17 февраля 1782 года родился Федор Иванович Толстой «Американец», культовая фигура первой половины XIX века, заядлый картежник, авантюрист-дуэлянт и прототип многих литературных персонажей.

– Говорят, что ты, Алексей Петрович, иногда-таки хитришь? –
спросил Александр I талантливейшего русского военачальника, соратника Суворова и Кутузова, героя войны 1812 года генерала Ермолова.
– Вашего веку человек, государь, – ответил генерал.

Дохни на меня, хоть винца понюхаю…
(Ф.Толстой во время епитимьи)

Однажды Фёдор Иваныч так всех достал своими шулерскими выходками, что его отправили с глаз долой – с посольством в Японию на шлюпе под командованием капитана Крузенштерна. Но, по вине крайне безнравственного поведения Толстого на корабле, начальник экспедиции камергер Резанов, известный нам по рок-опере «Юнона и Авось», высадил проштрафившегося и провинившегося пассажира в районе Камчатки (1804), откуда тот по гряде Алеутских островов, далее через канадское побережье (о-ва Кадьяк, Ситха), с его же не совсем правдоподобных рассказов, перебрался на Аляску, за что и был прозван Американцем.

Толстой пробыл некоторое время в русской Америке, объездил от скуки Алеутские острова, посетил дикие племена Тлинкитов – Колошей (от слова «колюжка» – кость-украшение в нижней губе), с которыми ходил на охоту, и возвратился через Петропавловский порт сухим путём в Россию, татуированный с головы до ног, воплощая свойственную, общую толстовскому роду «дикость», по словам двоюродного племянника Американца – Льва Николаевича, после смерти дяди ещё долгое время поддерживавшего отношения с его вдовой и дочерью. (далее…)

Жёлудев хотел Женщину – да не простую, аки знамо чьё ребро, но Сложносоподчинённую: чтоб непременно уж «и…, и…», а не – тьфу! – «или-или». Вокруг, правда, сновали одни лишь жэнщины, а жэнщину Жёлудев не хотел, и потому искал без малого тридцать уж лет и три года: семь пар железных башмаков истоптал, семь посохов железных изгрыз, на иглу Кащеюшкину чуть было не подсел, а всё нейдёт. «Где ты, Сложносоподчинённай-а-а?..» – кричал он иной раз во сне, во весь свой богатырский басок, ан бестолку. А раз так, решил Жёлудев по прошествии времени у транссилы совета искать. «Тонкий Духовный Мир, – канючил он, – поверни ко мне Женщину Сложносоподчинённую передом, а остальные все пусть лесом идут!». Озадачился по такому случаю Тонкий Духовный Мир, от наглости человеченной аж скорость света того убавил, ну и откликнулся: «Дурачина ты, простофиля! Чтоб Сложносоподчинённую привлечь, надобно самому Сложносочинённым стать! А ты с рылом своим пивным – в ряд шампанский, значит, желаешь?» – вот и весь сказ. Закручинился Жёлудев, запереживал, затомился во весь свой уд богатырствующий – одним словцом, спёкся: никакая другая мысль, окромя как о Ней, в головушку-то нейдёт, есть-пить хлопец не может, и вообще – нестоячка! Тень тенью ходит, ни кожи ни пушка над рыльцем – одни маслы торчат, ворочаться с бока на бок мешают, думки с ритма сбивают – часы и те нейдут! «Тонкий Духовный Мир! – взмолился тогда Жёлудев. – Что ж делать-то мне теперь? Век бобылём ходить? Для того ль меня мамо в поле капустном рожала, чтоб в муках все дни провёл, чтоб удаль свою молодеццкую – да в компост дачный снёс? Хошь што проси – всё отдам: дай только Сложносоподчинённую: чтоб и… и…, значит, а не – тьфу! – или-или!». Посовещался, заслышав речи такие, один Тонкий Духовным Мир с другим, и так порешил: «Чтоб Сложносоподчинённую привлечь, надобно тебе, Жёлудев, учиться, учиться и учиться: сознание очищай, слышь? Клизма ментальная требуется – дальше фаллоса-то не видишь… так и Сложносоподчинённую, коли появится, проглядишь! А ну как из плена ума вырвешься, светом самому себе – чисто, Будда, – станешь, так Она враз и явится…». Пригорюнился Жёлудев. Как самому сложносочинённым стать, не ведает – не обучен работе душевной, как ум онемечить – не знает, а уж как светом себе самому по самое не могу засветить – и подавно. Начал, понятное дело, книжки учёныя читать, мудрецов в порядочке альфабетнутом по периметру разложил, и ну – как Ленин: и то вроде выучил, и это – а всё не то будто, всё будто воздуха нет у него… Тужился Жёлудев, тужился, а потом возьми да крикни: «Тонкий Духовный Ми-и-ирррр! Не можу я! НЕ мо-жу-у-у!» – а Тонкий Духовный Мир, не будь дурой, тихохонько так, по-родственному: «Здесь и Сейчас. Здесь и Сейчас. Отколись от ума. Проснись. Присутствуй!». Ну, ходит Жёлудев из угла в угол, как герой романа рыальистичнаго, здесь и сейчас, здесь и сейчас, точно тот попугай, рефренит, – а от ума всё равно никак не отъединится: проснуться, присутствовать чтоб, стал быть, не может. Пуще прежнего опечалился Жёлудев, руки в кулаки сжал – и ну опять вопить во весь басочек-то богатырский: «Женщину! Женщину хочу! Сложносоподчинённую! Чтоб и так, и этак могла, и в воде морской, и в глади небесной – а ещё и поговорить чтоб! И платьице… Платьице красное на ей штоб… красное, да, всенепременно…». Совещался Тонкий Духовный Мир, совещался, да и порешил Жёлудева в Сеть кинуть. (далее…)

