19 февраля в Омске умер Егор Летов. 43 года, просто остановилось сердце во сне… Да, похоже мы действительно вернемся в совсем другую страну. Не знаю, что писать про Летова, не хочется ничего писать, все это сложно слишком, чтоб писать об этом, когда узнал такую новость. Скажу только, что его последние альбомы «Долгая счастливая жизнь» и «Реанимация» — это вообще лучшее, что было создано в русскоязычном «роке», они полностью оправдывают все те прославившие его гениальные глупости, которые Егор написал в юности…

Белый белый понедельник — завсегда последний день
Молодой зелёный вторник — раскалённо-ясный день
Желтоватая среда — бессвязный воспалённый день
Фиолетовый четверг — такой огромный вечный день

Но мы проснемся на другом берегу
Но мы проснемся на другом берегу
Но мы очнемся на другом берегу

И может быть вспомним
И может быть вспомним

Оранжевая пятница — глухой бездонный день
Чёрно-красная суббота — ледяной кромешный день
Голубое воскресенье — боевой победный день
Белый белый понедельник — навсегда последний день

Но мы проснемся на другой стороне
Но мы проснемся на другой стороне
Но мы очнемся на другой стороне
И может быть вспомним
И может быть вспомним

а совсем последний альбом называется «Зачем снятся сны?», я пока его еще не слышал. Там по ссылке ниже, кстати, интересное интервью с Егором Летовым, одно из последних.

Конь и цапля шли по облакам, солнце светило очень ярко, но этот свет не был ослепляющим, он даже был вполне мирным и мягким.
— Как ты думаешь, конь, многие ли могут так запросто смотреть на солнце и не бояться его злого света, его радиации и его всепоглощающей жажды сознания там на Земле, и почему здесь за облаками оно не раздражает нас, а наоборот на него приятно смотреть?
— Солнце ненавидит людей, а за облака из них ещё никто не сумел попасть, — отвечал конь, — поэтому солнцу здесь некого ненавидеть.
Так и люди ошибаются, принимая вполне очевидные знаки агрессии за проявление характера другого человека.

А вы знаете, год назад я писал, что у меня нет работы и что моя жизнь дерьмо.
А теперь я не напишу такого дерьма, потому что моя жизнь то может и дерьмо, но я об этом не знаю.
И у меня есть работа, которая мне нравится. И нет денег, но мне насрать на деньги.
И на улице холодно, но я сижу в комнате. в которой нет обоев и стульев, а есть только пол, стол и два шкафа, и я сплю на этом полу, сижу на этом полу, лежу на этом полу всё время, когда не на улице, а там холодно и мне хорошо в этой комнате.
И я стал звать себя Мяо, зачем-то. И у Мяо есть Мяо, которая рада Мяо.

Всё хорошо у меня в общем, всё хорошо. Спасибо, что инетересуетесь. И мне насрать, что неформат.

очень хочется передать привет Глебу Давыдову и Мо.

— Эй, кто это такие?
— Хм… По моему эти парни не с нашего района…

(далее…)

Книга о Джиме Мориссоне «на неокрепшие юные мозги оказывала не менее (даже более) мощное воздействие, чем собственно музыка и слова Моррисона. Поэтому она и считается одной из самых лучших рок-н-ролльных книг, издававшихся когда-либо. Мэрилин Мэнсон (Marylin Manson), прочтя книгу в 14-летнем возрасте, благодарил ее за пробудившееся в нем желание писать, глотать кислоту и пробовать себя в музыке.»

peremeny.ru

найдено тут

Крыши большого города, сигареты, каналы вокруг. Туманы, Starbucks, мутные спокойные каналы, тлеющие огоньки сигарет и фиолетовые круги под глазами от бессонницы, ай-да в рейс по пустым ночным кафе, старомодные такси с черными шашечками, красные телефонные будки, черное низкое небо. ЛoNдoN? Холодный моросящий дождь, капельки по спине и их следы на сигарете, страшные футбольные фанаты и любимый, хорошо знакомый язык, ночной Биг Бен и подсвеченные мосты.

