ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО — ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ — ЗДЕСЬ.

Опыт освоения наследия Лермонтова советским литературоведением нашел свое отражение в уникальном для своего времени издании — в “Лермонтовской энциклопедии”. Авторами данной энциклопедии была проделана колоссальная работа по воссозданию лермонтовского космоса: были найдены произведения поэта, казавшиеся навсегда утраченными; восстановлены неизвестные эпизоды жизни Лермонтова; досконально изучены его поэтика, философское мировоззрение и социальная позиция. Но вот осмысление всей этой огромной фактографии не отличалось особой глубиной и проницательностью, по сути продолжая критическую линию Белинского и Герцена. Характерно, что автор предисловия к энциклопедии Ираклий Андроников, констатировав противоречивость личности, творчества и самого облика поэта, ушел от объяснения этой удивительной двойственности, заключив: “И чувство одиночества в царстве произвола и мглы, как назвал николаевскую империю А. И. Герцен, было для него неизбежным и сообщало его поэзии характер трагический. Его жизнь омрачала память о декабрьском дне 1825 года и о судьбах лучших людей. Состоянию общественной жизни отвечала его собственная трагическая судьба: ранняя гибель матери, жизнь вдали от отца, которого ему запрещено было видеть, мучения неразделенной любви в ранней юности, а потом разлука с Варварой Лопухиной, разобщенные судьбы, политические преследования и жизнь изгнанника в последние годы… Все это свершалось словно затем, чтобы усилить трагический характер его поэзии”. Смею вас заверить, что память о восстании декабристов была для Лермонтова не столь значима. Не социальные представления определяли характер его поэзии, но, напротив, обусловленный внутренними причинами лиризм Лермонтова отражался в его общественных взглядах. (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО — ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ — ЗДЕСЬ.

Если Владимир Соловьев усматривал в бесконечной погруженности Лермонтова в свой внутренний мир непременное условие его пророческого дара, первые психологи, обратившиеся к изучению личности и творчества поэта, увидели в ней болезненный симптом, свидетельствовавший о душевном расстройстве. Так, Д. Н. Овсянико-Куликовский констатировал: “… перед нами психологическая картина, свидетельствующая о постоянном и упорном самоуглублении, о вечно бодрствующей рефлексии, даже о раздвоении личности (“душа проникается своей собственной жизнью, лелеет и наказывает себя, как любимого ребенка”). Это уже выходит за пределы нормы — даже и для натур эгоцентрических. Когда человек, которому от роду всего 25-26 лет (в этом возрасте работал Лермонтов над романом), предается столь интенсивному самоанализу и думает, что достиг высшего “самопознания”, — мы вправе видеть здесь симптом болезненного развития души”. (далее…)

В этом очерке пойдет речь о несправедливо забытой персоне. Речь о Пашине, великом революционере, который прославился своими регулярными покушениями на Царя, причем их количество дошло до рекорда.

Поначалу он не был известен широкой публике, ибо после каждой неудачной попытки свершить суд над Государем нашим Императором фортуна возвращала ему долг, помогая ловко скрыться. Но седьмое покушение, наконец, заставило говорить о Пашине вслух: в тот день вместо специально изготовленной для этого случая бомбы он по ошибке бросил в карету Царя обычную кошку. (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО — ЗДЕСЬ.

Не сложно было искать в поэзии Лермонтова и всевозможные заимствования из русской и европейской лирики, как то делали первые его “профессиональные” читатели. Критики, обнаруживавшие в лермонтовских текстах строки, словосочетания и даже точку с запятой из произведений других поэтов, видели в его лирике Пушкина и Байрона именно потому, что не могли увидеть в ней Лермонтова, ибо “лик его темен, отдален и жуток”.

В одной из первых рецензий на “Героя нашего времени” С. О. Бурачок, критик с крайне консервативным мировоззрением, буквально возопил о невозможности такой личности, как Печорин, персонажа, созданного по шаблону героев европейских романов. Почин одного критика был поддержан другим. Позиция С. П. Шевырева была гораздо более аргументирована, чем концепция Бурачка, но и она сводилась к выводу об иллюзорности, чрезмерной литературности фигуры “героя нашего времени”: “Печорин 25-ти лет… Когда он сам смеется, глаза его не смеются… потому что в глазах горит душа, а душа в Печорине уже иссохла. Но что ж это за мертвец 25-летний, увядший прежде срока? Что за мальчик, покрытый морщинами старости? Какая причина такой чудесной метаморфозы? Где внутренний корень болезни, которая иссушила его душу и ослабила тело?” (далее…)

