Летопись культурной жизни русского зарубежья была бы абсолютно невозможна без Леонида Ржевского¹. Несмотря на тридцать один год, прошедший со дня смерти яркого прозаика второй волны эмиграции и одного из авторитетнейших профессоров русской литературы в США в XX веке, коллеги вспоминают этого неординарного человека с огромной теплотой и уважением.

Поэт Наум Коржавин, метафорически называемый совестью русской диаспоры, признавался, что ему очень не хватает Леонида Денисовича, в личности которого его «привлекала точность и умеренность в суждениях». По мнению Коржавина, «Ржевский был хорошим, талантливым и культурным писателем, проза которого была очень выразительна, точна и лишена всяких крайностей»².

А исследователь русской словесности Вероника Туркина-Штейн, старейшина Русской Школы Норвичского университета (Вермонт, США), отмечая масштабность дарований Леонида Ржевского, ставит ему в заслугу то, что он был не только настоящим носителем русской культуры, но и кропотливым исследователем и талантливым преподавателем русской литературы. (далее…)

Беседа с композитором Ольгой Раевой, живущей ныне в Берлине выпускницей ЦМШ и Московской консерватории (где её учителями были Э. Денисов, В. Тарнопольский, Н. Корндорф, Ю. Холопов), лауреатом многих международных премий и стипендий, автором оперы на либретто В. Сорокина, о метафизике детства, новой музыке, языке, об Арто, А. Лосеве, Пазолини и некрореализме.

Александр Чанцев: Ольга, кем вы хотели стать в детстве?

Ольга Раева: Хм…, первое, что пришло в голову (или, точнее, на язык — выговорилось как-то само) — отцом… Но это нуждается в объяснении/истолковании. Надо подумать… В общем, я хотела стать собой, но в преображенном, усовершенствованном виде. Ежели говорить о роде занятий, то мне хотелось вначале стать художником (самое раннее) — рисовать, придумывать пластические воплощения — танец, стало быть (точно как моя дочь теперь: недавно она сказала, что хочет станцевать алфавит, и показала придуманные ею движения, жесты и фигуры для каждой буквы), но также археологом-историком-исследователем океана-минералогом (но здесь, конечно, меня интересовали более метафизика, мифология, и т.д., никак не «естественнонаучные» знания), а еще …жрецом-священником… (служителем культа, получается что). Позже: режиссером кино («автором снов»). И еще меня всегда увлекал мир ароматов и благовоний (амбра, ладан, мирра, fleurs d’orange и т.д.). Ну и, конечно, писать гимны, молитвы… и просто «записки на манжетах»… (далее…)

Из серии «Развенчание мифов»

Постоянный автор журнала «Нью-Йоркер» Адам Гопник в номере от 3 Июля 2017 г. поместил статью с обзором современной критики и нового взгляда на творчество Эрнеста Хемингуэя как явления американской и мировой литературы. Статья приводится в изложении и переводе Ирины Вишневской.

Возможно ли тем, кто не жил в те времена, осознать в полной мере, что значил для Америки двадцатого столетия культ Хемингуэя?

Еще 1965 году редактор журнала “Atlantic” мог описывать сцены из его жизни так, будто вырванные из дневника самого Хэма:

«Утреннее похмелье в придорожном кафе. Бурные ночи en boites парижского Левого берега. Одинокий путь домой под дождём. Мысли о смерти, и смерть рядом под солнцем Испании. Тропы и трофеи зелёных холмов Танганьики. Утиная охота венецианских болот. Вино и любовь, рыбак и море Ки-Уэста и Гаваны».

Вот это и есть подлинная слава, а не получасовое интервью с Терри Гросс на телевидении — предел мечты современных авторов.

Почувствуйте дух времени и прибавьте к литературной славе Реймонда Карвера популярность обожаемого Брюса Спрингстина. Папа Хемингуэй не был обожаемым артистом. Он воплощал собой публичный образ Америки, величественную фигуру писателя даже для тех, кто ничего не читал вообще. (далее…)

Андрей Балканский. Эдуард Лимонов. М.: Молодая гвардия, 2017. 367 стр. (ЖЗЛ: Современные классики)

Выход биографии — и уже не первой! — Эдуарда Лимонова не может не радовать. Вдвойне — в серии ЖЗЛ. К сожалению, мед все чаще расфасовывают вместе с дегтем, как в позднесоветские годы дефицит снабжали каким-нибудь совершенно ненужным товаром.

