку, который Сплоит так и не успел разглядеть. Ни одна мышца его обмягшего тела не поддавалась контролю. Картинка в глазах постоянно расплывалась, а шея болела, как будто от укуса комара.

Внутри творился настоящий хаос. Около сотни людей в белых халатах в эйфории тряслись под знакомый drum’n’bass-трэк, по щиколотку увязая в густой алой крови, обильно приправленной какими-то таблетками. Кто-то, стоя на коленях и вздымая руки к потолку, истерично ржал, кто-то наоборот, свернувшись калачиком тихонько всхлипывал. Однако большинство послушников Гиппократа довольно резали себя и рядом танцующих сверкающими в свете стробоскопа скальпелями. По периметру зала были расставлены кушетки с пациентами.

«Blood Test! Approved!»

Звуки продвинутого драм эн бэйса время от времени дополнялись стонами умирающих. Тогда к ним подбегали и тут же успокаивали пузатые санитары с битами в руках. Свалив на пол почти до костей обглоданный труп какого-то бедняги, дедок приказал амбалам положить Сплоита на освободившееся «блюдо».

«Нет! НЕТ!!! Не может этого быть!» — орал Сплоит. Несколько видимо проголодавшихся медработников, вытирая об халаты кровь со скальпелей, приготовились отведать свежатинки. «Всего этого!!! Не может быть!!!»

Сплоит не слышал уже сам себя. Люди постепенно превращались в силуэты, которые в свою очередь, размываясь, смешивались в одну мутную кашу, а посреди нее вдруг медленно стало проступать изображение небольшого пузырька с приклеенной на скотч бумажкой. Падая со стула, Сплоит успел прочитать на ней надпись от руки гелевой ручкой: «Оксибутират натрия».

У тебя на голове – ковбойская шляпа. Вот это да! В своем лучшем и единственном костюме – темно-синем в тонкую белую полоску – и белоснежной рубашке, раскрывающей согретые ходьбой ключицы, выпив уже кофе с коньяком, ты углубляешься в лабиринт городских сумерек. А я, пожалуй, поспешу следом. Грустно тебе или весело, я не знаю. Только красный огонек сигареты горит в темном провале лица.

Мы совсем близко. Но ты не видишь меня – только свои отражения в бесконечных зеркалах города. В зеркалах проезжающих автомобилей, в витринах, в окнах, во взглядах прохожих. Твои глаза тоже – как два бездонных черных зеркала. Спереди и сзади – пьянящий перестук твоих собственных шагов. Ночь, ночь, ночь. Словно многоточие в вечность. Ты, как сама Страсть, сверкаешь в затопленных сумерками огнях. Ночью ты чувствуешь себя живой. Ты сжимаешь кулаки, затянутые в тонкую кожу – с каждым вздохом, с каждым глотком прохладного ветра ты становишься сильнее.
Ветер бросает дождь в лицо, и ты на ходу поворачиваешься к нему спиной. Я смотрю на тебя в восхищении – еще не время подойти. Ты бесконечно одинока. Ветер вьется у твоих ног, как лассо. Змеится, чертит острым хвостом дождя странные знаки на мостовой. По пустым, хотя и многолюдным, улицам, идет с тобой под руку ветер, и ты, не замечая, толкаешь разодетых прохожих – велика важность! Ведь ты, стуча каблуками, идешь в дальний конец ночи — этого бесконечно одинокого причала, о который разбивается вода с россыпью звезд.

Грязь. Мы всего лишь мокрая грязь, как та, что размалывают по проезжей части автомобили. Словно гондолы, такси плывут по Венеции грязи. Я говорю, пусть — я хочу плыть по каналам города вместе с тобой, словно скользя по стене бездонного колодца, вместе простукивать каблуками камни мостовой – стену тюрьмы, из которой можно убежать только в небо. Сквозь бутылочное стекло бессонной ночи я вижу: сквозняк перебирает, как четки, пыль в опустевшем доме, а на лбу спящего гондольера выступает, как мелкий пот, седой, выкипевший солью рассвет, я слышу, как ветер свистит нам вслед. Пусть.
Я говорю, мы умрем, и хочется прямо сейчас коснуться твоих прохладных рук, и шеи за краешком блузы, пуговицы которой, бледно-желтые, костяные пуговицы, так быстро пробегают по моим рукам.

Мы плывем. Мимо нас проплывают крыши домов, прижавшихся к берегам канала — и я улыбнусь каждой их них, ведь это город, где мы родились. Город, где нам предстоит, раньше, или позже – корчиться от страха, кричать, захлебываясь слепящим светом в безмолвном песчаном море боли – чтобы потом, в конце, проснуться и глубоко вздохнуть, напоследок, свистящим воздухом бесконечной темноты. А сейчас – просто плыть, восьмерками окружных путей огибая центр города, к номеру в гостинице, где мы разделим ночь – постель, которую бог застилает для всех.

