Легенды мирового эзотерического андеграунда и дарк-амбиента зачастили в Москву

На концерте Lastmord. Фото: Chris_Carter_ / Flickr.com

«Что-то происходит в России». И довольно интересное происходит, несмотря на то что ничего интересного в это самое проклятое время происходить не должно, ну во всяком случае так нам сообщили астрологи, герметики, индейцы майя и гностические каббалисты под чутким руководством бодрого старикана Лайтмана. Смотрите сами, искусства мертвы, всякое проявление пресловутого величия духа человеческого отображено лишь в социальных протестах, кои никак на бунт «бессмысленный и беспощадный» не тянут, а являются хорошо срежиссированной и доведенной до «определенного уровня» (новыми профессионалами, крепкими офисными парнями с прищуром офисного-же рейхсфюрера господина Навального) пиар-акцией. Забавная эта порода все-таки, не буду разбрасываться карикатурками, вы все их прекрасно знаете. Но речь в конечном счете не о них, а о том, что пространство-то действительно мертво. Там, где по сценарию боженьки идти должно такое вот веселое действо из Овидия (когда резвящиеся фавны в зеленых рощах изливают искрящееся вино, непринужденно совокупляясь при этом с прекрасными нимфами, и все бытие такое расслабленное и жизнеутверждающее, как в фильмах студии Довженко), на деле – суровый шведский минимализм: морозно, сыро, не хватает лавандоса, неврозы, проститутки убегают по утру, прихватив твой мобильник и томик Фромма почему-то, тяжелый смог, от которого всякий раз тянет блевать, и рефреном Владимир Нежный – группа «Фабрика Переделок». Заместо смешливых фавнов у нас получается сообщность переделанных с той самой фабрики, хоровод лысеющих кадавров, безнадежно неживых, но хорохорящихся. кадавров, и надо отдать им должное, не растерявших и не расторчавщих куража времен былых, времен удалых, и, как оказалось, только они и способны хоть как-то оживить столь дохлую и претенциозную «атмосфэру».

Да-да, я говорю, в частности, о кадаврах мировой индустриальной и дарк-амбиент сцены. Ну кто еще способен расшевелить дохлую медузу московско-питерской околобогемной братии? Пошевелить черным стэком слоновой кости в хлюпающем желе? Так, чтобы масса активизировалась и начала усиленно пучиться, имитируя жизнеактивность? Конечно, Вася, на роль которого назначается бодрый старикан Брайан Вильямс (он же Ластморд), который уже лет 15 не выходил из подвала своей студии, заставленной модифицированными амплифаерами и другими причудливыми звуковыми агрегатами непонятного происхождения, с помощью которых он паучит свои гротескные измученные треки, увязший, как Маугли в лианах, в сплетениях проводов. В интервью мэтр шума сетует на отсутствие понимания со стороны андеграунда и на дурацкую привычку слушать его материал на дерьмовой аппаратуре. Ну что-же, вполне оправданные опасения. В Москве с аппаратом все замечательно, да и андеграунд приметил. Правда, как уж заведено, людям английского качества, к которым, несомненно, относится старина Вильямс, очень непонятен этот самый российский андеграунд, состоящий в основном из офигевших от наркоты стареющих мажоров (с извечной сумасшедшинкой в маслянистых глазках, ставшей брендовым знаком этой бешеной породы) и малопонятных дельцов, ищущих малопонятные гешефты в малопонятных же вещах, которые по малопонятным причинам так и не извелись в девяностые. (далее…)

ситуативность.

вот в чем все дело.

без впадения в глубокомысленные полемики и идейные посылы.

трах момента. абсолютно бессмысленный и именно по этой причине прекрасный.

проходя мимо, вырвал четыре слова изо рта молодой и страшной, как чумной кот, птушницы.

вырвал и тут же сожрал.

прекрасна чащоба в лучах пьянючего заката.

да, можно и так.

самая большая глупость в написании истины то, что все о ней и так уже знают.

от слишком частых повторений вы похожи на слипшиеся жопы.

смотрю на тебя такого умного и прекрасного. лоснящегося, как тайская шелковая подушка.

и думаю, ведь действительно похож.

на протяжении восьми десятков ему отведенных отказывается от удовольствий, веруя в нечто неосязаемое…

мы — энергия. в одном потоке. как река с разветвлением, образовавшимся из-за камышового острова, появившегося прямо посередине. но как и река, после, дальше все наши рукава стекутся в одно море. в один космос.

и все это понимают и с этим сделать ничего не могут. и даже пытаться бессмысленно.

завтра день рождения.

завтра новый год.

завтра день рождения.

завтра новый год.

