Белое озеро, сны над водой,
Антикварные слёзы
под бесполой луной.
Как просторными юбками, небом земля
прикрыта.
Песни света от люстр и солнц
летним
ветром
забыты,
Плывём,
оставаясь всё время на месте.
Даже песни звучат лишь как только бы если…
Среди каменных стен – только розовый тлен
Оставляет в покое мою пеструю веру.
Четыре бесславных
победы остались
От меня,
от тебя
и от
проточной воды перемен.
В 1901-1902 гг., когда Бхагаван Шри Рамана Махарши жил в пещере Вирупакша на священной горе Аруначале, Его Милость привела к нему человека по имени Шри М.Шивапракаш Пиллай. Этот человек задавал Рамане многочисленные вопросы. Рамана, в то время говоривший очень мало – не из-за того, что он дал обет, а лишь потому, что не имел склонности к разговорам, — отвечал на большую часть вопросов в письменном виде. Он писал на песке, на плоских камнях или на клочках бумаги. Наставления, которые Шри Шивапракаш Пиллай получил таким образом, были впервые опубликованы в 1923 г. в виде вопросов и ответов и озаглавлены Нан яр? («Кто я?»). Вскоре после этого Шри Бхагаван упорядочил и переписал эти вопросы и ответы в форме эссе, превратив «Нан яр?» в связное и последовательное собрание наставлений. (далее…)
Ставить вопрос об авангарде в наши-то времена — казалось бы, вещь, сама по себе, довольно сомнительная. Копии и симулякры множатся. Гиена постмодернизма бежит по пятам. Но все же жизнь, единственная и неповторимая, остается.
Остается и фронт времени, стремительно убегающий вперед. Человек меняется. Скрытые, неизвестные силы поджидают его. И дело не только в техническом прогрессе. Похоже, нет никакого «я» в старом декартовском понимании, «я», которое мыслит. Мы недооцениваем язык. Мысль невозможна без языка. Парадокс, но дела могут решать за нас глагольные окончания и приставки.
Еще Рембо говорил:
«Нельзя заявить: я думаю. Надо сказать: я продумываюсь».
Поэты привыкли понимать себя как не зависящий от них процесс.
Сегодня на сцену все чаще выходит радикальный опыт — фрагментарный, подчас бессвязный. Все больше разрывов в базисе наших знаний, в нашем понимании себя. Все больше неизвестности, тёмности. И если мы хотим ухватить современность, так стремительно убегающую от нас вперед, ухватить в образах, нам не уйти от вопроса об обновляющихся художественных средствах, которые в каком-то смысле также убегают от нас. Меняется реальность, меняется и точная мысль, почему же тогда должно застывать искусство (читай — и литература)? И даже если мы бежим по кругу, претерпевая некое вечное возвращение, — нам не обойтись без вечно умирающих, но и без вечно возрождающихся начал. Так пусть же и авангард возрождается каждый раз, чтобы вновь преодолеть самого себя. (далее…)
По случаю выхода нового альбома группы Fake Cats Project «Classics Double-Binded» мы поговорили с писателем, музыкантом и режиссером инди-фильмов Игорем Левшиным об Эпсилон-салоне, «Птюче», суперкомьютерах, Владимире Казакове и успешной ротации на гонконгском радио.
Александр Чанцев: Кем ты хотел стать в детстве?
Игорь Левшин: Стать взрослым, наверное. Не уверен, что мечта сбылась. Иногда мне кажется, что из ребенка сразу превратился в старика. Но, думаю, во мне ребенок и старик одновременно. Зрелого во мне мало. Хотя я, похоже, был немного и стариком с самого начала: не возбуждался от мушкетёров, индейцев и рыцарей. Первая книжка мне страшно понравившаяся — «Пираты Америки» Эксквемелина. Но это же странный нон-фикшн. А следующая была уже книжка «Преступление и наказание». Но бом-брам-стеньги всякие я знал как таблицу умножения, конечно, согласно био-возрасту.
Точно не мечтал стать космонавтом или летчиком. Писателем тоже не хотел конечно. Тинейджером хотел стать математиком, а, может, бас-гитаристом.
Может, горнолыжником (с детства обожал кататься с горок — вплоть до сотрясений мозга), но в карьеру такую не верил — понимал, что дохловат.
Помню, в старших классах позвали на кинопробу. Я рассказывал дома и смеялся, зачем мне эти глупости. А мама говорит: «ну ты что, это ж интересно! Сходи!». Послушался, сходил, но не взяли. (далее…)
К изданию трехтомника «Шухов В.Г. Избранные труды» (М.: Международный Шуховский Фонд, 2018)
Башня Шухова в Москве. Мост Патона в Киеве. Знаменитые сооружения, получившие имена своих создателей и увековечившие их.
Гениальный конструктор и изобретатель Владимир Григорьевич Шухов (1853—1939), по проектам которого выполнены сотни сложнейших инженерных и общественных сооружений, известен огромному количеству людей исключительно по исторической радиобашне в Москве, так называемой, башне Шухова. И сначала огорчаешься, неужели вот этим и ограничится память о феноменальном таланте? А потом, по размышлении, находишь это обстоятельство хорошим знаком — некой точно сделанной зарубкой.
В 1922 г. по заданию В.И. Ленина на Шаболовке была сооружена гиперболоидная многоярусная радиобашня высотой 150 м для радиостанции им. Коминтерна. (далее…)
Актуальная история вусмерть потерявшегося чела, запутавшегося в тенетах собственных умозрительных конструкций/ «идей», частью совершенно спонтанных, частью искусственных/ надуманных.