А потом — ты сидишь на подоконнике раскрытого окна, безучастно глядя в сверкающий, гудящий полуночными скоростями город.

Хлопает дверь. Уходя второпях, ты оставила запах кофе, словно оторванный край подола, зажатым в двери. Завернутый в простыню, выхожу на балкон – ведь это не сон. Ведь – это же ты переходишь дорогу там, внизу, под моими ногами, хотя ты уже кажешься новой, другой, незнакомой, чужой.
Ты обернулась через плечо. Посмотрела блестящими глазами. Облачко пара изо рта.
Ночью асфальт припорошило – ты оставляешь черные следы в тонком снегу. Черт побери это многоточие расставания на почерневшем серебре ночи! Оно быстро растает в нарастающем шуме дня.

Я хотел вообще не высказываться на эту тему. Думал, что удаление моего лайвджорнала пройдет никем незамеченным, так как я давно его уже не веду. Но вот оказывается люди разволновались и удивились. Спрашивают в аське и комментах к Radiotravel.ru: «Почему ты удалил свой жж? Что случилось? Жив ли ты, Глеб?»

Хм!

Со всей ответственностью позволю себе признаться в том, что я жив. Я на днях добрался до Андманских островов (это между Индией и Бирмой), до небольшого острова под названием Хавлок, и вполне счастлив по этому поводу, потому что лучшего места на этой земле я еще не видел…

Свой ЖЖ я удалил за несколько дней до отплытия на Андаманские острова. Это случилось после того, как Заштопик прислала мне вот эту ссылку.

Я давно уже подозревал, что большинство людей, активно пользующих ЖЖ, – безмозглые животные. Теперь же, отстранившись, перестав туда заходить каждый день и писать туда периодически, кликаю я по наводке Заштопика и читаю эту «дискуссию» с участием старейших юзеров из русскоязычного сегмента… О, как восхитительно мне все стало вдруг ясно про «Живой Журнал» и многих его участников! Как живо ощутил я правильность своей догадки…

Жалкие, бессмысленные, ущербные существа… Сборище мертвенных идиотов. Дальше меня только захлестывают эмоции, я даже не хочу ничего аргументировать – слишком для меня все это очевидно и неприятно… Словом, как абсолютно живой человек говорю вам, что «ЖЖ мертво». Навсегда и безвозвратно.

Если в вас осталось хоть что-то человеческое, удалите свой ЖЖ! Не участвуйте в этом позоре, заведите себе, если в этом есть нужда, дневник в другом месте, на diary.ru хоть. Там контекст вроде как-то почище. А еще лучше идите выпейте водки или выкурите джойнт. Так оно живее будет.

-Я ухожу.
-Не уходи, я люблю тебя.
-Прости, это не так. Ты обманываешь меня, а может и себя, но это не так.
-Почему ты не веришь.
-Ненавижу.
-За что? Неужели нельзя по-человечески?
-По-человечески? Я хотел, чтобы вы научили меня жить по-человечески. Только вы и сами не знаете, как это делать.

Высокая стройная фигура растворилась в воздухе, вторая стоит как-то склонившись.
Чёрное небо, холодный ветер. Та, что осталась одна, падает на колени и начинает кричать. Дикий крик, дребезжащий, ужасный, переходящий в звон который сводит с ума.

* * *

Андрей проснулся и сел на кровати. Оказалось что крик – ни что иное, как будильник, поставленный на девять часов вечера.
Андрей смачно выругался и будильник замолчал. В комнате стоял полумрак, в котором едва различались очертания предметов. Холодный чай на столе. Сигарета, которая так противна на голодный желудок.
Андрей перекусил, перед тем как выйти. Солнце давно спряталось и над городом навило суровое декабрьское небо. Шёл снег. Улочки покрылись чудесной белизной, а деревья бросали на снег причудливые тени, в которых виделись силуэты зверей, очертания лиц и тел. Зима затушила город как свечу, накинув на него белый саван и город смотрелся как невеста на выданье, белый, стройный город.

Бесконечно ищу, и страдают от серого снега
Что-то за полночь, пламя в камине и сон наяву
Я живу
Хорошо, но один
Ты не веришь? Прости
Но меня отпусти, я летать захотел и скитаться
Чтобы после вернуться, остаться и дальше писать
Я устал, ну и пусть, подожди
Я цветов принесу, где-то сорванных в море
Или поле со звёздами небом назвать я могу
На другом берегу я с тобой я обрывки картины
Помнишь парк, старый пруд, воду полную тины
Помнишь, что ты сказала
И что отдала
А потом вместе с сердцем моим всё сгорело дотла
Я был слеп и увидел
А ты без дороги ушла

Кто это написал? Андрей поморщился от мысли что кто-то, наблюдая за этим великолепием, мог написать что-то настолько грустное. Неужели жизнь не научила этого автора тому что нельзя терять себя?! Жизнь не кончается, пока не остановится сердце, а для многих не кончается и после этого.