— А потом бессоные ночи и море, экзотика и Cafe del Mar. Ибица? потом витамины запивать тоником, валяться на белом вечернем песке, сидеть по пояс в прозрачной воде и наблюдать, как огромный огненный шар заползает в прохладное лоно моря. по утрам шататься по букинистическим лавочкам, курить шалу из косяка прямо на улице, покупать ненужные браслеты с непонятными знаками. кормить друг друга кусочками свежих фруктов. заворачиваться в полотенца и прозрачные расписные психоделичные полотна..

— И после этого по неоновым вывескам, по крышам небоскрёбов и прямиком в клубы,транзитом по америке, до Голливуда, удивляя людей такой нереально реальной жизнью. разноцветные сияющие солнца на каждой вывеске, родной, но в то же время нездешний взгляд.

— Квартира где-то в москве, большие черные футболки, растрепанные волосы, мягкие подушки и одеяла. холодный остывший чай на подоконнике и старый добрый art-house.
И курить, свесив ноги вниз, на последних этажах самого большого города в мире, курить не от нервов или обиды, а от полного удовлетворения жизнью. Удовлетворённостью всем окружающим, друзьями, сексом и наркотиками. Сбивать красный уголёк вниз и наблюдать, как медленно удаляется, пропадая вдали. Лететь вместе с ним. Вернуться на знакомый флэт. Страсть, дикая, животная страсть. Первый взгляд, за ним поцелуй. Секс. Сразу, там же, где увиделись. Неважно, что кто-то увидит. Поцелуй, ещё один. Секс, знакомые движение, незнакомые позы и знакомая эйфория оргазма. Огонёк зажигалки. А с утра, проснувшись, смотреть на милое лицо, принять душ и сделать кофе в постель, закурить смотря в потолок. А потом всё по-новой. Знакомиться? Необязательно, это будет потом.

— Там, где дикость, есть место безудержной нежности. закусывать губы. закрывать глаза в экстазе. ближе к обеду горячий кофе, сигареты, пепельница на подоконнике, дождь шуршит, зеленая листва вперемешку с сиренью. пахнет апрелем. вкусным, теплым, нахальным безудержным апрелем для двоих. Гулять взявшись за руки, целоваться под дождём и улыбаться прохожим, которые радуются за эти 2 пары влюблённых глаз, за руки одна в другой и за два сердца бьющихся в такт. Бродить под апрельским дождём и смеяться над теми, кто прячется от нежности капель дождя под зонтами.

Сидеть и смотреть на следы дождя. На Патриархших обязательно,обещаешь? Именно тут началось повествование про парня писателя и девушку ведьму, про их бесконечную любовь.

Вернемся под ритмы chill-out’а? Choose the next trip.

Сегодня, когда просматривала карманы в поисках забытой там мелочи, наткнулась на визитку геста, в котором останавливалась в Дели. И она заставила меня все очень живо вспомнить. На меня вкрадчиво наплыло то самое чувство, что наверняка будут чувствовать в будущем при пространственной трансформации. Запах, мысли, которые в тот момент жизни были у меня, ощущения и т.д. Незамедлительно у меня возникло чувство любви и привязанности к этому клочочку бумаги, который подействовал на меня как катализатор.

Что такое вообще «вещи» (дорогие тебе вещи или ненавистные, окружающие тебя)? В некотором смысле это просто кусочки твоей памяти, в данном случае находящиеся во вне тебя. Это не привычная привязанность к вещам (… мы рабы вещей), против которой так восстает Чак Паланик и другие, тем самым ограничивая наши возможности виденья того, что же такое вещи нас окружающие.

Иногда я пытаюсь вспомнить что-нибудь из прошлого — посмaковать, поразжевывать. Редко, но получается достичь той же ясности, что и при взаимодействии с вещами. Но возможность некоторых вещей и даже просто образов ввергать меня в такое четкое воспоминание просто пугает. Вот я подумала, может всякие там «вещицы» это просто части нас самих. Мы из-за своего эгоизма только чувствуем их как нечто отдельное, ведь это не наша рука или нога, которые при удачном стечении обстоятельств на протяжении всей жизни остаются с нами. Через руки мы чувствуем мир, но ведь и через некоторые «клочочки» тоже…

Можно также сказать, что не только вещи, а и мы сами — это память. Интересно вот только чья и в какой степени?