завтра день рождения.

завтра новый год.

и что-то между.

что-то приятное на ощупь. что-то приятное на вкус.

остается лишь один путь. придумать вечное. и далее без звука. без движения. без тьмы и света. без всякой видимости. с отсутствием всех ощущений. с отсутствием самого отсутствия. и лишь на веки вечные.

на веки вечные.

таков наш с тобой космос.

да.

23 апреля 1564 года родился Шекспир (по легенде, 23 же апреля он и умер)

Размышляя над «Гамлетом» Шекспира, Александр Аникст отмечал: «Все действие трагедии проходит под знаком тайн. Тайно был убит прежний король, тайно выслеживает Гамлет убийцу, тайно готовит Клавдий расправу над Гамлетом, тайно сговаривается он с Лаэртом. Тайны, тайны, тайны!» Таинственны мотивы поведения Гамлета, загадочен язык трагедии, удивительно ее восприятие в продолжение веков. Действительно, трагедия тайн. «Таинственное постигается не отгадыванием, – утверждал юный Лев Выготский, – а ощущением, переживанием таинственного». Поэтому, всякое восприятие «Гамлета», по его мнению, должно быть переживанием таинственности, иррациональности трагедии, сновидением о Гамлете.

Я никогда не понимал этого вековечного упрека Шекспиру в бездеятельности Гамлета. Все действие трагедии обращается вокруг датского принца, подобно тому, как мироздание вращается вокруг неведомого Демиурга (не случайно юный Выготский экстатически сравнивал «Гамлет» с «мифом, как религиозной (по категории гносеологии) истиной, раскрытой в художественном произведении (трагедии)»). Прямо или косвенно именно Гамлет решает судьбы действующих персонажей пьесы, включая и свою собственную судьбу (ведь он предчувствует свою смерть перед поединком с Лаэртом; он может отказаться от схватки, но не делает этого). (далее…)

Не трогайте регулятор веры,
вообще отойдите от гроба,
оставьте в покое.
Дайте дослушать, как погасает
в бесплотном театре заката
бесплатное море, полотна Европы, бесплатное поле,
за семь шекелей пыльная Яффа
и Ялта в вечерних огнях –
пересадка на Галлиполи.
А. Грицман

История, точнее – история, с которой мы соприкасаемся, похожа на засоренный клозет. Промываешь его, промываешь, а дерьмо всё равно всплывает наверх.
Гюнтер Грасс, «Траектория краба»

Дедушка умирал.

Пашка на цыпочках курсировал мимо дедовой комнаты, притормаживал, шёл дальше, притормаживал, становился, задевая ухом косяк, вслушиваясь, опять уходил, вновь возвращался, брался за ручку двери, озираясь, боясь чего-то, и… Из-за двери доносилось гулко, хрипло:

– Па-а-ша-а.

Это хрипит оттуда «дедо», сипло, надсадно; но без мамы навещать дедуню нельзя, и мальчик делал ноги. Убегал в свою комнату, бросался лицом в подушку и ревел, выл нескромно, ломающимся голосом, невыносимо, не по-детски – дедо был для него всем. (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО — ЗДЕСЬ.

Двадцатилетний, отслуживший в армии связистом студент Павел Сунцов был критически настроенным человеком, как впрочем и всё его «посткризисное» поколение. Да, острое, неприятное слово «кризис» стало звучать часто, порой нивелируясь, сливаясь с просто «жизнью». Жить в кризис стало нормой – выдюжившие в кризис готовились к очередным общественным припадкам как к событийной норме; изречения в стиле «апокалипсис» веселили богатых и абсолютно не волновали бедных, ведь бедные с каждым послекризисным годом обретались лучше и лучше, что отражалось в позабытых с советских времён панегириках власти самой себе.

В тот приснопамятный дефолт девяносто восьмого года у Павла Сунцова умер дед – это он отчетливо помнил последующее время своего взросления, лакмусом соотнося своё становление с бытиём до смерти деда и после, советуясь с ним в воображении, споря, даже неистово споря порой до тошноты, до опупения. Родители, слава богу, здоровы, веселы и бодры, хотя, конечно, так лишь принято говорить – родители заметно сдали, что греха таить, просто Пашка это увидел только сейчас, когда «стал на рельсы», оправился и поднял голову. Был он студентом политеха, подрабатывал в ночном клубе ди-джеем, дружил, даже можно сказать, горячо дружил с девочкой Машей с параллельного курса, что в конечном счёте привело к расставанию с родительским домом и переселением в съёмную квартиру. (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО — ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ — ЗДЕСЬ.