Андрей смотрел на прохожих. Каждый спешил куда-то по своим делам, готовясь к грядущему празднику, с сумками, ёлками и тому подобной дребеденью. Они приготовят ужин и позовут гостей. Сначала дожидаются, пока забьют часы, и начнутся крики, звон бокалов заполнит комнаты, а сердца заполнит радость. Хороводы, танцы до упаду, потом беседы на кухне, спокойные и какие-то одухотворённые, хотя темы бесед как всегда прозаичны. Странно, кто-то кричит весь год, что на праздник отправится путешествовать, кто-то приглашает в ресторан, но в итоге все собираются у себя или у друзей, и мирно, без пафоса отмечают праздник Нового года.
* * *

Андрей подумал о том, какой он хочет новый год. Придут гости, к нему домой, самые близкие. Олег принесёт вино. Он придёт со своей девушкой и тем не менее не забудет про друзей, поддержит любую беседу, сквозь поцелуи вставит пару слов, чтобы никто не подумал что он слишком занят чтобы пообщаться. Кстати и девушка у него приятная, не сидит, потупившись, а принимает участие в праздниках, во всех вечеринках, правда пьёт она мало, но и это не минус, в общем-то, хотя все кричат «Ещё! Ещё!».
Дима принесёт гитару. Играть он не очень умеет, но очень старается и кое-что у него просто замечательно получается, так как ни у кого не выходит. Диме надо найти пару, он ведь один сейчас, но Андрей уже присмотрел подходящую девочку. Он её пригласит, а потом вдруг вспомнит, что забыл что-то купить. Тогда Дима по доброте душевной отправится в магазин, а она с ним пойдёт, только надо намекнуть ей, что он пишет рассказы, тогда она за ним и на Северный полюс не откажется сбегать, Маша просто обожает рассказы.
Придёт Паша – вот кому можно будет смело доверить гитару, тогда песни на всю ночь обеспечены, Паша их много знает, и кстати у него есть свои сочинения которые всем нравятся. Они с Олегом, когда напьются, любят ещё устраивать что-то вроде поэтического конкурса – начинают на ходу сочинять.
Пашка будет клеить Иру, понятно почему. Ира у нас красавица, только неприступная. Как-то к ней Олег пытался подкатить, только уж очень быстро ему это надоело. Не любит Олег париться, не любит напрягаться. Но Паша – другой случай, будет биться до конца, пока Ира не падёт.
Кто там ещё в списке гостей? Ах да, как можно было забыть. Конечно же, Таня.

* * *

У Андрея сжалось сердце. Он любил Таню очень долго и безответно и никак не мог забыть все свои чувства, не мог найти сил отказаться от неё. Он понимал, конечно, что она не звезда, обычная девчонка, не слишком красивая и не самая умная, но стоило ей улыбнуться и у него в груди всё переворачивалось вверх дном, хотелось запеть, или вырвать своё сердце, чтобы оно перестало метаться туда-сюда.
Таня придёт, она не откажет, ведь Андрей для неё лучший друг. ДРУГ!!! Сколько раз с ненавистью произносил он это слово…
Кажется словно это шок. Электричество, двести двадцать вольт идут себе по телу и идут. Хочется расправить плечи и прогнать их, а получается только наоборот.
Бросает в дрожь, глаза немного закрыты от усталости, но не совсем, потому что спать с этим ощущением нельзя. Каждая секунда растягивается на час. А по щекам катится градом ледяной пот, окрашивая в такой незначащий цвет бессмысленной жизни.
Андрей не знал что делать. Он потерял уже надежду.

В кармане зазвонил мобильник. Олег.
-Привет, Андрюха!
-Привет.
-Слушай, тебе Таня не звонила?
-Нет, а что?
-Искала тебя, говорит, что у тебя мобильник не отвечает, она сказала, чтобы ты зашёл.
-Хорошо, спасибо.

Побежал. Помчался. Снова, снова застучало сердце, закипела кровь. Он знал, разум говорил ему что она позвала его просто так, поговорить потому что скучно, или нужно помочь чем-нибудь. Он ведь её друг, к кому ей ещё обратиться?!
Куда ты бежишь, Андрей? О чём ты думаешь, наивный? В голове твоей серые мысли о том, что не видать тебе того, что ты ищешь, но сердце твоё поет, потому что она позвала тебя. Ты не видишь дороги, потому что у тебя перед глазами её образ, ты страдаешь каждый раз, когда встречаешься с ней, потому что она не любит тебя, так как хотел бы этого ты. Но ты пригласишь её на новый год, будешь с ней общаться и шутить, как будто ничего нет, а потом когда она и все остальные гости уйдут, ты напьёшься, и будешь смотреть на восходящее солнце со слезами на глазах, и понимать, что восходит оно не для тебя. А сейчас ты бежишь. Кроме её окна ты ничего не видишь и ничего не слышишь кроме криков летучих мышей.

