Сегодня утром ты проснулся рано. За окном — солнце, выглядывая из-за туч светит тебе в лицо когда ты выходишь на балкон с чашкой кофе и сигаретой и начинаешь вспоминать свой сон, в котором так отчетливо запечатлено ее лицо, милое, нежное, родное и хочется кричать ее имя на весь двор, распугивая кошек, мешая голубям чистить перья, разрывая своим криком тучи.

В это время где-то в Питере, тоже ранним утром, тоже с кофе, она сидит за столиком пустого кафе и слушает песню из радиоприемника в телефоне, сигарета тлеет в пепельнице и вот она уже слышит твой голос, такой далекий… Она потом подумает, что ей показалось и это только утро навевает тоску, совсем немного, как у Пушкина, сладкую, светлую печаль, но она уже должна спешить по делам и самое главное — у нее есть кто-то, не ты. Улицы, залитые солнцем, таким же, которое ты видел в окне, встречают ее запахом влажного после дождя асфальта, лазурным небом и редкими лужицами, в которых отражаются белые облачка. Она гуляет между домов, садится в метро, выходит и снова гуляет по дороге к Университету, чтобы забуриться в дела и так и не ощутить, не понять, откуда, из каких далеких краев ветер принес ей твой голос, в котором так ясно слышится ее имя… Ира, Ира!

У меня была возможность забыться. Не думать об этом — самый лучший способ залечить рану, которой нет решения другого, кроме еще одной девчонки, ловко и вовремя появившейся из-за поворота, но я по-прежнему думаю о ней. Не знаю, зачем я пытался. И теперь мне, как самому настоящему идиоту нужно бороться с двумя проблемами, вместо одной. Те же, кто после предлагал мне помощь, по сути, всего навсего хотели снова устроить себе этот мир, не меняя и не понимая, что перемен не избежать. Спасибо за неосуществленную помощь. Спасибо за крышу, за балкон, за все. Мне жаль, что у меня ничего не получилось, мне жаль что не получится. Мне жаль, что все случилось именно так. Мне не жаль себя и не жаль вас. Все получили то, чего по сути добивались, и пусть это не решение проблемы, но и теперь это лучше — чем совсем ничего. Я вижу впереди радость, я вижу другие берега. И я понимаю, почему я недоволен немного. Я хотел бы все вернуть, но я не хочу больше быть в тягость. Я не хочу больше требовать того, чего мне не могут дать, а я ведь не смогу не требовать. Я тебя не хочу в своей жизни, но не потому что я зол. It’s a self preservation thing. Я обещал быть другом всегда и я буду. Я смогу защитить вас от себя.

Ленка уткнулась в мое плечо и по нему тонкими струйками скользнули слезы. Ленка плакала, сидя рядом, потому что понимала, что завтра уже не будет. Нас взяли в кольцо, слишком много чтобы отстрелять, и мы не стали даже пытаться спастись. Да и куда было бежать? Тимура прижало падающей балкой, когда эти ублюдки полезли через крышу, так сильно, что он умер сразу, даже не вскрикнув. Витек дрался наверху, но он перед смертью догадался кинуть в реактор гранату и большую часть этой мрази окатило огнем, так что мы могли хотя бы попробовать сбежать, только вот бежать было уже некому. Сергей умер, умерла Лера, умер добрый Вадик. Умерли. Умерли.
-Ты не умрешь? — Спросила Ленка.
-Нет. — У меня дрожал голос.
-Ты сможешь рассказать всем про нас?
-Да.
-А ты много всего помнишь?
Я много помнил. Я помнил Ленку еще совсем маленькой, когда она сидела у меня на плечах и рвала виноград в бабушкином садике. Я вспомнил, как мы с ней и Тимом учили старого пса Василия катать нас на санках зимой, как первый раз застукали Серегу и Лерку, когда они целовались за гаражами. А еще мы летом ходили на озеро купаться и Вадик, глаза которого были сами похожи на водную гладь, рассказывал завораживающим голосом истории про то, как начнется новый мир. Только Вадик не увидит новый мир, его убили и растерзали труп, а потом он сгорел в им же пущенной на этих сволочей смесьи.
-А помнишь, как мы строили хижины из камыша и играли в индейцев? — Рассказывал я Ленке. Ее голова упала мне на грудь, но я уже не слышал ее всхлипываний и не чувствовал теплого дыхания. Мне не хватило сил подняться, но и не хотелось. Я обнял мертвую Ленку за плечи и рассказывал ее бездыханному телу все, что помнил про нас всех. Лене всего полгода назад исполнилось восемнадцать. Я вас ненавижу.