15 февраля 1866 года родился художник и скульптор Паоло Трубецкой

Посетителей в музее почти уже нет…

Любуюсь ярким Коровиным, углублённым Фешиным, красочным Сарьяном. В центре зала – скульптуры в исполнении Паоло Трубецкого. Вот портрет «Человека в пальто» – модель памятника Д. Пуччини – автора любимейших, прекрасных опер «Богема», «Тоска», «Чио-чио-сан», «Турандот»: в пальто с поднятым воротником, весь словно спрятавшийся от чужих глаз, Пуччини, должно быть, вынашивает новый замысел, сочиняет; и скоро с покоряющими мелодиями снова придёт к слушателям….

Князь Трубецкой долго жил и работал за рубежом, создал там немало памятников известным людям, например, Гарибальди, Данте, Родену, Арману Дейо. И всё же самое лучшее в его творчестве связано с Россией, где расцвело и определилось в основных чертах его дарование. Импрессионизм, выдающимся представителем которого был этот талантливейший самородок, носит явные признаки русской школы: формальные проблемы никогда не были для Трубецкого самодовлеющими – обобщенность формы, крупные живописные мазки, обычно свойственные его лепке, трепетность струящегося света, обтекающего форму и сообщающего ей динамику, – свойства импрессионистической скульптуры – обусловливаются характером замысла художника. (далее…)

Седобородого Ворона заперли в маленькой табакерке. Стены в табакерке обклеены кусочками желтых обоев из комнаты Родиона Раскольникова. Сверху на тонких ниточках свисают колокола и оловянные цилиндры.

Ворон мечется под потолком табакерки, задевает нити, похожие на струны. Колокола и цилиндры могли бы звенеть на весь мир. Табакерка слишком мала для их длинного звона. Звуки ударяются о стены, отскакивают, соединяются в середине коробки и бьются об пол маленькими мячиками для пинг-понга – по голове, по лапам, по крыльям, залетают в раскрытый для «кар» клюв, а Ворон не может расколоть звук, как колол на воле орехи. Ворон чуть не сошел с ума, пока не понял, что лучше сидеть смирно.