Мы ели в пустынном ресторане в отдаленной рязанской деревне. Цены были очень высокие, а еда – очень вкусная, и я спросил официанта (который одновременно оказался и хозяином этого заведения):

— Вы не думали о том, что если снизите цены, ваш ресторан станет очень посещаем? Ведь тут очень все вкусно! Мы никогда не ели ничего вкуснее!

— Я думал об этом, но тут слишком маленькая и глухая деревня… Никто этого не оценит, потому что и ценить-то некому, — отвечал официант. – Остается только ориентироваться на таких вот, как вы, случайных странников, которые нет-нет да заедут в нашу глушь…

Ветер заглушил окончание его ответа, заставив громко зашелестеть гигантские вековые дубы, окружающие террасу ресторана и создающие естественную тень, защищающие от палящего откуда-то сверху солнца…

— ОК. Теперь я хочу заказать вот это… — Я показал в меню на пункт «Фирменный компот» из раздела «Прохладительные напитки».

Через четыре минуты передо мной поставили большой высокий бокал, наполненный прозрачной темно-фиолетовой (цвета крепкого раствора марганцовки) жидкостью. Я отпил. Это было…

— Изумительно! – не удержался я от крика. – Попробуй! Это гениально! – Я протянул бокал своей спутнице.

Это был действительно самый вкусный напиток, который мне когда-либо доводилось пить… В нем сочетались острые вкусовые оттенки различных лесных ягод, фруктовых соков и каких-то неизвестных кореньев, в результате давая такой эффект, что от каждого глотка начинала приятно кружиться голова и слышалось откуда-то пение райских птиц…

На дне бокала чернел некий черный довольно большого размера комок, я был уверен, что это что-то вроде спрессованных ягод, которые вот-вот разойдутся и дадут вкусный осадок, но комок так и остался плотным, пока я пил «Фирменный компот».

Когда я допил, мы уже поднялись было уходить. Нужно было торопиться. Я пошел на кухню, чтобы отыскать подевавшегося куда-то официанта и попросить счет. И тут подруга говорит мне:

— Ой, смотри! Оно шевелится!

— Что такое?

— Комок из-под компота…

Я вернулся к нашему столу и заглянул в бокал. Комок действительно странно подергивался, так, будто он был… живой… Меня передернуло.

Постепенно, одно за другим от комка стали отделяться перья, потом появилась воронья голова. Несомненно, это была ворона, которой придали форму плотного круглого комка, и она была еще жива…

— Вытащите меня отсюда! – взмолилась она. – Пожалуйста, помогите мне!

Трясущимися не то от страха, не то от омерзения пальцами я брезгливо взял птицу и вынул из бокала.

— Да они тут совсем охуели! – возмущенно пробормотал я. – Они сварили птицу в компоте что ли? Да еще и заживо?

Я недоумевал. Просто в голове не укладывалось, что этот вкуснейший напиток мог содержать такой подвох. В этот момент появился официант.

— Да, мы добавляем в «Фирменный компот» на финальной стадии живую ворону. Это часть одного из наших секретных рецептов. Компот благодаря этому приобретает энерго-психические заряды, позволяющие тому, кто его выпивает, испытывать слуховой и духовный опыт, которого он в обычном состоянии испытать не может… Скажем так, вы слышите и понимаете сейчас язык птиц. Заберите эту ворону с собой, она ваша. Тем более она, кажется, о чем-то просит вас. Слушайте!

Я и вправду услышал:

— Я живая, вылечи меня, я буду служить тебе…

Я расплатился по счету, взял между пальцами почти не шевелящуюся, но явно живую ворону, и мы направились в сторону леса. Сегодня нам предстояло еще добраться до следующей деревни. О том, как лечить ворону с поломанными костями и перьями, я не имел ни малейшего представления…

Птица счастья завтрашнего дня
Прилетела, крыльями звеня.

Осьминог. Несколько дней назад Людмила Улицкая получила за роман «Даниэль Штайн, переводчик» премию «Большая книга». Критик Осьминога Иван Севастьянов внимательно прочитал текст и сказал, что ничего страшнее этой книги ему еще не доводилось читать. Еврейская жизнь — это уже само по себе чудовищно. А там еще всякие идеологические ужасы, подсказанные Осьминогом. Иван написал рецензию и назвал ее «Провокатор Штайн». Бедная Улицкая! Смотрим, в чем дело. Не забываем также Осьминога в целом.

Места силы. На сей раз это Свирская слобода. Олег Давыдов продолжает историю Жизни Александра Свирского и делится своим собственным мистическим опытом. Цитата: «Что видит ангел, когда смотрит на человека? Лишь завиток в поле энергий и смыслов, волну, а вовсе не человека, существо, одетое по моде своего времени и имеющее в голове ограниченный этим временем набор мыслей и образов. А что видит человек, когда ему является ангел?» Открыть место силы!

Блог-книги. Продолжается публикация романа Суламифи Мендельсон «Побег». Восьмая глава Второй части романа называется «Триста талеров». В действие романа вламывается новый герой. Появляются проблемы. Читать!