Кардепарель – это жанр циркового искусства. Называть артиста цирка циркачом или циркачкой не хорошо. Так же как мы не скажем про жену босса «продавщица», если она оформляет лицензии на строительство. Человека, который работает в цирке, нужно называть «цирковой». Кардепарель — это сложный воздушный танец под куполом. Его исполняет цирковой на одиноком канате, свободно свисающем вниз.
            То, что каждый из нас исполняет от рождения до смерти, это тоже кардепарель.

Топот конских копыт затопляет пространство! И в трех ста километрах от озера зарыт никем незамеченный клад.

Кристаллы начнут излучать сияние, когда ты подойдешь к ним поближе, будь смелее, не следует блуждать на равнине, когда есть куда подняться и откуда спуститься. Главное во сне это сон, главное во сне это сон, главное во сне это сон…

Шулеры поднебесной, я отдал вам то, о чем вы и не мечтали, но нужно ли оно вам?

Проснитесь, поскольку огонь вот-вот достигнет дна ваших лихорадочных проявлений.

И да сбудется снова пророчество мое, как в те времена, когда я не был послушен стихиям.

огонь лоб больного

И в отчаяньи плюясь во все стороны, разгневанный путник будет сожалеть о содеянном. Эй, ненависть, пора топить счастье в водопроводной перекиси своего перегноя. Перемежая улицы, сны, проклятия и сутолоку! When you’re strange, baby.

Карты сойдутся. Главное поймать в лампаду своей антенны что-нибудь важное…

«Не у каждого ведь есть такая возможность – бросить все и уехать на год или хотя бы на пол года путешествовать. У кого-то нет денег, кто-то учится… разные бывают обстоятельства», — так сказала мне вчера Элоди, француженка, с которой мы познакомились в Манали. Эта реплика была ответом на мою тираду насчет того, что я с трудом понимаю тех, кто с головой ныряет в офисное блядство и, как угорелый, забывается перед монитором (я уже писал несколько раз об этом и о том, почему такое происходит с людьми). Но вот это типичное «не у каждого есть возможность» заставило меня еще раз хорошенько задуматься и выудить из глубины себя несколько простых и понятных мыслей на эту тему.

Я в обилии сейчас наблюдаю разного рода путешественников – дауншифтеров, туристов, наркоманов (приехавших в Индию за легким стаффом), фотографов, треккеров, спортсменов, христианских миссионеров… И вот что я подметил: многие из них не дают себе даже повода, чтобы опомниться и осмотреться и понять, где они, собственно, находятся и что они такое в этом мире вообще. Они едут из города в город, разглядывая и фотографируя достопримечательности, тратят силы на треккинг и рафтинг, рассказывая потом друзьям и родственникам, как это было «удивительно» и «красиво», курят гашиш, ночи напролет, втыкая на транс-вечеринках, пытаются обратить индийцев в свою веру… Но они при этом совсем забывают о своей жизни. И это на самом деле – основная, хотя часто скрытая от них самих, цель их путешествия: спрятаться от жизни в галопной гонке трипа. В этом смысле они ничем не отличаются от офисных рабов, тоже спрятавшихся за своим монитором и должностными обязанностями от самих себя, от своей подлинной жизни. Ведь у этих туристов, треккеров etc. даже нет по сути никаких впечатлений от того, что они мельком видят, поднимаясь, например, на вершину горы или передвигаясь на джипах из города в город. Все эти их эпитеты – «удивительный», «прекрасный», даже новое английское словечко, взятое из хинди (или даже из санскрита) – «шанти-шанти» — все эти слова, которые они употребляют, сидя в интернет-кафе и общаясь с друзьями по скайпу, отдают замшелостью и ровным счетом ничего не выражают. Почему же они употребляют их? А потому что им и нечего выражать… Они ничего не видели.