За Лимонова не очень обидно — он классик, ему не привыкать. Взять лишь переведенный у нас всеевропейский бестселлер Эммануэля Каррера «Лимонов», где больше романизированного репортажа из далекой страны (далекой и непонятной — Лефортово находится у него где-то в саратовских степях, Путин во время работы с Собчаком зарабатывает частным извозом и т.д.) и пересказа автобиографий-книг самого Лимонова, чем собственно жизнеописания. Каждый пишущий о Лимонове пишет свое и о себе. (далее…)

21 мая Россия отмечает День полярника

«Собаку ели все, кроме меня и доктора»… Из дневников Делонга

Весной 1882 г. сорокалетний морской инженер Джордж Мелвилл, в будущем известный американский контр-адмирал, — чудом спасшийся во время крушения корабля «Жаннетта» годовой давности, — пошёл на поиски товарища по несчастью (точнее, хоть каких-то отметин, свидетельств гибели) капитана «Жаннетты» Джорджа Делонга. В свою очередь ринувшегося в июне 1879 г. искать недавно пропавшее судно «Вега» — со шведской полярной экспедицией знаменитого геолога, географа Адольфа Норденшёльда на борту.

Пароход «Вега» Норденшёльда тогда не исчез и не сгинул в бескрайнем мраке торосов. В отличие, — к сожалению, — от команды Делонга.

Освободившись в июле 1879 ото льдов в районе Колючинской губы, парусно-паровой барк «Вега» осуществил далее сквозное (с зимовкой в пути) плавание Северо-восточным проходом из Атлантического океана в Тихий. Вернувшись через Суэцкий канал в Швецию в 1880-м. Впервые, таким образом, обойдя Евразию.

Об удачном исходе судьбы Норденшёльда капитан Делонг узнал от аборигенов. Со спокойной душой продолжив кампанию к Северному полюсу. Где впоследствии потерпел ужасную катастрофу (июнь 1881) — через два почти года тяжёлых скитаний по северо-восточной части Новосибирского архипелага. «Жаннетта» намертво вмёрзла в паковый лёд и спонтанно дрейфовала, сжимаясь под могутным прессом, к северо-западу от о-ва Герольда. Пока полностью не развалилась и не ушла под воду в восьмистах километрах севернее устья Лены. (далее…)

Интервью с близким другом Пикассо сэром Джоном Ричардсоном. Газета The Sunday Times.

Мнение о том, что состояние мировой экономики зависит от рынков вооружения или лекарств, или даже наркотиков, глубоко ошибочно.

Аукционы и выставки предметов искусства — вот красноречивый индикатор интенсивности превращения капитала в инвестиции, а следовательно, в реновации. Нет у реновации начала. Нет у реновации конца!

Апрельская выставка гравюр Пикассо в Лондоне 2017 в Галерее Гагосяна свидетельствует о том, что пришло время аукционов, сезон продаж из безмерных запасов Пикассо, интенсивность которых была разной в зависимости от состояния мировой экономики.

«300 предметов сразу может повлечь за собой крах на бирже и долговременную депрессию… Реалистичная цифра — 1 крупная картина маслом в год. Ну, иной раз всякая мелочь без счёта — по мере хозяйственной надобности», — говорит Марина, правнучка Маэстро. (далее…)

Умер Олег Давыдов, соооснователь и автор многих текстов «Перемен».

23 апреля 2017 года на 65 году жизни ушел один из основателей и главных авторов интернет-журнала «Перемены» Олег Давыдов. Автор проектов «Места силы» и «Дни силы»; книг «Горбачев. Гений карьеры» (также издана под заголовком «Тайные пружины власти»), «Демон сочинительства», «Кукушкины детки», «Шаманские экскурсы» и других. А также многих текстов, опубликованных на «Переменах», в «Независимой газете», где он работал в 90-х годах заместителем главного редактора, и в других российских и зарубежных изданиях. (далее…)

Henrietta Moraes. Henrietta. London: Hamish Hamilton, 1994. 214 c.

«As the model for Francis Bacon’s Lying Figure with Hypodermic Syringe (1963), Henrietta Moraes was a voluptuous icon of the Soho subculture of the Fifties, sprawling across an unmade bed posing for photographs taken by John Deakin for Bacon’s painting»¹, — сказано в некрологе Генриетты в Independent совершенно справедливо.