Профессор вошел в аудиторию, как всегда за пять минут до начала лекции, и устало окинул взглядом собравшихся студентов. Студенты еще немного пошелестели, пошептались, и лекция началась.

— Сегодня речь пойдет об энергии. Точнее — об энергиях. Как вам это объяснить подоходчивей… В физических терминах мы все знаем, что такое энергия. Для физика это довольно четко очерченное, материально обоснованное понятие, все мы знаем это, да…

Лектор потрогал волосы правой рукой, как бы снимая с них невидимую шапку усталости, положил руки на кафедру перед собой и продолжал:

— Но мы сегодня будем говорить не о физике. То, что занимает меня уже много лет и составляет предмет моих непрестанных, — он на секунду задумался, как будто искал нужное слово, — непрестанных исследований, лежит совсем в другой плоскости. Я называю это «судьбой энергий». Судьба. Именно этим, слишком, как может показаться, поэтическим словом я предпочитаю называть то, с какой неисповедимостью, с какой удивляющей непредсказуемостью и непоследовательностью энергетические потоки проявляют себя в нашем мире. Артюр Рембо и Рокфеллер, Тед Тернер и Курт Кобейн, братья Вачовски и Чарльз Мэнсон, Брюс Ли и Борис Березовский — все они так или иначе транслировали энергии примерно одного и того же качества и в приблизительно равных количествах… Но насколько по-разному и по силе воздействия, и по частоте, и по чИстоте, и, разумеется, по форме! И какие разные обстоятельства сопутствовали этому… Вот именно эту разницу проявлений я и называю неисповедимостью путей энергий, судьбой.

Он говорил тихо и медленно, как будто обдумывая каждое слово, на ходу откуда-то вытаскивая его. Как если бы он слушал текст своей лекции, а затем в режиме реального времени повторял бы его перед публикой.

— Я много раз сталкивался с людьми, не верящими ни в какие догадки такого рода, но ни один из них не смог представить твердое и реально обоснованное опровержение тому факту, что энергии обладают своей собственной судьбой, как, впрочем, и своей собственной волей…

Профессор встал. В слове «воля» звучало что-то удивленно-вопросительное. Чего-то такое, чего по идее в нем быть не должно было… Как будто профессор услышал от самого себя что-то поразительно неожиданное. Он неподвижно смотрел куда-то перед собой, чуть выше голов студентов, туда, где горела самая далекая от него лампа. Многие обернулись туда, полагая, что лектор указывает своим взглядом на нечто достойное внимания.

Секундой позже тишину в аудитории оборвал громкий звук, это был стук упавшего всею своей тяжестью на деревянный пол кафедры тела. Упал профессор. Он был мертв.

Равнина снов лежала посреди фиолетового поля, здесь рождались все сновидения, которые видели люди, лежа в своих теплых постелях или же ночуя в холодных нищенских приютах, любой сон должен подбодрить человека, дать ему какую-то зацепку или же намек на реальность.

На равнине растут самые разные сновидения: вот черные, вот же ободряюще оранжевые или пугающе красные, впрочем ярких красок на нем немного, в основном тон сновидений умеренно-лунного цвета, но он приобретает совершенно сказочный оттенок, сливаясь с фиолетовой гладью поля.

Конь и цапля даже не остановились, чтобы посмотреть на это безостановочное действие рождения снов, потому что очень редко нужные сны доходят до нас — когда сон вырастает и отправляется по назначению, его сбивают с пути другие сновидения, сами сбиваясь с пути, их слишком много, а пространство поля слишком мало, чтобы дойти до нас.