Вся эта индустрия путешествий (я говорю в том числе и о самостоятельных путешествиях, и о дауншифтинговых отъездах в понимании большинства, а не только о безобидном агентском туризме) отлично определена и обозначена журналами типа GEO: не хочешь вписываться в офисную парадигму – езжай куда-нибудь. Но между этими двумя вариантами можно поставить знак равно.

А теперь самое простое и, казалось бы, всем известное.

Настоящее путешествие происходит с человеком всегда и везде. Это путешествие называется словом «жизнь». Не обязательно никуда ездить, чтобы совершать это путешествие, главное – не бояться и не прятаться от него, главное – прислушиваться к самому себе, присматриваться к тому, где ты сейчас находишься и что ты, собственно, такое. Постоянно. Всегда. И тогда ты – путешественник.

Для меня мой отъезд из России – это не попытка забыться и убежать от себя, а наоборот – способ опомниться, осмотреться и понять, что я такое… Этой цели способствует в пути все: отсутствие рядом говорящих все время на твоем языке людей (начинаешь лучше слышать то, что внутри), мучительно долгие автобусные переезды из одного города в другой (начинаешь глубоко понимать, что сознание важнее ощущений тела), отсутствие привычных дел, привычного комфорта, постоянных занятий – все это и многое другое взламывает застывшие коды, пробуждает уснувшие способности, скрытые силы и открывает захлопнувшиеся когда-то двери восприятия.

Сегодня ночью мы едем в Ладакх, в горы, туда, где плохо с горячей водой, электричеством и интернетом, но где живут святые люди. Наверное, это будет поездка на месяц, и может быть я опомнюсь и осознаю для себя нечто важное… Хотя «помнить себя» не может быть совершённым процессом, это то, что должно длиться всегда. Всем удачных путешествий – внутри, а заодно и снаружи, если есть в этом необходимость.

Обезьяна, оседлавшая смерть, гениальный алхимик всех времен и народов,

ты подобна слону, который сидит на спине у наивного английского шпиона, в своем дипломатическом высокомерии полагающего, что он делает нужное и важное дело.

Кончай выебываться, пойдем играть в преферанс!

— В ретортах памяти стоит полночный гул. Как будто призраки вернулись с новой пьянки. Пронизан страхом и любовью, юный Малx подобен узкому беззубому слепцу.

Апокриф смелости, переизбыток срама

Последним и единственным, что я запомнил из того времени, было пламя: ложась спать, я задувал свечу… Гораздо позже, делая над собой усилие – напрягая память (так можно просить напрячь воображение человека, у которого нет головы) я с какой-то провидческой ясностью понял одно – что те дни действительно были огнем: всепоглощающим, ненасытным — без жадности, ярким — без оттенков, окончательным, как точка, или, лучше сказать, как восклицательный знак на лозунге, брошенном в толпу: после восклицательного знака – только кровь на земле, или синева в небе.

То время сожгло самого себя – словно трава в жаркий день – прежде всего потому, что я отчетливо понимал, что времени у меня уже нет, а возможно и никогда не было. Это было одолженное время, короткое как вспышка зажигалки, в которой закончился газ: щелчок, щелчок, щелчок – разлетающиеся искорки. Словно падающими звездочками сгорают жаркие доли секунды.

Огонь сжег все дотла – не осталось даже воспоминаний. Теперь я понимаю, что когда засыпал – свеча гасла, и одновременно вспыхивала – во мне – снова. И горела уже всю ночь, все ярче, и тени, разлетевшиеся было по углам, заворожено кружили вокруг нее, а потом устремлялись на свет – и сгорали в холодном белом пламени пробуждения. Без остатка — так сгорают тени на свету.