Приняв биржевые правила игры и получив главный урок пролетевшего секундой года – «Прочь гуманизм!» – Пашкина компания набрала обороты, можно сказать, заматерела. У Павла Владимировича Сунцова с друзьями-партнёрами вполне так отчётливо нарисовалась небольшая фирмочка с представительством, арендованным в центре города, начала появляться постоянная клиентура, организовались кое-какие активы в виде пакетов акций ликвидных предприятий; бережно, постепенно откладывались рублики на покупку долей реального сектора в пику виртуальному – в общем, инвестиционную политику компании можно было бы назвать оправданной и перспективной, не случись вдруг одного «но», не связанного ни с Рокфеллерами, ни с Ротшильдами. (далее…)

Писательница Мина Полянская о Фридрихе Горенштейне в интервью Владимиру Гуге:

«Горенштейн был уверен, что не совсем безобидные характеристики создавали определённое устойчивое мнение, распространявшееся по редакциям, книжным магазинам, а затем каким-то образом оседали и в органах КГБ. Кроме моих книг о Горенштейне, существует ещё и мой очерк о писателе «Постоянное место жительства» в книге «Музы города», о котором я почему-то всегда забываю, чего не следовало бы делать хотя бы потому, что очерк был написан при жизни писателя, прочитан ему, как на экзамене, вслух, то есть прошёл полную его «цензуру». В особенности Горенштейн одобрил следующий отрывок:

«Поскольку авторитет «самиздата» был достаточно велик и поддерживался на Западе, «не пропустить» писателя в «самиздат» означало нанести ему порой гораздо больший урон, чем тот, на который способна была тоталитарная система».

Кипят страсти человеческие в грешном мире, кипят они и на литературном Олимпе. Зависть, как всем известно, – одна их сильнейших человеческих страстей. Горенштейн был потрясён тем, что роман «Виктор Вавич», написанный почти в то же время, что и повесть «Белеет парус одинокий» и на ту же тему, однако же, оказавшийся на несколько «уровней» выше, был «похоронен» для двух поколений читателей. «… Хорошо знакомая мне информационная блокада. Такое не прощают – попытку заживо похоронить, как похоронили заживо всей совписовской похоронной командой замечательный роман Бориса Житкова «Виктор Вавич». (Как я был шпионом ЦРУ. Зеркало Загадок, 9, 2000) (далее…)

Антрополог предложил детям из африканского племени поиграть в одну игру. Он поставил возле дерева корзину с фруктами и объявил, обратившись к детям: «Тот из вас, кто первым добежит до дерева, удостоится всех сладких фруктов». Когда он сделал знак детям начать забег, они накрепко сцепились руками и побежали все вместе, а потом все вместе сидели и наслаждались вкусными фруктами. Поражённый антрополог спросил у детей почему они побежали все вместе, ведь каждый из них мог насладиться фруктами лично для себя. На что дети ответили: «Обонато».

Разве возможно, чтобы один был счастлив, если все остальные грустные?

«Обонато» на их языке означает: «я существую, потому что мы существуем».

Источник: http://www.facebook.com/photo.php?fbid=38524993150533..

Интервью с Belkastrelka, а точнее – с солисткой этого проекта, Асой Рахмана. Напомню, Belkastrelka – мое недавнее открытие, которое я отнес к жанру «идеальный поп». Дуэт, базирующийся в Джокьякарте, Индонезия. Зовут их Аса Рахмана и Йенну Ариендра. О концепции и музыке этой команды я чуть подробнее писал. А сегодня – мой чат с Асой. О том, как они пишут музыку, как понимать их название, о значении некоторых из их песен (тех, что на индонезийском языке), а также кое-что о жизни в Индонезии.

Глеб Давыдов: Кто пишет тексты песен Belkastrelka? Ты?

Asa Rahmana: Большинство из них – да. Кстати, на новом альбоме уже не будет англоязычных песен, все песни будут на бахаса, индонезийском языке.

Глеб Давыдов: Йенну Ариендра пишет музыку, а ты тексты и поешь?

Asa Rahmana: Да. Я тоже пишу музыку, но основную музыкальную часть пишет он.

Глеб Давыдов: А кто-нибудь еще принимает участие в процессе?

Asa Rahmana: В некоторых песнях принимают участие другие музыканты и литераторы.

Глеб Давыдов: Почему вы решили отказаться от английского на новом альбоме?

Asa Rahmana: На самом деле писать песни и петь на английском – это гораздо проще. Серьезно. Множество инди-музыкантов выбирают английский – независимо от того, понимают ли они его. Наш новый альбом будет называться «bela bangsa», что означает «Защищая свою нацию» (на русский можно также перевести как «Гражданская оборона», — Г.Д.) Мы хотим двигаться вперед, прогрессировать, развивать свои способности, и написание текстов на бахаса для нас своего рода вызов.