Она была тем, для кого изобрели слово «икона» (стиля, жизни, не важно), из тех Эди Седжвик, без которых Уорхол состоялся бы гораздо беднее. Она не знаменита ничем конкретным, но — тем, что она просто была. Да, модель Ф. Бэкона и Л. Фрейда, роуди Марианны Фэйтфулл, тусовщица и автор этих мемуаров. Которые рассказывают о той эпохе примерно так же, как биография Джаггера или песни Боуи. Хиппово, весело и трагично. (далее…)

«Бальзак венчался в Бердичеве» — это событие оказалось не столь сокрушительным для писателя, как страсть к искусству, охватившая его, как и других великих французских писателей и художников 19-го века, после того как в 1793 году королевский Лувр превратился в обычный музей. Сделав искусство доступным для новых творцов. Пожелавших его «обновить» и построить новый светлый мир содружества художников и писателей. И что из этого вышло…

Об этом книга «Перо и Кисть: Как страсть к искусству сформировала французский роман 19-го века» француженки, обладательницы Гонкуровской премии Анки Мюльстайн, рецензию на которую выдающийся английский писатель и знаток литературы и искусства Франции Джулиан Барнс поместил в апрельском номере The New York Review of Books под заголовком: «Прекрасное время французских писателей и художников».

…Издалека вы увидели, как она стоит в конце длинной анфилады комнат. (далее…)

16 апреля 1940 родился Константин Константинович Кузьминский — уникальная фигура пантеона современной русской словесности.

Я холоден. Я нищ и гол.
Мой друг единственный — глагол.
Глагол гудит, глагол поет,
глагол один меня поймет.
Константин Кузьминский

Писать об умершем в нью-йоркской провинции сравнительно недавно (2 мая 2015 года) Кузьминском или ККК, как гласит подпись на его письмах и книгах, необычайно трудно. Ибо, во-первых, вся его жизнь — живой миф, а во-вторых, практически невозможно отнести этого поэта и бунтаря (недаром он себя называл Кузьминский-Махно), к какому бы то ни было каноническому жанру.

Характерно, что в программном интервью «Новому Русскому Слову», старейшей русскоязычной газете США, Константин Константинович так охарактеризовал себя: «Я не знаю, кто я. Я человек искусства, попросту искусства целого, не распавшегося на жанры»¹.

Тут же — крайне важная фраза для понимания картины мира нашего героя:

«…главное все-таки — не выглядеть как все, отсюда — моя абсолютная ненависть к униформе. Ведь суть униформы — принадлежность к сословию, будь то солдат, бизнесмен или работяга».

(далее…)

In memoriam. Анри Волохонский (19.03.1936 — 08.04.2017)

Поэт, философ, переводчик Анри Волохонский — знаковая фигура питерского андеграунда 1960 — 1970-х годов. В Советском Союзе было опубликовано только одно его сочинение — басня «Кентавр» в журнале «Аврора» в 1972 году. А в конце 1973-го он уехал в Израиль. В 1985-м перебрался в Германию.

Одно из не самых известных стихотворений Анри Волохонского — «Похвала Топорову». Посвящено лингвисту, мифологу, религиоведу Владимиру Топорову (не путать с Виктором Топоровым!); его статья «Поэт» в энциклопедии «Мифы народов мира» так восхитила А.В., что он даже назвал её поэмой. Поэт, писал Владимир Топоров, «знает всю вселенную в пространстве и во времени, умеет всё назвать своим словом, …создаёт мир в его поэтическом, текстовом воплощении, параллельный внетекстовому миру, созданному демиургом». Он наделён, подобно жрецу, шаману, магической силой, сверхзрением, «преобразует божественное в человеческое и возводит человеческое на уровень божественного»…. И т.д. (далее…)

О мемуарах Карла Проффера

В издательстве «Corpus» выходят книги про Иосифа Бродского, разрастаясь в полноценную серию. Сначала Эллендея Проффер Тисли опубликовала мемуары «Бродский среди нас» (2015). Потом Елена Якович составила книгу «Прогулки с Бродским и так далее» (2016), основанную на знаменитом walk-movie с участием не только нобелиата, но и его друга и учителя Евгения Рейна. И наконец, вышли воспоминания Карла Проффера — «Без купюр» (2017).

Хотя эта книга идеально вписывается в обозначенную серию, центральное место в ней занимает не Бродский, а «литературные вдовы России»: Надежда Мандельштам, Тамара Иванова, Лиля Брик, Любовь Белозерская и Елена Булгакова.