Может быть, этими тенями были мои сны, может быть – воспоминания, может быть, планы на будущее – кто знает? Этого ничего нет. Открыв глаза, я не мог вспомнить ничего. И сейчас я смотрю на все вокруг теми широко раскрытыми пустыми глазами. И теперь, как тогда, холодком по коже пробегает ощущение грядущей (а значит, уже решенной, неизбежной) потери: ведь если ты что-то имеешь, ты непременно должен будешь это потерять. Потерять то, что я даже не мог выразить – ни словами, ни мыслями, ни ощущениями тела – то, чего я не помнил и чего не ждал — почему-то казалось особенно страшным и окончательным.

Оставалось одно: погрузиться самому в это время воображаемое, которое существует относительно – как правая и левая рука отражения в зеркале, или лучше сказать, словно отражение в зеркале, которое висит в темной комнате: то ли оно есть, то ли его нет. Я сидел на берегу, и мне казалось: вот там сквозь солнечные блики на волнах я вижу рыб, плывущих в глубине. Словно отправляясь на поиски самого себя во сне, я всматривался в эти блики, которые были похожи на осколки разбитого зеркала, и находил всегда одно: частички пламени, окончательного как восклицательный знак, выгоревший до точки.

В одной из далеких прошлых жизней я был одним из этих величественных существ. Я плавал в аквариуме вечного океана и заигрывал с прохожими. И все мы тогда были абсолютно счастливы. Это было время, в которое всем нам когда-нибудь суждено вернуться.

(…)

Фактически Россия уже тридцать лет живет наследием поздне-брежневского культурного взрыва. Причем этот взрыв является частью более глобального процесса — здесь и промышленная архитектура пригородов больших городов, и вообще вся инфраструктура, в которой мы сегодня существуем. Странным образом, эпоха, которая воспринималась как эпоха застоя, породила невероятный культурный ренессанс. Культурный результат горбачевско-ельцинско-путинской России несопоставим по масштабу с тем, что происходило в культуре в 70-е годы. И это — несмотря на свободы, появление новых институций, новых форм, культурных сообществ.

(…)

Многими разделяется ощущение подъёма, но это подъём, который имеет специфические родимые пятна конкретной ситуации последних 5-7 лет. Это подъём со всеми его плюсами и минусами. Плюс — приведение в чувство территории. Территория вдруг осознала себя некоторым государством, самосознание заработало. Государственная психология во многом связана с отрицанием наследия 90-х годов. Но, с другой стороны, травма, которую страна пережила, травма потери первородства, она так просто не лечится за 10 лет. Она настолько серьезно поразила центральную нервную систему всего общества, что сейчас вывести страну в естественное, не истерично-декларативное, а подлинное ощущение своего масштаба, своего достоинства, своей центральности, невероятно сложно. Тем более, что менеджерский стиль, который побеждает сегодня во многих сферах культуры, с понятием достоинства вообще не работает. Всё имеет цену, но, как говорил Кант, есть цена, а есть достоинство. Эту разницу зачастую невозможно объяснить культур-менеджеру, как невозможно объяснить ему разницу между капиталом и сокровищем. А любая культура: русская, американская, японская, — живет ощущением различия между капиталом и сокровищем.

Интервью с книгоиздателем Александром Ивановым (Ad marginem).

Sonic Youth это одновременно болезнь и лекарство. Препарат, с помощью которого препарировать окружающую действительно было всегда делом легким и естественным, хотя и не всегда безболезненным. Седативный эффект, производимый этой командой в слушателе, похож на горсть сонного порошка, вызывающего мутную негу отчаянья, удовлетворенную тошноту и обреченное лунное знание обо всем на свете.

(далее…)

Каждый день одно и то же. В этом окне никогда не гаснет свет. Лучше бы я родилась в другом каком-нибудь месте. Незачем мне, впрочем, об этом думать. Лучше совсем не думать. В следующий раз я буду собакой на пляже на каком-нибудь острове и буду долго лежать на берегу моря.