Конь и цапля никогда не спят.

p.s. остальное тут:
http://community.livejournal.com/horse_and_faith/

молча глядя в огонь
чувствуя ветер
оставайся со мной
оставайся со мною рядом

мы покинем города

звуковая бригада Кафедра Экспериментальной Психонавтики И Иследованний Внутреннего Космоса исполняет редкую на сегодняшний день музыку: это живой транс, наполненный человеческим теплом дыханием психеделический экспиремент, продолжающий традиции краутрока…

смотреть видео на YouTube

Мы сидим сейчас в номере отеля в китайском городке Гуйлин и отмечаем наступление Нового Года по Китайскому лунному календарю… Два часа назад мы съели целого сома (нужно в этот вечер съесть целую, не нарезанную на кусочки рыбину, чтоб все было полным в наступающем году). А теперь слушаем бесконечный треск и грохот петард, который плотной стеной, сплошной канонадой разносится по всему городу за окном. Китайцы начали праздновать еще сегодня днем, тогда взрывы раздавались только кое-где и не все время, а сейчас (сейчас здесь уже 23.25) они разошлись не на шутку — взрывают так, что стекла дрожат (но это совсем не то, что в России, гораздо мощней, взрывают много, щедро, у каждого дома, не спят по традиции всю ночь, утром пойдут поздравлять родственников).
Взрывать — это древняя традиция, они отпугивают этими звуками злых духов, которые в эти дни (дни наступления весны, начала нового цикла) пытаются разрушить дома людей и всячески навредить.
На улице холодно. Мы совсем отвыкли от такой погоды. За восемь месяцев странствий по тропикам температура +1 для нас стала чем-то немыслимым. Мы пьем хризантемовое какое-то или просто цветочное китайское вино. Крепкое, 20 градусов, какая-то настойка даже, а не вино. Едим мандарины и семечки, слушаем, как китайцы отгоняют духов. Для нас это первый настоящий новый год в этом году (потому что в Таиланде, где мы были 1 января, праздника не было). Так что с Новым Годом! Китайским годом земляной крысы!

рисунок Заштопика

Update: ПОЛНОЧЬ, КИТАЙЦЫ ОБЕЗУМЕЛИ! ОНИ ВЗРЫВАЮТ ВСЕ ВОКРУГ! В ДОМАХ И НА УЛИЦАХ!!!!

«Это» было четыре года назад. Публикую без редактирования. Никаких моих моральных сил не хватит, чтоб изменить хотя бы одну строчку. Так что не судите строго=)

Шесть карт. Шестая открыта. Первый ряд — занятия бездельницы. А дальше — пять карт, пятая открыта, и так до одной. Лестничной очередью выстроились её лучшие друзья. Те, с кем она когда-либо искренне делилась. Ближе всего червовый король, потом трефовая семерка и бубновая девятка. В конце, на самом верху — червовая семерка.. Но их она трогать не станет. Прежде всего она отложит в сторону бубновый и пиковые тузы, что возглавляют четвертый и пятые ряды. С момента, как она убирает тузы и раскрывает две нижние карты, разгорается борьба за выживание.

«Если б сейчас была весна… Сосновый сад ждал бы нас с ним. Мы бы забывали про все на свете. Мне не было бы так одиноко. Но что ж я о себе только и говорю? Ведь все эти его холодные взгляды, безразличие и грубость — все это просто хорошо выкроенный и вышитый костюм для маскарада. Ведь под этим таится легко ранимая душа, чувственность, грусть и чистая детская радость каждой мелкой удаче в жизни. Ведь над всем этим висит тяжелый груз в груди. Груз от немощи, неопределенности и, возможно, страха. Он не знает, как поступить со мной, с родными, он боится думать, что же будет с ним… Казалось бы, обычный пофигист, грубиян, холодное отродье 21-ого века… Неееет! Не смей даже так думать о нем! Ты больший эгоист, чем он. Да, он всегда молчит, ему все одинаково, якобы не нужно. Но в нём есть то, чего нет ни в ком другом. Он не разливает слёзы людям на душу, он даже и не пытается сбросить с себя на другого этот тяжёлый груз. Он всё терпит, тащит это на себе. И не покажет ни своей грусти, ни тоски. Ни у кого сердце не болит от того, что этому человеку худо. Вот зачем он всё таит: не причинить боль людям, не расстроить человека… Но мне больно, мне тяжело, я знаю всё: и грусть, и счастье и любовь… На этот раз я не о себе. Это его груз мне известен, от того и тяжело. Видела! Онемела от страха, когда увидела, что творится у него внутри. Я там была!…