Через сто лет табакерка стала Ворону домом. Он взял двуствольную гитару. На первом грифе не хватало струны. Он надел черную потертую шляпу из Амстердама. И взвился дымок воспоминаний, как от пепла сыпучей травы. Ворон жил тысячу лет и видел нашествие татар. Клевал паданцев Куликовской битвы между Доном и Непрявдой и помнил вкус их мяса. Дымок вьется, а ворон четыре сотни лет назад перебирает лапой по гуслям и выпевает сказания о земле русской. По-вороньи раскатисто и на славянский лад. А звуки уходят вширь, удлиняются. Гусли журчат Доном, а когда Непрявдой. Это – пр-р-равда, пр-р-равда, он то мясо едал. (далее…)

13 февраля 1883 года умер немецкий композитор и поэт Рихард Вагнер. С любезного разрешения издательства «Молодая гвардия» мы публикуем фрагмент книги Марии Залесской «Вагнер», которая вышла в 2011 году в серии «Жизнь Замечательных Людей». В этом фрагменте идет речь о Вагнере-революционере. Действительно, Вагнер принимал участие в революционных событиях в Дрездене 1848 года, близко общался с их непосредственными организаторами — Августом Рёкелем и Михаилом Бакуниным, а потом долго вынужден был скрываться от полиции. Однако был ли сам Вагнер революционером? Какова была идейно-эстетическая подоплека, которая двигала Вагнером в ходе этих событий? Что толкнуло человека, всегда далекого от политики, в революционные волнения? На этот вопрос Мария Залесская дает ответ в предлагаемом отрывке.

1848 год во многом стал переломным и для самого композитора, и для его творчества. Он начался с трагического события — 9 января умерла мать Вагнера Иоганна Розина. Он поспешил в Лейпциг и успел на похороны. «На обратном пути в Дрезден меня охватило сознание полного одиночества. Со смертью матушки порвалась последняя кровная связь со всеми братьями и сестрами, живущими своими особыми интересами. Холодный и угрюмый, я вернулся к тому единственному, что могло меня одушевить и согреть: к обработке “Лоэнгрина”, к изучению немецкой старины».

Подавленность Вагнера усугублялась всевозрастающей волной критики в его адрес, поднятой дрезденской прессой. На «Летучего Голландца» и «Тангейзера» был обрушен буквально шквал негативных отзывов. Теперь критики переключились с творчества на личность самого композитора. Его обвиняли в отсутствии таланта, в неумении дирижировать, в развале театра. Это была откровенная ложь. Вопреки расхожему мнению, у Вагнера не было конфликта с артистами и музыкантами; творческие силы Дрезденского театра в целом не противились попыткам проведения им театральной реформы, многие поддержали его, а дисциплина в труппе была налажена исключительно его стараниями. Но противники композитора доходили даже до нападок на его частную жизнь, вменяли ему в вину его большие долги и любовь к роскоши.

Причина, вызвавшая столь злобную и часто несправедливую критику, вполне понятна. Об оперных рецензентах, обиженных пренебрежением Вагнера, мы уже говорили. Но он с первых шагов в должности королевского капельмейстера противопоставил себя еще и той части дрезденской псевдоинтеллигенции, признанной законодательнице художественной моды, с которой любой артист, музыкант или композитор был обязан считаться, — так называемым знатокам театра. Такой непримиримый реформатор, как Вагнер, не мог не настроить против себя этих воинствующих дилетантов — их вкусы и убеждения базировались на отживших свой век традициях, которые Вагнер стремился ниспровергнуть. Замечательный русский философ и филолог А. .Ф. Лосев отмечал: «…никто не мог так виртуозно бороться с пошлостью в музыке и искусстве, как это удавалось Вагнеру. Мещанин никогда не простит того убийственного для него внутреннего надлома, который был совершен творчеством Вагнера. В этом смысле Вагнер никогда не мог стать музейной редкостью; и до сих пор всякий чуткий музыкант и слушатель музыки никак не может отнестись к нему спокойно-академически и исторически-бесстрастно. Эстетика Вагнера — всегда вызов всякому буржуазному пошляку, всё равно — музыкально образованному или музыкально необразованному». Интересы «высшего театрального общества» опять же традиционно блюла дирекция Королевского театра. Таким образом, объявив войну филистерам от искусства, Вагнер автоматически вступал в конфликт и со своим непосредственным начальством. (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО — ЗДЕСЬ.

В это же время Вагнер свел новое знакомство с человеком, окончательно «толкнувшим его в революцию». (далее…)

Уважаемый читатель!

То, что ниже написано бледным шрифтом, понять может только тот, кто хорошо знаком с теорией Поршнева о происхождении человека. Мне б выбросить это из искусствоведческой статьи. Но больно уж крупная догадка меня озарила. Жалко выбрасывать.