RADIOTRAVEL. Экспедиция, организованная сайтом Peremeny.ru, вступает в новую стадию. Сейчас наши люди уже, наверное, третий день плывут на корабле к Андаманским островам. А перед броском через море они пронаблюдали религиозную жизнь Варкалы и предали на нам этот материал. Смотреть и слушать!

Прогноз Олега Доброчеева (Календарь Перемен) на ближайшую неделю можно посмотреть здесь.

Кое-что новое появилось также в разделах Лабиринт и PEREMENY TV.

Колонки. Место силы, о котором рассказывает Олег Давыдов называется Оять. Что-то до боли знакомое слышится в этом названии. А вот и цитата: «Могут спросить: где это видано, чтобы для зачатия ребенка надо было уединяться ночью в монастыре? И что это за монастырь, в котором мужчины и женщины ночами совместно молятся о чадородии? Давайте посмотрим». Открыть место силы!

Колонки. ЦЕННЫЕ БУМАГИ: НЕОХИППИ ВЕРХОМ НА ПУМЕ. Звезда Digital art Димамишенин спрашивает у модного фотографа Райана МакГинли про рекламу, искусство и обнаженных, голых, нагих, раздетых, совершенно без одежды, в чем мать родила, голышом, людей. Читать и смотреть!

Блог-книги. Продолжается публикация романа Суламифи Мендельсон «Побег». Седьмая глава Второй части романа называется «Куда душа моя стремится». Действие переносится к теплому морю. Читать!

Блог-книги. Экспедиция RADIOTRAVEL. От путешественников что-то дано нет вестей. Скорей всего они все еще в Варкале, но проблемы с компьютером мешают выйти на связь. Варкала — смотреть и слушать!

Прогноз Олега Доброчеева (Календарь Перемен) на ближайшую неделю можно посмотреть здесь.

Фонари не горят,
только виснут над нами,
там, где серые будни стремятся на нет,
раздуваясь от гордости шире и шире,
как жаба,
шепча наваждения сна
в теплом ливне и в шелесте листьев,
разменной монетой которых
был ветер,
когда мы уснули и видели странствий приметы,
пылающих вечером дальним
перед началом весны.

Так раскрылись секреты вселенной,
и мы поспешили навстречу
встревоженным птицам,
взлетающим над
беспорядочно брошенным кормом
среди золотого песка,
на приисках новых ракет для отправки
в разрушенный временем каменный город
надежд, обещаний, сомнений и страха.

Там, в закопанном в землю большом сундуке
пылятся свидетельства древних шаманов,
чьи инструкции четко и верно направят нас
в теплый, распахнутый знаками долгий тоннель,
и мы будем лететь туда, беспрекословно вливаясь
в тот ливень,
который нам шепчет,
в котором фонарь не горит и где серые будни стремятся
придти бесконечно к концу,
раздуваясь от гордости, шире и шире,
как жаба под ветром чудес.

Шаман не на шутку рассердился:
— Ты встречаешь рассветы в каменных джунглях и говоришь мне, что знаешь красоту? Путешествие ассоциируется у тебя с салоном самолёта, полосой асфальта, железнодорожными путями и линиями электропередач, а ты заявляешь мне, что чувствовал ветер свободы? Ты отгородился от окружающего солнцезащитными очками и наушниками mp3-плеера, а говоришь, что любишь этот мир. Твоя тоска — это одинокие строительные краны на вечерних стройках? Всё что ты слышишь — это шум машин и завывание ветра в крышах многоэтажных домов? Очнись скорее!
Молодой парень приблизился и по-братски обнял шамана:
— Это тебе нужно очнуться, шаман. Это всё что у нас осталось. Timemenegment заменил нам силу воли. Наши звери сидят в клетках зоопарков, а достижения остаются за порогом баров и фитнес-клубов. Наши победы — это рост графиков в биржевых новостях. Испытания — следование новой диете и попытки в сотый раз бросить курить.
Шаман тихо промолвил:
— Кажется, я слышу, как высоко над нами, шумит ветер…

Я читаю сейчас эту книгу. Очень поправляет. Хотя один случай, произошедший с этой книгой вчера на пляже, навел меня на мысль, что стоит все же отнестись к этой книге с юмором и не принимать слишком всерьез… Но все же.

скачать в ПДФ

А случай произошел на пляже такой: на книгу с высоты птичьего полета насрал орёл. Настоящий орёл насрал на того, который изображен на обложке книги. Прямо ему на шею.

Трипы. США. dekabre рассказывает о прекрасной Аляске. Цитата: «Мне хорошо, даже если слева – двойной забор с колючей проволокой, ограждающий городскую свалку, над которой кружат сотни огромных ворон и висят тучи. Даже если справа – красная надпись «Полигон», рваные елки и непрерывная стрельба, а со столба на меня пялится мрачный орел». Открыть трип!