I. СТРАННЫЙ ЧЕЛОВЕК

Как видно из его бумаг и поступков, он имел характер пылкий, душу беспокойную и какая-то глубокая печаль от самого детства его терзала. Бог знает, отчего она произошла! Его сердце созрело раньше ума; он узнал дурную сторону света… Его насмешки не дышали веселостию; в них видна была горькая досада против всего человечества! Правда, были минуты, когда он
предавался всей доброте своей… У него нашли
множество тетрадей, где отпечаталось все его сердце; там стихи и проза, есть глубокие мысли и огненные чувства!.. В его опытах виден гений!
“Странный человек”

В “Герое нашего времени” Михаил Лермонтов отмечал, что “история души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа”. В этом утверждении поэта отразился его собственный интерес к психологии человека, и не случайно Вадим Вацуро в эссе о последней повести Лермонтова подчеркнул, что здесь “он выступил как психоаналитик… “физиологизм” его повести имел явственно выраженный психологический уклон и обостренное внимание к тайнам человеческой душевной жизни…” Лермонтов, безусловно, любил разгадывать психологические шарады, проникать в душевные тайны других людей, но вот секреты собственной души он хранил за семью печатями: “Я не хочу, чтоб свет узнал / Мою таинственную повесть; / Как я любил, за что страдал, / Тому судья лишь Бог да совесть!..” (далее…)

— Ну вот, уже и до сказок добрались! — вздохнет или чертыхнется читатель. — Зачем?!

Затем что занимательные истории — хорошая оболочка для того, чтобы вставить в нее политические идеи. Особенно в случае с читателем-ребенком. Проглоченные вместе с наживкой увлекательных приключений, политические идеи улягутся на дно сознания и, вполне вероятно, повлияют на действия человека, даже и не подозревающего об источнике своих политических симпатий.

При этом я вовсе не хочу сказать, что американец Лайонел Фрэнк Баум, который написал своего «Удивительного волшебника страны Оз» в 1900 году, ставил цель вложить что-то коварное в головы российских читателей. Ниже я остановлюсь на том, что Баум, судя по его тексту, саркастично относился к американской международной политике. Однако он был американец, то есть смотрел на мир так, как смотрят американцы, заботясь прежде всего об интересах своей страны. Не уверен, что и нам надо смотреть на мир этими глазами.

Поэтому попробуем разобраться, что это за взгляд. (далее…)

На этой неделе в Сиднее проходит научная конференция. Ее главная тема — Алена, чье совершенство является наиболее важным вопросом последних лет. Крупнейшие ученые со всех сторон света прибыли в главный австралийский университет, чтобы делиться своими открытиями, обсуждать результаты исследований и, конечно, жарко спорить о том, кто из них дальше продвинулся в изучении ее совершенства.

Как всем известно, эта наука зародилась давно, в начале двадцать первого века, и сейчас про совершенство Алены написано уже около миллиона трудов. Тем не менее, консенсус не найден: дискуссии касательно границ, а также истоков совершенства Алены не утихают и по сей день. За этим и созываются многочисленные конференции, что регулярно проходят в самых разных уголках Земли. (далее…)

Переверзин А. Вы находитесь здесь. М.-СПб.: Т8 Издательские Технологии, Пальмира, 2020. — Серия «Пальмира — поэзия».

У Александра Переверзина вышла долгожданная книга — «Вы находитесь здесь». Название странное, но о нём мы ещё поговорим.

Предыдущая книга — «Документальное кино» — увидела свет в издательстве «Воймега» более десяти лет назад — в 2009 году. Это была брошюрка на 48 страниц. Неудивительно, что она полностью вошла в новый сборник из 134 страниц.

Поэт не раз сетовал, что книга стихов должна быть миниатюрной, лаконичной и ёмкой. Чтобы не было ничего лишнего. Чтобы был незримый сюжет или одна красная линия, связующая все тексты. Иначе получается сборник, а это уже совсем другой концепт. (далее…)

Как-то раз мою молодую служанку коснулась некая странная болезнь. У нее, прошу прощения, из укромного места повылазивали паучища. Один так даже пробрался ко мне кабинет. «Чем занимаетесь?» — помнится, весело спросил он.

— О, — отвечал я, — я изобретаю шкаф.

Я в то время и правда был занят в основном этим. Как вы поняли, случилась наша история в дни, когда шкаф еще не придумали, и людям негде было хранить свои вещи. Именно я и пытался эту проблему решить. (далее…)

Ольга Балла. Дикоросль. Ганновер: Семь искусств, 2020. 365 с.