Этот поток сознания, что выделен бледным шрифтом, расковал меня, и меня озарило насчёт только-только прочтённого романа, в котором самоубийства – вроде бы, норма. Жаль выбрасывать ключ, отперший это прикровенное произведение писателя, в другой своей, публицистической книге о самоубийстве, взявшего эпиграфом слова Сартра: «Отличие человека от животного состоит в том, что человек может покончить жизнь самоубийством». У Поршнева был другой вывод о том, чем отличается человек от животного. В общем, прошу снисхождения. (далее…)

13 февраля 2012 г. объединение «Общество Зрелища» отмечает 15-летие со дня своего основания. «Общество» возникло в Тамбове в 1997 г. (со-лидеры: писатель-нонконформист Алексей А. Шепелёв и музыкант и поэт-акцонист О’Фролов) и провозгласило искусство дебилизма («отгрибизма», «профанации», «антикатарсиса», «радикального радикализма», «стиль хрэщ»). Не в последнюю очередь таковой дебилизм («дабболо-лоббизм») используется группой как своеобразное средство борьбы – пусть как с ветряной мельницей! – с массовой культурой («На кол всю попсу!») по методу «клин клином вышибают»: «чтобы показать дебильность попсы, надо её отразить в кривом зеркале (хотя уж куда, блять, кривее той самой передачки!), нужно её в этом дебилизме переплюнуть, но как искусство — ещё и спародировать, протипизировать, деконструировать». «ОЗ» возникло где-то в недрах АЗ», — пишет поэт, исследователь авангарда и основатель международной Академии Зауми Сергей Бирюков. «Если уж в самых-самых недрах и маргиналиях!..» — уточняют участники проекта, а журналисты, да и сами азовцы окрестили «ОЗ» не только самым авангардным, но и и самым арьегардным крылом Академии. (далее…)

Индус, стремящийся к внутренней гармонии… Американец, стремящийся к личному успеху… Китаец, стремящийся к процветанию рода в ста поколениях… Буддист, стремящийся прервать цепь перерождений…

А к чему стремится русская душа? Мы можем это чувствовать, но как-то не потрудились облечь это в слова…

Начнем издалека.

Отношение к бессмертию.

Реально, поиски смысла во всех цивилизациях тесно увязаны с поисками бессмертия. Идея бессмертия является центральной и в христианстве, и в шаманизме, и в учении о перевоплощениях. Увековечивание имени в деяниях, памятниках и слове — это стремление обрести бессмертие в человеческой памяти. Современные поиски в области клонирования и стволовых клеток тоже движимы тем же мощным запросом.

Русская вера в бессмертие… Что это такое? (далее…)

Ночь. Пишу слегка хмельной.
Бунин

Пересадите мне чёрную кожу,
Сделайте пухлость губ,
Я в зеркале свою пьяную рожу
Видеть уже не могу. (В. Емелин)

***

Были рабами. И будут рабами.
Сами воздвигнут. И сами сожгут.
Господи Боже, свершишь ли над нами
Страшный, последний, обещанный Суд?! (Дон-Аминадо)

***

Здесь много плачут. Здесь стоят кресты.
Здесь и не пьют, быть может, вовсе.
Здесь к небу тянутся кусты,
как чьи-то кости… (Б. Рыжий)

Человек – творение Господне, созданное по образу и подобию Творца, – оправданием сути, сущности, содержанием жизни своей считающий несомненно творчество, – творчество как парадиастола бытия вообще и путей спасения, исхода-выхода и победы над собой в частности, хотя «Спасение, которое не было бы свободным и не исходило бы от человека свободного, ничего не сказало бы нам», по мнению самого Бога в переложении Секретена (R. Secretain). (Кстати, спасибо христианству, единственной религии, в которой Бог – всё-таки личность.) Более того, творчество, по Бердяеву, есть путь к осуществлению в Истории христианства, обращённого к Третьему завету, призванному сделать человечество совершенным, не менее; к сожалению, совершенство это на определённых этапах развития культуры вновь и вновь приходит в упадок, вытесняемое цивилизацией, не в силах достигнуть апогея своего, цветения – углублённость и утончённость мысли, высшие, как нам видится, подъёмы художественного творчества перестают ощущаться подлинной, реальной жизнью, не вдохновляя более, – оставляя нам, в который раз! – с удовлетворённым благодушием внимать непреложным гениям и святым, возвращаясь к ним в поисках животворящих, животрепещущих истин. Странно? Вообще-то, страшно… Страшно, как противоречие между обетованиями и действительностью, противоречие, наносящее «сердцу смертельную рану; и кто не ранен этой раной, тот никогда не познает меча, скрытого в христианстве, т.е. христианства как Откровения…» (Тернавцев, 1903).