Осьминог. Главное обновление в этой блог-книге на истекшей неделе называется «Демон турбулентности». Олег Давыдов беседует с Олегом Доброчеевым о нефтяном кризиса, устроенном Осьминогом. Основной вопрос: когда упадут цены на нефть? И каким образом это для всех нас закончится? Тут не только разговор об экономике, тут, как всегда в Осьминоге, беседа о конспирологии. И все же самое животрепещущее: когда ждать облома?

Продолжается экспедиция RADIOTRAVEL. Наши люди все еще в Варкале, восстанавливаются после блужданий в просторах Индии. Лежат на песке, созерцают закаты, слушают мантры, предаются чревоугодию. Попробовали и русскую кухню в исполнении одного тибетца. Цитата из письма: «Разговорились с поваром. Тибетец пять лет жил в России, работал личным поваром Кирсана Илюмжинова, а теперь вот пытается не забыть свое искусство». Смотреть и слушать!

Блог-книги. Завершилась публикация шестой главы Второй части романа Суламифи Мендельсон «Побег». Свершилось, герой овладел героиней. Но — следующая глава называется «Дело принимает дурной оборот». Читаем!

Кое-что новое появилось также в разделах Лабиринт и PEREMENY TV.

Прогноз Олега Доброчеева (Календарь Перемен) на ближайшую неделю можно посмотреть здесь.

я конечно понимаю что, может быть, пишу не туда, и не тем людям.

но кто знает.

как-то мельком, на ТВ, уже и не вспомнить в какой программе, показывали мужчину который якобы был славянским шаманом или что-то в этом духе. мужик ходил задрав голову, дудел в плетеный рог. а в руке.. а в руке у него была какая-то неприметная вещь. вот именно эта вещь и не дает мне покоя уже много времени.

очень сложно описать.. она выглядела как некий брелок, состоящий из ручки (возможно какой-то длинный клык), и к нему соответственно присоединялось что-то. что- хоть убей не помню. то ли какие-то перья, то ли форма, то ли какие-то камни\бусы.

вчера эта вещь даже приснилась мне. но без четкого изображения.

и моя память никак не дает мне покоя, я не могу выяснить что это. такой аксессуар я видел впервые, даже перелистав десятки страниц про славянскую мистику, я не смог найти чего-то подходящего.

что это?

Они бредут мимо заправки по дикой жаре, раскалённому асфальту… Он, с видимым облегчением скинув рюкзак в пыль обочины, несколько раз приседает, размахивает руками, разминая утомлённое тело. Она, сняв свой рюкзачок и положив рядом, присаживается на поклажу, вынимает из чехла гитару, принимается тихонько наигрывать, напевая простую песню о дороге, любви и свободе. Он достаёт сигарету, поджигает, курит, улыбается, слушает, не забывая махать рукой проезжающим автомобилям. Она откладывает инструмент, зевает, достаёт из рюкзака полуторалитровую бутылку, наполненную водой, отвинчивает крышечку, с гримасой отвращения глотает тёплую, невкусную, душную влагу, потом протягивает спутнику. Он бросает окурок, тушит подошвой, и, указывая на кусты, деревья неподалёку, предлагает отдохнуть в тени. Она соглашается… Они добираются туда через придорожную канаву, поле, заросшее невысокой, из самого приторного детства, травой и цветами, вынимают из рюкзаков туристические коврики, спальники, расстилают на земле. Она делает бутерброды из хлеба и плавленого сыра, он снова курит. Они увлечённо жуют, нежно смотрят друг на друга. Он отходит помочиться. Она сбрасывает платьице, снимает сандалии, чулки, трусики, залазит в состёгнутые вместе спальники, зовёт. Он возвращается, раздевается, ложится к ней. Они целуются, ласкают друг друга. Он, как всегда, жадно, нетерпеливо входит в неё, двигается. Она желает быть сверху. Они переворачиваются. Пыхтят и сопят. Ветер раскачивает ветви, шелестит листвой, укрывающей любовников от солнца, шуршит трасса. Честные запахи. Оргазм, чистое небо, и мир застилает сон.