Действия как такового, в общем-то, и нет — и тем интересней способность автора двигать дело словом. «Успешный» (простите) ещё недавно бизнесмен из девяностых Сергей Знаев, находясь в плену своих убеждений-принципов-фантазий, умело навеваемых/ конструируемых автором и в которых читатель постепенно разубеждается, постепенно и наиглупейшим образом теряет последнюю собственность… Исподволь зреет его невнятное поначалу намерение отправиться воевать на Донбасс, где надеется он пасть с честию на поле брани, т. к. патриот.
Смерть свою находит он, однако, в другом месте, — нечаянно заблудившись на доске в безвестных тихоокеанских водах. (далее…)
Пауль и не думал прыгать с моста, он просто шел на свидание с ней. Его «Псалом» плыл по Сене бумажным кораблем, гордым и трогательно-смешным. Пьяная магия сумерек весеннего города ждала за каждым углом. Ждала и Вечность. Они встретились и долго бродили по пустынным улицам, где только для них хранились молчание и покой. И все – Рембо и Камю, Моррисон и Пикассо – светили им звездами…
Днем температура поднимается до 37, и вечера не приносят облегчения: камень, бетон и асфальт большого города отдают дневной жар, пронизывающий пыльный воздух. Если учитывать, что кондиционеров нет почти нигде, — то раскаленное пекло города становится серьезным поводом забросить все дела, и если ты китаец — просто тихо сидеть на складной табуретке в тени, осторожно пожевывая пельмени, или запереться у себя в кондиционируемой спальне, если ты белый.
Вся жизнедеятельность перенесена на раннее утро. Если встаешь в 6 — понимаешь, что все пропустил уже давно, и всё взрослое и не очень население многомиллионного города уже давно на ногах, можно сказать, посреди своей будничной активности. Так что если действительно хочешь насладиться покоем и практически одиночеством (всего каких-нибудь пара десятков встречных пешеходов не в счет), то из дома надо выходить часов в 5… когда солнце только-только вынырнуло на небо, когда вдруг спала тишина и тысячью голосов и трелей зазвенели птицы. И пока еще — пока все остальные спят — это единственный звук, яркий и прекрасный. Он оттеняется только шарканьем бамбуковой метлы по тротуару — во всех странах мира дворники встают намного раньше всех остальных… (далее…)
На дне небес кончается лето…
Это навсегда.
Встревоженный кем-то призрак мира,
видение времени,
и – молодость позади.
Осень в раю.
И редок смех,
и птицы уже отлетели.
Земные зимние метели…
Договорю.
«Вежливого героя» можно воспринимать как продолжение «Культурного героя», дальнейшее его развитие. (Здесь же мелькают и темы/мотивы из других книг АК.) И наверняка в каком-нибудь ЦРУ обе эти книги читают вместе – чтобы понять всё про Путина и про Россию. Поймут ли… (далее…)
Ольга Балла. Время сновидений. М.: Совпадение, 2018. 120 стр.
Настоящая, густая мыслями, настоянная на стиле, сдобренная поиском нового, эссеистика – на вес платины, при всем, казалось бы, разнообразии маркетингового выбора и взрывах восторгов критики. Тем больше радости от тихо и внезапно вышедшей пятой книги Ольга Балла-Гертман (три из них вышли в Америке, к сожалению, не очень доступны) – судя по тем же мини-эссе в ЖЖ и ФБ, книг собрать автор может еще несколько, но ведь заранее не веришь…
«Время сновидений», как сами сны, непредсказуемы, о многом, разном. О детстве и командорскими шагами подступающей старости, о московских районах и буквах алфавита (единственное, что лично для меня «не звучало», из черт букв можно вывести их онтологию, но какой алгеброй верифицировать, что именно М – «буква сложных отношений с вертикальными аспектами бытия, внутренних толчков и противоречий роста»?..), о «механизмах вырабатывания прошлого» и «постэффекте юности». Хотя – письмо Балла это именно тот случай высокой прозы и мысли, когда не столь даже важно о чем, ибо глубина рефлексии, ее неожиданные (логика сна!) сюжеты более захватывающи. (далее…)
Вечер распят звездами, а аборигены Сансары хотят еще и еще… Он и воскреснет завтра, чтобы снова страдать им, иного не примут, или – тоже распнут, и так дальше. И длится литургический сон, и разрушаются гнезда безумия, и не прекращается движение вне, и… Но поэту негоже вторить словам этого мира.
Шри Саду Ом родился в 1922 году в округе Танджавур (штат Тамил Наду, Индия). С раннего детства тянулся к духовности. В возрасте 14 лет обнаружил в себе поэтический дар. Позже, встретив своего гуру Шри Раману Махарши, он сложил около шести тысяч гимнов и стихов, в которых в основном воспевал своего Гуру. Тесное общение Саду Ома с Раманой продолжалось с июля 1946 г. по апрель 1950 г. (до самого ухода Мастера из физического тела), однако за это время Саду Ом впитал в себя истинный смысл слов и указаний Гуру. (далее…)
Огни — факелы, настоящие, дышащие на ветру вдоль длинной извилистой дороги. Старые потрескавшиеся ступени ведут к храму. Круглые свечи — живое пламя на ступнях статуй чудовищ. Торговец пивом с тележкой, полной пива и льда.
Полно народу. Теснятся под крышей театра без стен. Потом все ломанулись на открытую площадку, она больше.
Европеоидные туристы бегут, позабыв о приличиях и традициях своей культуры, расталкивая друг друга, пихаясь, локтями отвоёвывая себе место у сцены — в самом первом ряду, — как дикие крестьяне или обезьяны, не понимая, что действие надо видеть издалека.
Должна быть видна вся сцена. В итоге плотного первого ряда, почти уже вылезшего на сцену, уже с третьего ряда ничего не видно. (далее…)