И спасёт ли нас, сегодняшних, признанный «вчерашний» вечный гений?..

«…В чём, вообще, значение гения в истории? Не в другом чём, как в обширности духовного опыта, которым он превосходит других людей, зная то, что порознь рассеяно в тысячах их, что иногда скрывается в самых тёмных, невысказывающихся характерах; знает, наконец, и многое такое, что никогда ещё не было пережито человеком, и только им, в необъятно богатой его внутренней жизни, было уже испытано, измерено и оценено» (В. Розанов о Достоевском). – Или, может, нечего и некого уже «измерять»? – задумавшись, спрошу я мысленно (вслух-то боязно).

Нынешняя всеобъемлющая свобода стала метафизически смысловым понятием, напоминающим несколько капель коньяка в объёмном бокале, где огромный бокал, отождествляющий самою свободу, есть порядок необходимости, а коньяк на дне – смысл. Терпкий пахучий напиток в переливающемся радугой бокале – это как интеллигент, философ-идеалист в цветастой рубашке-ловушке большевизма, а то, что снаружи – лишь столетняя тоска по либерализму и православию, творческой личностной независимости, вполне доступной, но… глоток – и ты внутри господствующей структуры сознания с её ценностной иерархией, ложной, правильной – кто скажет? – глоток сделан, и виновен в том не ты, брат. (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО — ЗДЕСЬ.

Quantite negligeable¹

«Основу прочного правопорядка составляет свобода личности и её неприкосновенность. …Наша государственная жизнь слишком долго – в целом ряде поколений – нас не воспитывала, а развращала, на общем пренебрежении к началу законности, на сознании его бессилия и ненужности воспитывались целые поколения русских людей» (Б. Кистяковский, 1909). – И, спрошу я вас, не оказалась ли жизнь, со своим счастьем, искусством, наукой, экономикой вне и против права, как вне и против церкви мы находились столько лет, и победима ли она (жизнь) для той доли истины, которой располагают современные духовные, литературные вершители? – И ой как не хотелось бы отвечать «нет!»: мол, внутренне положение литературы, как и христианства в историческом смысле, в трёх измерениях Эвклидова пространства – безысходно и безутешно. (далее…)

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО — ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ — ЗДЕСЬ.

Ressentiment²

Брось свои иносказанья и гипотезы святые!
На проклятые вопросы дай ответы нам прямые!
Отчего под ношей крестной, весь в крови, влачится правый?
Отчего везде бесчестный встречен почестью и славой? (Гейне) (далее…)

Наверное, активное участие в политике сродни психическому заболеванию. Как и всегда, демагоги раскачивают толпу, заражая людей своей истерией. Впрочем, большинство уже подготовлено — груз бытовых и семейных проблем, повышенная тревожность — все это требует разрядки, сброса эмоций, очищения. И людей начинают «заводить» — сначала они поддаются неохотно, здравый смысл мешает эмоциям одержать верх над логикой. Но, повторяемые снова и снова, заклинания-речетативы накапливаются в сознании. Рано или поздно наступит момент, когда критичность будет утрачена, и вместо сложной суммы векторов возможных направлений развития событий в сознании останутся два варианта — «мы» и «они». Неважно, какой будет цветовая гамма «алая и белая роза», «красные против белых» или совсем постреалистичное — «белый против анти-оранжевого». Когда мир расколется пополам, когда мы расколемся пополам — произойдет очередное обострение психической болезни общества — гражданская война. Потеря вменяемости произойдет. Неконтролируемая агрессия. Тотальная подчиненность лидерам.

Как с этим бороться? Уж точно не на баррикадах — это путь как раз к расколу.

Пассивно ждать? Тоже как-то не хочется.

Что же делать?

Что бы посоветовали стратеги Древнего Китая в таком положении?

