Атлантида тонула медленно. И вот ее не стало. И теперь уже вряд ли кому-то посчастливится ее найти. Вот если я сделаю себе чашку крепкого кофе, полечу на Камчатку и вылью остывшее кофе в Охотское море? Кофе растворится и станет частью безгранично ледяной воды, подобно мне, растворяющемуся в толпе кретинов.
Поверьте, я готов надеть норковую шубу и вступить в ряды Гринписа. Никто меня не упрекнет в болезненности моих замыслов, ибо, смотря на мир сквозь пелену здравого смысла, забываешь об одном: в гробу мы все лежим одинаково.
Кофеварка хорошая. Выдает 15 бар. Я до отказа набиваю ее кофе, утрамбовываю его и закрываю крышку. Тишина резко нарушается стуком внутреннего механизма. Пока происходит этот таинственный процесс, на меня обрушивается какое-то совершенно непонятное ощущение. Чувствую сильнейший дискомфорт и не могу сообразить, что случилось.
Что-то очень похожее на дежавю. Я просыпаюсь с утра в теплой постели. Перевернувшись на левый бок, обнаруживаю рядом свою девушку. Она смотрит на меня.
Я делаю нам обоим кофе и что-то рассказываю ей про Атлантиду. Опять забираюсь в постель. Мы выпиваем кофе. С ночного столика я беру журнал и начинаю его читать. Моя любимая соскальзывает вниз и кладет свою голову мне на живот, закрывшись одеялом.
В прессе пишут столько всякого говна, и изо дня в день мы продолжаем мириться с этим. Если нам говорят, что общество цветет, то мы либо верим, либо, не веря, продолжаем читать дальше. Но мы держим в руках бумажную взрывчатку, нам просто необходимо, чтобы наступил коллапс мозга. Это, согласитесь, приводит в тонус. Как и кофе, который я сейчас пью. Он нужен мне с утра. Я хочу его выпить.
Вдруг рука моей девушки соскальзывает в пределы моего нижнего белья, и уже через секунду моя елда ласкается ее розовым язычком. Это происходит настолько неожиданно, что дыхание мое сбивается и я конвульсивно пытаюсь сосредоточиться на утреннем кофе с журналом. Глупо. Я делаю вид, что ничего не происходит, и продолжаю читать дальше. Меня это заводит. В не меньшей мере это возбуждает и ее. Я только вижу, как одеяло то поднимается, то вновь опускается.
Я запрыгиваю на нее. Ровно четыре минуты. А дальше я иду курить на балкон. Она все равно не успела.
Все мои мысли об Атлантиде были напрасны. Секс заставил меня забыть о ней и выкурить сигарету.
Я по-прежнему стою на кухне, а кофеварка по-прежнему стучит. Я включаю ее в режим подачи пара, наливаю в кофе последние сливки, полагавшиеся кошке, и струей пара взбиваю пену на образовавшемся напитке.
Белый потолок на кухне слишком белый. Я смотрю поочередно то на кофе, то на потолок. Голова начинает кружиться. Может, выпить потолок, а кофе пустить на побелку?
Из окна на город открывается широкая панорама. В зависимости от погоды вглубь города просматриваются семь-десять километров. Видна телебашня. Видны три дороги. Видна автостоянка. Еще видно поле, прямо перед окном. Огромное поле, куда я хожу летом, чтобы просто лежать, думать о чем-то, колосками чтобы ковыряться в зубах. Это то место, где я беззаботно могу лежать, впитывать энергию земли и читать интересные книги. Это то место, куда я всегда могу прийти, если погибаю. Здесь я остаюсь один. Наедине сам с собой. Тут тихо, а справа – небольшой лес. Туда я еще никогда не ходил, хотя до него – рукой подать. Наверное, я не иду туда лишь затем, чтобы знать, что еще не везде побывал, и чтобы быть уверенным в том, что где-то еще осталась нераскрытая тайна.