Мемуары — это всегда брызги шампанского, пусть и с аберрацией памяти. Вспышки — яркие, искрящиеся, искренние. Насколько они правдивы, неважно. Особенно если мы имеем дело с первоклассным рассказчиком. А наш герой — именно такой.

Карл Проффер, неожиданно даже для себя погрузившийся в филологию (а зачастую так и бывает!), стал изучать русский язык и литературу. Оказавшись в СССР, познакомился с отечественными литераторами и литературоведами, которые в свою очередь уже свели его с легендарными вдовами. (далее…)

Фейсбук о Евтушенко

Перемены представляют подборку разносторонних и разноплановых фейсбучных отзывов об ушедшем недавно в мир иной Евгении Евтушенко. На имена всех авторов, использованных в тексте, мы дали гиперссылки с их сетевыми страничками. И заодно заранее всех благодарим. Спасибо большое!

Игорь Дудинский

Ушел последний Великий Русский Поэт — из тех, которые больше чем поэты. Евгений Александрович всю мою жизнь оставался для меня эталоном вкуса и мастерства. Если меня спросят, что я понимаю под современной поэзией, то вот как раз творчество Евгения Александровича и понимаю. Если исполнят его просьбу и похоронят в Переделкино, то появится еще одно место паломничества.

Будем к нему ездить, вспоминать его поэтические шедевры, выпивать, рассказывать молодому поколению о его величии и значении. Не могу даже представить, кто из гениев с такой мощью изменил весь облик современной поэзии — в первую очередь русской, а заодно общественное сознание. С поколения Евтушенко начинается новая страница отечественной не только культуры, но и истории. (далее…)

In memoriam. Евгений Евтушенко (18.07.1932 — 01.04.2017)

Он умер в далёком Талсе (штат Оклахома, США). А завещал похоронить себя в Переделкине, возле Бориса Пастернака. Может, и наивно, но он вообще был наивен и простодушен, хотя кому-то казался слишком искушенным. Носил пёстрые пиджаки и писал берущие за душу простые стихи; некоторые его стихи становились песнями, любимыми народом («Хотят ли русские войны?», «А снег повалится, повалится…», «Со мною вот что происходит»). Составил уникальную антологию русской поэзии XX века «Строфы века» (к ней можно придираться, но другой такой нет!). И много еще чего сделал.

Евтушенко любили, стихи его можно было услышать в самых неожиданных местах — на заводском дворе во время перекура, у костра на стоянке геологов, в каком-нибудь заштатном кабаке…

Притом его нещадно критиковали. Казалось, всё, за что корили шестидесятников, сосредоточилось в нём одном. Кто-то считал его слишком советским, «официальным левым», из тех, кому разрешалось многое. Кто-то — слишком западником и чуть ли не скрытым евреем, при этом ехидно называлась немецкая фамилия его отца — Гангнус. А кто-то просто завидовал — славе, тиражам, стадионам, загранице… (далее…)

«…еврейские анекдоты не всегда хороши. Они особенно плохи, когда не понимаешь их или когда приходится самому играть в анекдоте роль глупую». Горький

Увидеть Бога

Последней великой, по-итальянски: лаудой, — песней-хвалой пращура францискианства (нищенствующего ордена) св. Франциска Ассизского — была «Песнь о Солнце». Восхваляющая абсолютно все божии творенья: Брата Солнце — frate sole, Сестру Луну — sora luna, Брата Ветра — frate vento, Сестру Воду — sora aqua, Брата Огня — frate focu, Мать Землю — matre terra, Сестру Смерть — sora morte.

Написанное практически на смертном одре, за «час до смерти», это произведение античной традиции на умбрийском диалекте стало первым в мире памятником религиозной итальянской литературе.

Вообще такие люди как Франциск появляются на земле довольно редко, считал Максим Горький, называя их по-горьковски остро — весёлыми праведниками.

И ежели Христос, несомненно, праведник, но — увы и отнюдь — не весёлый, точнее даже, в некоем смысле — педант. То родоначальником когорты именно «весёлых праведников» Горький считал собственно Франциска Ассизского. Великого художника страстной любви к жизни. Любившего человека не для поучения любви, — а потому, что, обладая идеальнейшим искусством и счастьем восторга жизни, жизнелюбия, — он не мог не делиться этим счастьем с людьми. (далее…)