Через мрак, туман и голоса мученников ада ведёт куда-то узкая тропа. Тропу окружают тёмные леса и вдруг… Пусто! Ничего вокруг не оказывается. Я оглядываюсь — нет ни тропы, ни грешников несчастных, ни деревьев, ни души. Я наедине с холодным, мерзким туманом. Чуть слышен шум ливня. Я проделываю шаг, поставив ногу в пустоту, потом другой, и третий, и четвертый, и направляюсь в то невидимое никуда, откуда слышен дождь. Выхожу на маленькую серую полянку. Льет дождь. Шорох и топот холодного дождя сопровождается отрывистым, тихим, жалким свистом. Вдруг появляется за стенкой грозного ливня маленький ребёнок лет пяти. Ах это же не свист! Это дыхание ребёнка. (далее…)

Люди, легко управляющие чужим сознанием, чужой душой. Люди, знающие все и чувствующие все. Люди с поглощающим весь мир сознанием. Люди, подобные смертным богам. С самого рождения окутанные мыслями, мощным разумом, широкой и влиятельной аурой, с превышенной остротой любых ощущений. Жадные, жестокие кровопийцы, карающие изнутри самих себя за свою животно-злую сущность. Или наоборот, простодушные, добрые, карающие себя за свой ангельски-бараний характер. И все равно кровопийцы…

Люди – волки…

Среди волков главный всегда тот, кто в данный момент думает, размышляет. Каждому, каждому волку кажется, что он первый, самый хитрый, самый умный, особенный, одинокий, и, что самое главное, луна светит ему, а земля вертится вокруг него.

Теперь же думает она. Значит она и есть та «самая». По крайней мере в ней это заложено. И это «это» отнюдь не человеческий эгоцентризм, а всего лишь взгляд изнутри одного из волков. Ее взгляд.

Она сидит в маленькой продолговатой комнате, которую ей уделил старик, приютивший ее из жалости. Хоть он и уверяет, что просто овдовев боялся одиночества и потому взял ее к себе в закадычные друзья, но на самом деле он не живет с ней: он, склонив голову, потеряв гордость и последние капли самолюбия, терпит жадную кровопийцу у себя в очаге. Старик тоже волк, но силы его иссякли окончательно, глаза потускнели, и годы легли на него белым снегом. Комната, которую он ей отдал, самая лучшая в его квартире: большой квартире для одинокого старика. Самая солнечная, удобная и самая отдаленная от его собственной. И в итоге он ничуть не избавлен от страшного одиночества, а скорее обременен этим грузом пожилого волка. Возможно, от сознания, что где-то в другом конце его логова валяется кусок льда, ему тоскливее, чем от той мысли, что из жизни ушла любимая волчица. Ни один гость не заподозрит этой безумной тоски, когда он, заливаясь улыбкой сквозь мягкую бороду, рассказывает о том, как молодая соседка, которую он называет внучкой, помогает ему по хозяйству, поддерживает в трудные минуты и как он ею гордится.

С ним живет чудовище.

Чудовище ли из-за страшной бессердечности или чудовищной доброты и самоотверженности?.. Этому вопросу не суждено получить ответа объективного и безошибочного, поскольку волчица сама, порой задумавшись о нем, запутается среди миллионов подобных противоречий. Она сама не знает, что она такое. И это и есть главный поиск каждого волка – «что я такое?» Этот вопрос всю жизнь будет висеть на шее дикого животного, как ошейник. Ни один из волчьей стаи не найдет ответа. Они обречены родиться с этим вопросом и волочить его за собою до самой смерти, пока не поймут, что рождены как люди, чтобы когда-нибудь умереть.

to be continued…

Наверное, для многих это уже не ново, фотосессия-то сделана еще в июле… но я только что наткнулся на это. Журнал Esquire за декабрь 2007 года (не русский, американский). Вот что мне понравилось:

Это Михаил Горбачев рекламирует дорожную сумку Louis Vuitton. А вот каким «Горбатый главарь» был году в 1985, в начале перестройки:

Изменился? Вроде да, а вроде и нет… Прошло много лет, но человек узнаваем. Видно, что это — он, хотя контекст и годы давят на него, приятно шелестя купюрами. А бывает ведь, что за это время люди меняются до полной неузнаваемости. Впрочем, с каждым из нас происходят такие перемены.