Конфуций:
Просвещение и культура, личный пример самоограничения и умеренности, забота о ближних. Ритуал и музыка для повышения уровня культуры. Принимать власть, и уважать вышестоящих. Не согласен с Правителем — удались, ищи боле достойного, но в смуте не участвуй. «У варваров при Государе лучше, чем в Поднебесной в состоянии хаоса».

Мо-цзы:
Оказывать поддержку слабым против сильных. Защищать мир при помощи силы. Собирать воинов Поднебесной, концентрировать силы для решения задач в конкретных местах. Организовывать сети сторонников, создавать теневую структуру управления на местах, охваченных смутой.

Лао-цзы:
Ничего не делать. Избегать того, что наносит вред. Не помогать тому, что причиняет насилие.

Чжугэ лян:
Занимать незанятые территории.

О романе Марины Ахмедовой «Дневник смертницы. Хадижа» (Астрель, 2011)

Лонг-лист премии «Национальный бестселлер»

Номинируемый на «Национальный бестселлер» роман репортера Марины Ахмедовой «Дневник смертницы. Хадижа» (третий по счету у автора; книга входила также в лонг-лист премии «НОС») – возможно, тот самый текст, который, при беспристрастном прочтении, и заключает в себе так называемый не реализованный доселе потенциал интеллектуального бестселлера. Возникает закономерное по-че-му, то есть чем же книга столь хороша, что нового несет читателю и с помощью каких выразительных средств. Возможно, «мотивация выдвижения» покажется членам жюри несколько упрощенной, и все же имеет смысл сделать акцент именно на этой кажущейся простоте – и одновременно остросоциальной проблематике.

Дважды два: каждый из нас пользуется метро. Каждый из нас, спустившись в подземку, рискует не выйти наверх. Спецоперации, проходящие в Чечне и других республиках Северного Кавказа, аукаются взрывами в московском и питерском метрополитене «с легкостью необычайной». Не только, впрочем, в метрополитене.

Смертельное «ау» – ответ доведенных до отчаяния «женщин востока», потерявших в ходе разборок боевиков и силовиков мужей: убитые горем, но изначально – в массе своей – убитые собственным невежеством (навязанным им, впрочем, извращенной патриархальной культурой с самого детства), они принимают шахаду и, находясь в омраченном состоянии сознания, убивают неверных во имя Аллаха. Перед тем, как взорвать себя и треклятых «урусов», все эти хадижи шепчут: «Человек создан из воды и глины, из сгустка крови и капли спермы. Но от горячей волны мы разлетаемся лишь кусками только что живого мяса…». (далее…)

Юрий Карлович, по своей старой привычке, сидел за столиком ресторана Дома писателей. Денег совсем не осталось, но хватало на стандартный стаканчик водки. А все остальное покупали знакомые писатели, спускавшиеся в ресторан перекусить и выпить с известным писателем.

Вот и сейчас к столику Юрия Карловича подошел немолодой человек. Он оглядывался по сторонам, словно что-то искал. Его взгляд опустился на Юрия Карловича и лицо незнакомца будто ожило.

— Разрешите присесть? Устал очень, — попросил незнакомец.

— Присаживайтесь, — ответил Юрий Карлович. – Заблудились?

Незнакомец ухмыльнулся.

— Здесь нетрудно. – Он снова посмотрел по сторонам. – Вы тоже? Как его? Писатель?

Юрий Карлович кивнул.

— Тоже, — сказал он. – Я – Олеша.

— Не-а. Не знаю такого. – Ответил незнакомец. И быстро спохватился. – Вы уж извините, если что. Я человек очень далекий от литературы и здесь нахожусь по совсем пустяковому делу. И книжек я не читаю, но интересные истории люблю. Вот вы, писатели, где-то ведь берете свои истории, чтоб книжки писать? А я в основном слышу их от интересных людей, с которыми сталкиваюсь по работе. А несколько лет назад у нас совсем интересная история получилась, в которой сам же и принял участие. Вот не поверите! Ужас, какая смешная история вышла. Вы, я вижу, человек приличный. – Он искоса посмотрел на пустой стол и стакан с водкой. – Так что, если захотите, можете смело брать мою историю себе в книжку. Если она вам понравится, — оговорился незнакомец.

— Я надеюсь на это, — ответил Юрий Карлович.

— Ну, так вот, — начал незнакомец, (далее…)