Глеб Давыдов: Считаете ли вы свои тексты поэзией? Или это просто тексты для песен?

Asa Rahmana: Я называю это стихи для песен. Кстати, для некоторых песен, например, для «Lirik untuk lagu pop» мы использовали стихи уже существовавшие раньше. Эта песня написана на слова легендарного индонезийского поэта Спаради Джоко Дамоно.

Глеб Давыдов: Да? Это одна из моих любимых песен у вас. О чем она? Я не понимаю ни слова, но песня очень эмоциональная, похоже на песню человека, который прыгает с высокой скалы, с обрыва, но вместо того чтобы упасть вниз, он летит все выше и выше, что-то в этом роде. Для поп-музыки это довольно глубокие и сильные эмоции…

Asa Rahmana: «lirik untuk lagu pop» переводится как «Лирика для поп-песни». Это довольно абстрактные стихи.

Твой взгляд это плач капель дождя, скользящих по шипам розы (как пронзителен!);
Твой голос это парение птичьего пера (как тих!)

Это отрывок из песни… да, она полна глубокого чувства, подобна влюбленному в состоянии транса. Стихотворение неоконченное, очень романтичное, с множеством красивых слов, обычно тексты для поп-песен пытаются сделать именно такими. С другой стороны это как притча. Когда я в первый раз читала эти стихи, я спонтанно запела. Это было совершенно естественно, так и получилась эта песня. Она ни о чем. Просто это самые красивые слова для поп-песни, когда-либо написанные. (далее…)

Фото: Flickr/com/fourme

Родившись, Ветер порвал паутину, сплетенную семиногим Пауком. Ветер рождался головой вперед, теменем разрывал паутину из нитей, вынутых Пауком из капроновых колготок его матери. Нити порвали кожу, оставив три шрама на лице, два на затылке и по одному – на висках. Не носить Ветру прическу самурая – сразу понял Паук.

Ветер открыл черные глаза с уголками защепленными, как уголки пельменя. Посмотрел на мать в порванных колготках, на Паука с такими же защепленными глазами, как у него, и попросил, чтобы его звали Ветром. (далее…)

плоть есть плоть. что еще?

четыре ноги. вы ж только посмотрите у него сегодня четыре ноги!

знаете кого нам не хватает здесь для полного выноса!?

ангелов! крылатых и всепрощающих, как кнопка reset, бля ангелов!

а для кого сейчас все наши слезы и похоти!?

все для ангелов.

и тут вся наша огромная толпа понимает значение его слов. и тьма над нашими головами рассеивается и все мы в ласковом ванильном свете воздаем руки к небу и тянем свое такое святое аааааааа-а-а-а…

и вот они наши ангелы. спускаются прямо к нам. кто с арфой и поет, кто без и молча созерцает.

и вот они уже на земле, среди нас, в своих прозрачных слепяще-белых накидках, а кто и вовсе без.

и все так призывно поводят бедрами.

и огромное лицо господа, как и полагается с седой бородой и слегка вьющимися волосами миловидно улыбается, глядя на дикую нашу оргию здесь внизу.

плоть есть плоть.

и ангелы убираются прочь, стыдливо прикрываясь поднятыми из пыли обрывками своих святых сорочек.

так и было. а мы захлебывались в собственных слюнях и молча надеясь на будущие встречи провожали взглядом их одна за одной отлетающие к небесам красные от нашей любви задницы.

поддержи веру в нас, господи.

пошли ангелов в помощь агнцам преданным.

сделай, как делал не раз, ибо плоть есть плоть, господи.

Памяти А.П.

Галина Васильевна Ножкина развелась с мужем, и вернулась в свою старую квартиру, которую оставила дочери Ане. Она была рада, что не выписалась тогда.
Теперь у Галины Васильевны были с дочерью особые, посмертные отношения. Она устроила в квартире музей, куда приходит много людей посмотреть уцелевшие Анины работы и рисунки.

*

Бритую голову остужал весенний ветер, а она быстро шагала, прижав к себе сумку с пачкой сигарет и письмом-вызовом в психдиспансер, решительно сворачивая в первый попадавшийся на пути переулок, и так – до следующего поворота. В движении не таким противно-острым было ощущение загрудинной тяжести. В парикмахерской она еле высидела, пока мастерица обривала ей голову и от боли даже схватилась за грудь. На немой вопрос встретившейся с ней глазами в зеркале парикмахерши, вымученно улыбнувшись вдруг ответила: «Душа болит». (далее…)

3 (15) апреля 1886 года родился Николай Гумилёв.