В очередном сборнике очень свободной эссеистики, в этой книге — или, вернее сказать, в прошлом году, ибо тексты свежие, с пылу с жару, за 2019 год — Ольга Балла отнимает хлеб у авторов средневековых дзуйхицу. Ибо письмо здесь совсем японское — фиксация сиюминутного, подневное и даже сезонное (размышление о месяцах, погоде, оттенках света за окном). Так как комментарии Сэй Сёнагон в настоящее время не совсем доступны, то попробуем разобраться с устройством книги сами. (далее…)

Иосиф Бродский — это сочетание истинного поэта и неудержимого графомана. У него графомании — море разливанное, а поэзии — лесное озеро.

Похоже, некому было решительно отделить пшеницу от плевел и оставить читателю сборник избранных стихов, «томов премногих тяжелей».

24 мая 2020 г.

Значительный для истории литературы поэт, как правило, как раз и значителен тем, что расширяет область поэтического, высаживает десант и колонизирует для метрополии «Поэзия» территорию, которая раньше ей не принадлежала.

Подходящий для нашего разговора пример Маяковского:

«Мама!
Ваш сын прекрасно болен!
Мама!
У него пожар сердца.
Скажите сестрам, Люде и Оле,—
ему уже некуда деться.
Каждое слово,
даже шутка,
которые изрыгает обгорающим ртом он,
выбрасывается, как голая проститутка
из горящего публичного дома».

В 1915 году, когда Маяковский написал поэму «Тринадцатый апостол» («Облако в штанах»), образ голой проститутки, да еще выбрасывающейся из публичного дома, к области поэтического явно не относился. Относился он, скорее, к антипоэтическому. (далее…)

ОКОНЧАНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ.

О ЗНАКАХ ПРЕПИНАНИЯ И НЕ ТОЛЬКО

Место для запятой. IV строфа IV главы «Евгения Онегина» в числе первых 6 строф данной главы не была включена поэтом в роман, а была опубликована отдельно в пятой части журнала «Московский вестник» в октябре 1827 г. На сегодняшний день выглядит она следующим образом.

Дознался я, что дамы сами,
Душевной тайне изменя,
Не могут надивиться нами,
Себя по совести ценя.
Восторги наши своенравны
Им очень кажутся забавны;
И, право, с нашей стороны
Мы непростительно смешны.
Закабалясь неосторожно,
Мы их любви в награду ждём.
Любовь в безумии зовём,
Как будто требовать возможно
От мотыльков иль от лилей
И чувств глубоких и страстей! (далее…)

В издательстве «Пальмира» запустили новую серию — поэтическую. Она так и называется «Пальмира-поэзия».

Стихи в этом издательстве уже выходили, но либо в иных сериях, либо признанных классиков конца прошлого века. А тут — наши современники, живые, здравствующие, активно пишущие.

Что ж, это дело благородное. Безумству храбрых поём мы песни.

И пишем статьи.

Уже вышло несколько сборников — Губайловского (журнал «Новый мир»), Александрова (журнал «Волга»), Переверзина (издательство «Воймега»), Пуханова (премия «Поэзия»), Дельфинова и Колесник. Четыре литературных деятеля и два крайне оригинальных поэта. Любопытная выборка для пилотных выпусков. За это редакторам-составителям отдельное спасибо.

В этой статье мы разберём книгу «Жизнь Ивана Ильича» Алексея Александрова. (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ.

О ЧИСТЫХ НЕГАХ И ДРУГЕ, КОТОРЫЙ БРАТ

Не мысля гордый свет забавить,
Вниманье дружбы возлюбя,
Хотел бы я тебе представить
Залог достойнее тебя,
Достойнее души прекрасной,
Святой исполненной мечты,
Поэзии живой и ясной,
Высоких дум и простоты;
Но так и быть – рукой пристрастной
Прими собранье пестрых глав,
Полусмешных, полупечальных,
Простонародных, идеальных,
Небрежный плод моих забав,
Бессонниц, легких вдохновений,
Незрелых и увядших лет,
Ума холодных наблюдений
И сердца горестных замет.

Этим посвящением, адресованным П. А. Плетневу, Пушкин предварил 4 и 5 главы «Евгения Онегина», изданные в 1828 году. В первом полном издании романа, осуществлённом в 1833 году, посвящение отсутствовало. Публикуя роман в 1837 году, Пушкин текст посвящения вернул, но адресата не указал. Потому нет никаких оснований принимать на веру то, что «предпосланное роману стихотворное посвящение обращено к близкому приятелю Пушкина, поэту и критику П. А. Плетневу». И возникает вопрос, что же это за друг, который не Плетнев, но которому Александр Сергеевич, игнорируя свет, желает потрафить своим романом? (далее…)