Ко мне попали mp3-файлы лекций философа и востоковеда Александра Пятигорского, учителя той самой Елены Молодцовой, про книжку которой я недавно писал. Это сила. Человек настолько выразительно рассказывает про Индию, буддизм и философию – как современную, так и древнюю, что душные аудитории превращаются в… Ладно, не будем о превращениях, хотя представляется, что именно о них Пятигорский и говорит постоянно в этих своих лекциях – даже когда речь заходит о каких-то совсем уж теоретических концепциях, не имеющих с нашей жизнью, казалось бы, связи. Конечно, это магия.

Пятигорский то и дело наезжает на Сартра, Фрейда и Маркса, хвалит Ницше и вскользь дает понять о том, в какой жопе Россия сейчас находится. Это довольно забавно. Но в целом лекции эти представляют собой доходчивое изложение основных философских концепций буддизма и исторических индийских реалий, в условиях которых буддизм возник.

Пара произвольно выбранных цитат + ссылки на файлы лекций:

(далее…)

Сегодня мне человек, у которого я покупал рюкзак для предстоящей поездки, заявил, что читатели сайта Peremeny.ru — это такие люди, для которых бренд важнее, чем качество. Он, мол, привык иметь дело с теми, кто исповедует «спортивный туризм, еще в советском понимании этого слова», а люди, которые читают «Перемены» — это публика поверхностная, и путешествия для них это не так уж серьезно…

Я удивился и возражал ему, что нет, напротив, посетителям нашего сайта нечто настоящее куда важнее, чем искусственно раздутый мыльный пузырь. А потом понял, что он в каком-то смысле прав. Бренды — это чистые идеи, идеальные мифы, которые гораздо красивее любой настоящей «качественной» реальности. А на сайте Peremeny.ru «чистые миры» транслируют себя намного сильнее, чем «конкретные» вещи, такие, как еда, одежда, километры, вес и прочее.

По большому счету, спортивный туризм — это ведь очень конкретная вещь: «мы идем столько-то километров на вершину такой-то горы, которая столько-то метров над уровнем моря, вот в этой точке мы переночуем в палатках, а утром снова в путь. Придем на вершину, поставим там флажок, сфотографируемся, и назад». Ничего эфемерного. Четкий маршрут, определенная категория сложности. Для меня же путешествия, напротив, были всегда чем-то непредсказуемым и поэтичным, и как только мне приходилось думать о ценах, визах, отелях и прочей конкретике, я сразу терял интерес… Именно поэтому в разделе «Трипы» нет этих бытовых путеводительских данных, ну или почти нету… И по этой же причине я ненавижу готовиться к путешествиям — вычитывать «полезную информацию» в скучнейших детальных туристических отчетах, скурпулезно планировать сколько денег нужно взять с собой и в каком отеле остановиться… Хотя все же иногда это делать приходится.

Все это относится не только к путешествиям, но и ко всему остальному. На днях одна знакомая говорит мне: «Глеб, ты читал, что на Камчатке гейзеры засыпало? Меня так шокировало это!» А я ответил примерно вот что: «Я новости вообще стараюсь не читать. И вообще в интернете очень осторожно веду себя — стараюсь ни на какие сайты, кроме Peremeny.ru, не заходить, чтобы не прочитать ненароком что-нибудь неприятное и ненужное. Я собственно для этого и сделал Peremeny.ru, чтобы мне было что читать в интернете. И чтобы было что читать тем, кому по воле судьбы приходится ежедневно много времени проводить в сети. Ведь в Интернете столько всякой ерунды и мусора, что можно утонуть… А вот есть теперь один единственный сайт, который я могу открыть в любой момент и узнать там действительно важные и нужные мне вещи, не опасаясь, что мне там будут промывать мозг гейзерами, преемниками и прочими расчлененными ставропольскими младенцами».

Продолжение следует…