Земляну приснилась угрюмая заснеженная тайга. Несколько человек, одетые в почти одинаковые универсальные лохмотья, грязные, прожженные, рваные фуфайки, стоптанные кирзовые сапоги нехотя волочатся вдоль просеки, по обе стороны которой органно, безучастно возвышается непроходимый смешанный, спутанный лес. Бедолаги тащат на плечах примитивные рабочие инструменты: лопаты, топоры, домкрат, кирку, молот, мешок со скудной провизией, сковородкой, котелком, канистрой чистой воды, несколькими украденными в котлопункте ложками. На приготовление обеда каждый утро скупым завхозом, начальником котлопункта, замкнутым, убеждённым стукачом выдаётся немного высушенных в прошлом году картошки и лука, по паре банок просроченных много лет назад тушёнки и кильки в томатном соусе, соль, четверть хлеба на человека. Этот тип в прошлой жизни был каким-то там военным начальником и в результате совсем не умеет общаться с людьми, угодил сюда за то, что пригрозил убить кого-то. Поэтому, когда за недопустимое словесное оскорбление прямо в кладовой, среди мешков с продуктами, во время выдачи суточных норм завхоза избил новый повар таджик, народ, уставший от пустой, скверно пахнущей, непотребной баланды, уважительно поддержал, а начальство лишь отчитало последнего, заточив на несколько дней в штрафной изолятор… Воздух вкусный, сладкий, густой и на удивление тёплый. Фланируют редкие крупные мягкие хлопья снежинок, ощутимые лишь как щёкотный комариный поцелуй призрачного ангела, когда соприкасаются с кожей лица, открытые поверхности которой летом были все искусаны, воспалены, потому что, когда напряжённо работаешь, нет возможности отбиваться от роя невиданных хитиновых монстров. Ссадины и мозоли в этом болотистом климате не заживают, а гниют дальше, вокруг образуется язва, расползающаяся всё сильнее. Лекарств почти нет, письма доходят редко, и уже ни во что не веришь, ни на что не надеешься, а вспоминать трепетно, жгуче больно, ведь точно знаешь, всё это будет продолжаться ещё долго. Только ещё большее страдание, давление, одиночество, стойкое внутреннее правило. Будешь вынужден, снова открыв глаза внутри безапелляционно реального, ясного бреда, принять навязчивый нож сирены, съесть благоухающее разложением, смертью резиновое время, спрыгнуть на траву, грязь, сугробы с подножки вагончика, пропахшего потом, дымом папирос без фильтра, сырых берёзовых дров, сероводородом от больных животов, предельно крепкой заваркой дешевого чая, вылезти из утробы, до отказа забитой, упакованной такими же, как и ты, обездоленными, но пока ещё не сломленными чудовищами, горькими, скаредными калеками, поднять топор, кирку под набухшими, тяжёлыми, низкими, надменными фиолетовыми облаками над головой и снова переживать, мучаться, ждать дальше… Один недавно помер от такой работы, быта. Ещё ему перестали писать из дома, с далёкого райского юга, где остались жена и двое детей. Тихий, добрый, трогательный пьяница, немного блаженный, но вроде крепкий, широкий в кости. Пару лет отпахал в корчёвке — самой тяжёлой, надрывной бригаде, валящей и укладывающей толстые трёхметровые баланны, взятые с нижней части поваленных стволов крупных елей, осин и берёз, в остов временной колеи на новых вырубках. Стали беспокоить частые боли в груди, позвоночнике. Администрация неожиданно поверила и перевела на работы в посёлок, где всё равно приходилось тягать брёвна. Однажды ночью сердце остановилось, и тело хлёстко рухнуло с верхней полки двухэтажной кровати на холодный пол барака. Два дня труп лежал на кухне, укрытый простынёй, а бывшие коллеги привычно, буднично грели кипяток для чифиря, единственного необходимого лекарства, наркотика. Раньше чёрный чай был запрещён на режимных зонах, подобно алкоголю, марихуане, прекурсам первинтина и опиатов, сотовой связи и многим другим вещам, которые проносят сквозь решётки, стены, различными тайными способами, путями. Например, на торпеде — заплавив в полиэтилен и затолкав в анальное отверстие, спрятав в прямой кишке, как до сих пор доставляют чай и сигареты в карцер… На третьи сутки останки водрузили на платформу, прицепленную к пассажирскому тепловозу, отвозящему отработавших смену надзирателей в обитаемую большую землю… Более всего начальники, командиры страшатся побегов. Но надо быть отчаянным безумцем, чтобы решиться уйти через эти проклятые болота, тайгу, необъятную пустынную, девственную страну концлагерей. Осенью, правда, исчез один грузин, пастух. Говорят, он ещё на тюрьме тренировался, в тесных прогулочных двориках бегал по стенам. Изображал, что совсем не говорит по-русски. Угодив сюда, пошёл к этнической диаспоре работать на пасеку… Искали долго, с собаками и вертолётом. Не нашли. Может, волки съели… Или как-то в этапе привезли нескольких детдомовцев, беспризорников, а у них привычка бежать отовсюду, и они сразу пошли, прямо в тапочках, по раннему снегу. Их легко поймали и несколько дней калечили в изоляторе, всё здоровье отняли… Пространство режет идеальной тишиной, пустотой, разбавляемой лишь хрустом неровных шагов, выжимающих свежий голубой снег, кашлем, плевками, матюгами, позвякиванием посуды в продуктовом мешке, сухим рокотом бензопил за десять километров через болота на лесоповале. Присыпанные снежком, тонкие, миниатюрные рельсы-узкоколейки, убегающие за поворот. А шпал не видно – шагать неудобно, ноги постоянно спотыкаются, проваливаются, и при этом то жёстоко коченеют от стылой влаги, то приятно отходят от тока крови, разогнанной чайным концентратом, ходьбой… Эта железная дорога уже несколько месяцев составляет весь смысл жизни, наглядную его метафору для героя. Положенная с вопиющим несоблюдением технологии, без насыпи, прямо в топкую почву, закрученная на стыках двумя, а то и одним болтом вместо необходимых для прочности четырёх, она постоянно плывёт, особенно в межсезонье, когда меняется погода: проваливается, проседает, изгибается из гладкой дуги в острые углы. Старые шпалы гниют, рельсы разъезжаются, выворачиваются, падают под платформами, нагруженными скошенными деревьями, чичигой — старинным тепловозом, тянущим вагончики, порою в течение многих часов, с простоями, перевозящим мужиков: до рассвета – из лагеря на квартал-делянку, а после заката – по темноте обратно. И бригада каждый день, иногда даже ночью, смастерив факела из фуфаек и солярки для бензопилы, без выходных, в любую погоду чинит пути: вытаскивает костыли — гвозди, прикрепляющие рельсы к шпалам, поднимает домкратом дорогу, достаёт из глины, из стальной замёрзшей земли, из-под первого снега шпалы, пилит в лесу, вкапывает новые, снова зашивает полотно; поправляет, перестраивает лотки — мосты над оврагами, речками; устраняет аварии, ставит обратно упавшие составы. Возможно, это и есть настоящий ад, изнанка мира. И тот, кто наслаждался там, в другой жизни, опьяняя себя иллюзиями, удовольствиями, пробуждаясь здесь, стонет. Всем своим трагикомическим сюжетом, каждым кадром ситуация заставляет остро чувствовать, что кто-то, безликий, невидимый, всемогущий и суровый, безжалостный, считает героя крайне, серьезно виноватым, неправильным. И некий подлый факт, отмеченное отдельным вниманием событие из прошлой жизни, приятного сна диктует точку перелома, от которой в дальнейшем раскручиваются внутренние нити, клубки обид, комплексов, страхов. И почти невозможно разойтись с кем-то, сбежать. Ты каждое мгновение сталкиваешься лицом к лицу с самим собой, со всеми своими недостатками, проблемами. И только сон даёт передышку, забвение. Самое страшное, что нет любви. Только дрочишь иногда в стороне, мечтая…