С любезного согласия издательства «Вита Нова» мы представляем фрагмент книги Валерия Шубинского «Николай Гумилёв. Жизнь поэта» (Санкт-Петербург, 2004).

Жизнь его в ту осень (1912 г., — ред.) и зиму была полна трудов. Занятия в Университете, работа над переводами (а переводит он, кроме Готье, пьесу Браунинга «Пиппа проходит» — по всей вероятности, с подстрочника, хотя занятия английским Гумилев продолжал), рецензии для «Аполлона» и новорожденного «Гиперборея», дважды в месяц — заседания Цеха поэтов… Утром он вставал спозаранку и садился за письменный стол. Ахматова еще спала. Гумилев шутливо перевирал некрасовскую цитату: «Сладко спит молодая жена, только муженик труж белолицый…» Потом (часов в одиннадцать) — завтрак, ледяная ванна… и вновь — за работу.

Почему-то о Гумилеве — солдате, любовнике, «охотнике на львов» и «заговорщике» — помнят больше, чем о труженике-литераторе. Но настоящим-то был именно этот, последний.

Зима перед последней эфиопской экспедицией была и впрямь «безумной». Тем не менее Гумилев был еще молод, и сил хватало и на все эти труды, и еще на многое — например, на частые ночные бдения в «Собаке». При такой жизни ездить каждый день в город из Царского было трудно, и он снимает комнату в Тучковом переулке (д. 17, кв. 29) — недалеко от Университета — бедную студенческую комнатку, почти без мебели. Возможно, комната эта использовалась и для встреч с Ольгой Высотской (роман с ней как раз приходится на эти месяцы) — но, конечно, не в этом было ее главное предназначение. Во всяком случае, Ахматова знала об этой комнате и бывала в ней. Завтракать Гумилев, когда ночевал «на Тучке», ходил в ресторан Кинши, на углу Второй линии и Большого проспекта Васильевского острова. В XVIII веке здесь был трактир, где, по преданию, Ломоносов пропил казенные часы. (далее…)

15 апреля 1843 года родился писатель Генри Джеймс

Странно сложилась судьба Генри Джеймса в России. При жизни (то есть до революции) его периодически переводили и печатали в толстых журналах. А вот из культурного обихода советского читателя Джеймс оказался выключен напрочь. Все-таки в мотивах действий советской цензуры было что-то мистическое. Понятно, когда запрещались откровенные антисоветчики, вроде Оруэлла или скандального автора «Возвращения из СССР» Андре Жида. Ну, или всякие там модернисты-авангардисты. Но какое все это имело отношение к аполитичному Джеймсу, благополучно умершему в разгар Первой мировой войны? Произведения этого «английского (вернее, англо-американского) Тургенева» были просто созданы, чтобы занять свое место в книжных шкафах советских интеллигентов где-нибудь между собраниями сочинений Диккенса и Голсуорси. Однако только в 70-80-е годы на русский перевели пару томов повестей и рассказов и три романа. И все.

К настоящему моменту положение не слишком изменилось. То, что существует на русском – капля из колоссального творческого наследия писателя. (За свою долгую жизнь он написал 20 романов, свыше ста рассказов, пьесы, сотни критических статей, три тома воспоминаний и путевые заметки. Одних писем насчитывается около 15 тысяч – полное их издание только начато.) Говорят, что Джеймса трудно переводить. Это действительно так – позднего Джеймса и читать-то трудно, в англоязычной литературе по сложности стиля он даст фору разве что Джойсу. Но ранние его вещи написаны достаточно простым и прозрачным языком. В общем, ничего не понятно. Как выразился один биограф, с Джеймсом просто никогда не бывает.

В англоязычном же мире второе десятилетие продолжается «ренессанс Джеймса». Автор, при жизни никогда не пользовавшийся массовой популярностью, считавшийся «писателем для писателей», издается и переиздается. Большинство его произведений экранизированы, некоторые – не один раз, на основе повести «Поворот винта» Бриттен написал оперу. В 1972 г. завершилось издание сверхподробной, пятитомной биографии, написанной главным специалистом по Джеймсу – Леоном Иделем, но с тех пор появилось много новых исследований. Джеймс оказывается героем художественных произведений – он мелькает на страницах Тома Стоппарда и Кэрол Оутс. 2004 г. стал настоящим годом Джеймса – вышло сразу несколько посвященных ему романов: «Мастер» Колма Тойбина, «Автора! Автора!» Лоджа, не говоря уже о букеровской «Линии красоты» Алана Холлингхерста, герой которой пишет диссертацию по Джеймсу. (далее…)