Скучноватое течение литературного семинара неожиданно взбаламутил один из его участников, любящий поэзию и сам настоящий поэт…

Он открыл присутствующим свое заветное, выношенное им убеждение: в каждом поэтическом поколении есть свой Евтушенко^*, то есть, по его мнению, воплощенная псевдопоэзия, этакая рифмованная дешевка, широко популярная в массе презренных профанов. Далее наш литератор сообщил, что Евгением Евтушенко «серебряного века» был Максимилиан Волошин.

В ответ на недоуменные междометия удивлённых слушателей парадоксалист пояснил, что волошинские стихи точно так же, как евтушенковские, поддаются пересказу, а значит, поэзией не являются. Высказавший эту мысль был явно горд посетившим его откровением.

Оно заставило задуматься и меня, всегда почитавшего стихи Волошина, особенно послереволюционные, поражающие своей огненной мощью. (далее…)

Персонажи романа «Бесы», выслушав стихи капитана Лебядкина, были настолько озадачены, что ничего вразумительного о них не высказали. Да и неудивительно! Такие опусы не так-то просто втиснуть в привычные литературоведческие ячейки. Впрочем, одна подходящая для них все же найдётся, и позднее я ее назову.

А сейчас послушайте:

«Краса красот сломала член
И интересней вдвое стала,
И вдвое сделался влюблен
Влюбленный уже немало».

«Черт знает что такое!» — воскликнул бы Гоголь. «Белибердяночка!» — так оценила бы стишок одна моя знакомая. «Графомания графоманией!» — отозвался бы я. (далее…)

Стало известно, что некоторое время назад ушел из жизни постоянный автор Перемен, историк, политолог, публицист и исследователь-визионер Александр Головков. На Переменах опубликовано несколько его исторических исследований: Игорь Игорев сын Рюрикович, Первые Рюриковичи, Калинов мост, Илья Муромец и другие, Отец русских городов, а также ряд статей из сферы политологии в блог-книге Осьминог. (далее…)

О книге: Чанцев А. Желтый Ангус. М.: ArsisBooks, 2018.

Не стану скрывать: для меня именно проза Александра Чанцева — самое любопытное из написанного им. Книга с загадочным названием «Желтый Ангус» — наиболее полный на сегодняшний день сборник его рассказов.

И хотя автор в большей степени известен как японист и литературный критик, а не прозаик (его литературоведческие работы удостаивались десятков отзывов), есть основания считать именно художественные тексты своеобразной точкой отсчета для его письма. (далее…)

Дом стоял на самом отшибе маленькой деревушки, среди высоких многолетних деревьев…

Красивый, просторный, сделанный с огромной любовью, двухэтажный бревенчатый дом принадлежал одинокому и еще совсем не старому владельцу.

Ухоженная территория с большим количеством сортовых роз на зиму, заботливо укутанных, аккуратные просыпанные гравием дорожки, собранные в кучи срезанные ветки и сучья, все выдавало в хозяине дома человека спокойного и уравновешенного, уже не ждущего от жизни сюрпризов и приготовившегося встретить достойную старость в комфортных условиях.

Множество старых елей, обступивших дом с трех сторон и нежно ласкающих его своими мягкими зеленовато-голубоватыми длинными иголками, придавали ему сказочное ощущение. (далее…)

О книге «Ширпотреб» Владимира Косогова

Неподдельная советская искренность Евгения Винокурова, который описывал детское купание или работу на сенокосе, оказывается, может быть востребованной и сегодня. От красной империи остался шлейф щемящей сердечности. Обработать его пытаются молодые поэты.

В пять утра запрягали коня.
И будила меня, семиклашку,
Молодого отца беготня
С полосатой душой нараспашку.
Молотком отбивали цевьё,
И точили, и прятали в сено
На телеге. И детство моё
Исчезало в тумане мгновенно. (далее…)

На днях в российских книжных магазинах появилась новая книга Муджи, одного из самых влиятельных духовных учителей нашего времени.

Книга «Просторнее неба, величественней пустоты» с подзаголовком «Кто ты на самом деле» переведена на русский язык главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым по заказу издательства «АСТ». Она будет интересна и полезна как тем, кто уже достаточно хорошо знаком с сатсангом, так и тем, кто совершенно ничего об этом знает, но хотел бы быстро погрузиться в тему, чтобы составить себе о ней представление или же получить направление и инструменты для осознания своей истинной природы.