Землян очнулся с желанием вынести что-нибудь из неиссякающего шквала плавящихся, перетекающих одна в другую, множащихся неисчислимо, панических галлюцинаций, бредовых сновидений. Сперва он вытащил на нетронутый искажениями, затерянный где-то в самой глубине сознания, светлый-солнечный, покрытой спелой, сочной травой и цветами островок самое дорогое — девушку Алису. Потом принялся спасать гитару и снаряжение…

Рано или поздно влюблённые достигли заветной развилки, где, согласно полученной от друзей листовке, нужно было, сойдя с большой дороги на просёлочную, миновать ещё полсотни километров через несколько деревень. Ребят удачно подвёз один местный житель, подозрительно заинтересованный начинающимся стихийным свободным фестивалем мира и любви. Взял деньги за бензин и подробное интервью у пассажиров об их мировоззрении и об истории движения любовных сходняков. Высадил у небольшого, заросшего кувшинками озера посреди леса.

Первым, кого они увидели, был рыхлый пухлый длинноволосый нагой малыш мужского пола, высокий, но явно юного возраста, барахтающийся, плещущийся на мели, совсем как маленький ребёнок. Землян радостно окликнул нового друга: «Молодой человек! Как нам попасть на сходняк?». Стал дожидаться ответа, но тщетно: существо уставилось, открыв рот, в небо, не обращая на вновь прибывших никакого внимания. Герой дважды повторил вопрос и опять безрезультатно. Подумал, что сей глухой оболтус в луже напоминает даже не очередную жертву революции, подпольных альтернативных маньяков психологов, а скорее продукт раннего сексуального насилия, характерную иллюстрацию халатности гинекологов, акушеров, жестокостей в детских садах.

— Эй, слышь, ты, братан! Чего нас игнорируешь? — Землян эффектно напряг голос. Купальщик вяло, заторможено обернулся, посмотрел мутным взором, сделал неопределённый неуклюжий жест рукой в ту сторону, откуда путники только что прибыли…

— Юноша, мы только что приехали, очень устали, а вы даже не здороваетесь… Хотя бы подскажите нам, куда идти, где стоят люди? — Алиса, хотя и не одобряла грубость своего попутчика, также была изумлена очевидным скудоумием аутичного мокрого дитяти.

— Доброе утро. — равнодушно промямлило, словно некий пароль, рассеянное существо.

— Здарова. Ты бы хоть штаны надел, когда с нормальными людьми разговариваешь! — пошутил Землян, — Что потерял совсем штаны? — и тихо добавил, — Разум, похоже, тоже уже совсем потерял…

— Ты наверняка должен быть в курсе, где живёт парень, которому всегда больше всех надо, Илла? У него серебряный вигвам.

— Идите по этой дороге долго в лес. За большим пляжем, на второй поляне, увидите… Прямо за Кругом… продолжение