Также в этой книге Муджи легко и доступно говорит о моментах повседневной жизни, как отношения, быт, семья, деньги, секс и т.п., и об их восприятии в состоянии пробудившегося сознания. Публикуемые фрагменты дают лишь самое общее представление о том, что это за текст, книга рекомендуется к прочтению полностью. По оптимальной цене сейчас ее можно заказать, например, на Озоне. (далее…)

Александру Проханову — 80!

В курсе «Современный литературный процесс», который я читаю в ВШТ МГУ, разные писатели — Лимонов, Пелевин, Прилепин, Сорокин, Шаров, Шаргунов … Но только один — советский, это Проханов. Он — единственный из советских писателей, кто в постсоветское время стал модным и даже культовым. Тема семинара у меня так и обозначена: «Феномен Александра Проханова». То есть я предлагаю студентам разгадать эту загадку. И разгадываю вместе с ними.

Сама главная и любимая идея Проханова — взять из разных периодов нашей истории — из четырёх империй! — самое лучшее, чтобы создать Пятую империю. Империя — «путь к Абсолюту, к идеалу, к коммунизму. Абсолютно идеальное трансцендентное бытие». Он верит, что так и будет: Россия создаст Царство Небесное на земле. Утопично, но грандиозно. Тем и привлекательно. (далее…)

«Ранние мемуары» — так называет свою «Книгу без фотографий» сам Сергей Шаргунов. Она о «свойствах памяти».

Основной упрек, который предъявляется Шаргунову, на поверхности: во многих своих книгах он сам выступает в качестве героя. Отсюда упреки в нарциссизме, топтании на месте, комплиментарности по отношению к себе. Они типичны и поверхностны.

Собственно, аналогичные замечания щедро делались и Захару Прилепину. Что он вещает чуть ли не из каждого утюга. В свое время многие критики даже начали заявлять, что, изложив свой военный, нбп-шный пацанский опыт, он полностью иссяк. Но потом вышла «Черная обезьяна», а затем и «Обитель». И критикам искать новые глубокомысленные формулы.

Со схожими «Севастопольскими рассказами», «Детством. Отрочеством. Юностью» вошли в литературу многие, заявившие о себе «нулевые» годы. Илья Кочергин, Дмитрий Новиков, Роман Сенчин, Герман Садулаев. Свой уникальный жизненный опыт они препарировали на бумаге, чтобы выйти на понимание нерва современной жизни, на обобщения. Без этого невозможно было приблизиться к пониманию совершенно нового времени, новых реалий, обрушившихся на страну.

Нужно было тренировать органы чувств, становиться чутким к происходящему. (далее…)

Сумасшедшие столпотворения,
балаганы, очереди последовали за
уличным закатом, пыльным бродягой.
…я только сорвал цветы Вечности
на могиле разума, и прямиком к Тебе… (далее…)

О книге Захара Прилепина «Взвод. Офицеры и ополченцы русской литературы» М.: Аст, 2017.

Те, кто сражается на войне, — самые замечательные люди, и чем ближе к передовой, тем более замечательных людей там встретишь. Эрнест Хемингуэй

Каким был Золотой век

Как-то один наш маститый литературовед в передаче про Лермонтова заявил: «Поэт не может стрелять в человека…» Это было трогательно, но, по меньшей мере, наивно. Ибо сам поэт объявлял: «…если будет война, клянусь вам Богом, буду всегда впереди». И действительно, с «мужеством и хладнокровием» убивал потом горцев на Кавказе.

Устойчивы мифы, согласно которым русские литераторы предстают в некой романтической дымке, где обязательно преследование со стороны властей, поощряются любовные страсти, пусть даже дуэли. Только бы не служба на благо отечеству — это ведь так пошло… (далее…)

Джулиан Барнс. «Единственная история»

Новая книга Джулиана Барнса — всегда сенсация в литературном мире Британии. Барнс, автор 13 книг — отважных открытий смыслов в самом себе, вокруг себя, искренних признаний постоянства и изменчивости природы человека, отягчённого то тревожным сознанием финальности, то зыбким предчувствием счастья.

Джулиан Барнс, писатель высокой и разносторонней культуры в развитии собственного оригинального стиля, который, парадоксально, нельзя назвать уникальным, поскольку Барнс делит присущее британцам чувство абсурда с большинством коллег англо-саксонского литературного мира. Его ирония, мягкая, элегантная, необидная, порой обнажает убийственную правду. За британским трезвомыслием, сдержанностью и показным безразличием к чужому кроется сомнение в себе, недоверие Острова к Континенту, неизбывное любопытство понять и полюбить это иное. И быть любимым! Так за британским сознанием/ бытием вечно маячит, как двойник, тень Франции. От неё невозможно избавиться. С ней невозможно слиться. Как двум берегам Ла-Манша. (далее…)

Муж Елены Николаевны вдруг — ни с того ни с сего решил отрастить усы…

Это опрометчивое решение он принял, будучи в приподнято-поддатом состоянии после того, как у них родился первый сын. Уж как она этому сопротивлялась, но всё без толку.

— Ну что ты упёрся-то, — пыталась достучаться до мужа Елена Николаевна, а про себя думала: «Упёрся, как осёл египетский».

Но муж только поглаживал себя по свежим усикам и, довольный собой, смотрелся в зеркало при каждом удобном случае. Он пребывал в полной и непоколебимой уверенности, что усы придают ему мужественности.

— Будешь надоедать, так вообще отращу как у Чапаева, у Чапаева-т усы вон какие значительные были, — угрожал он Елене Николаевне.

Усы с тех пор Елена Николаевна невзлюбила. Просто невзлюбила, без особого фанатизма. Незаметно эта невзлюбовь выросла в ровное презрение, а потом и в чистую женскую ненависть. Елена Николаевна усы ненавидела люто, а мужа за ними постепенно вообще перестала видеть.

Так растительность под мужским носом стала для неё символом всех женских невзгод. Иногда Елене Николаевне даже казалось, что критические дни — это женское проклятие, которое как-то связано (обязательно связано!) с мужскими усами. Прямой логической связи здесь вроде бы не прослеживалось, но где-то глубоко внутри Елена Николаевна эту связь ощущала так остро, что никаких умственных доказательств ей было и не нужно. (далее…)

Александр Кушнир. Кормильцев. Космос как воспоминание. М.: Рипол классик, 2017. 256 стр.

Правы были мудрецы, в России нужно жить долго. И после смерти тоже следует запастись терпением. Так, только в конце прошлого года, ровно через 10 лет после смерти Ильи Кормильцева, о нем действительно вспомнили. Издали (пусть и не идеально с точки зрения комментария и прочих издательских тонкостей) трехтомник его собственных сочинений. И вот этот мемуар. Тоже с плюсами (роскошное издание, весьма уместные цитаты из стихов, прозы и интервью Кормильцева, множество фотографий, автографов рукописей и т.д.) и минусами (слишком много о «Наутилусе», которому посвящены предыдущие книги автора, слишком бойкий тон, более подходящий для глянцевой сиюминутный колонки).

А жизнь Ильи Кормильцева или, для друзей и в тусовке, Мака, — писателя (стихи и проза), переводчика (15 языков!), издателя, рецензента-колумниста-блогера и просто действительно яркого человека из тех, кто чует «тренды» и «ветра перемен» очень задолго до всех, — заслуживает безусловно и многих будущих изданий, авансом, но точно. И жизнь эта интересна сама по себе — возможно, и без авторства песни «Я хочу быть с тобой», первых в нашей стране переводов Ирвина Уэлша, Ника Кейва и многих других и даже без издательства «Ультра.Культура», книги которого были более чем событием, стали раритетом еще очень давно и украшают книжные полки, как елочные украшения известное хвойное. (далее…)

«Он стал основоположником русского литературного языка, на котором мы сейчас читаем и пишем». Эта фраза из книжки Юрия Нечипоренко «Пушкин. Кто такой?» издательства «Октопус» (2017) должна быть в центре внимания взрослых, которые купят её своим детям.

Ей бы, фразе, на обложку. Приключения, страдания, совпадения, смех юного Пушкина, ссылка взрослого свободолюбца, женитьба на первой красавице, отношения с верховной властью — всё так или иначе промелькнёт перед мысленным взором юного читателя и на уроках, и в кино, и в других книжках, которыми предположительно заинтересуется школьник по прочтении, а вот разговор как форма правильного домашнего поведения своих со своими — важен как никогда. (далее…)